На солнце и в тени - Марк Хелприн

Мы подорвем дерево впереди, чтобы оно загородило дорогу, повалим другое сзади, прежде чем они смогут отъехать, выпустим по ракете в каждую машину, уничтожим их ружейным огнем. Пулемет разместим так, чтобы никто из тех, кто выбежит из дома им на подмогу, не знал, что по ним бьет. Позвольте мне подчеркнуть. Это убийцы. В машинах и на территории их может насчитываться с дюжину или больше. У них много пистолетов, дробовиков, возможно, несколько «Томпсонов». Большинство из них будут убиты в первые секунды. Если уцелевшие начнут перестрелку, они даже не будут нас видеть. Мы сменим позиции сразу после открытия огня, поэтому они могут стрелять туда, где заметят вспышки наших выстрелов. Паниковать они не будут, но они не знают, как сражаться единым подразделением, и никогда не сталкивались с такого рода силой. Все должно закончиться через пару минут. Съехать с дороги их машины не смогут: там слишком круто и слишком густые заросли. Если в машинах окажутся женщины и/или дети – я никогда их там не видел, – никто не стреляет, и мы уходим.

– Позиции?

– Лицом на запад, я буду в центре, Байер подальше слева, прикрывая отход, Сассингэм тоже слева, но ближе. Джонсон, с пулеметом, вдали справа, держа под прицелом ворота и стены дома. Давайте-ка я нарисую схему.

Гарри пошел к доске и стал старательно набрасывать план местности. Пока он рисовал, Сассингэм спросил, зачем утруждать себя, валя деревья на дорогу и пуская ракеты в машины. Разве не хватит автоматического огня с трех или четырех точек?

– Они могут ехать и на спущенных шинах, как тракторы, – ответил Гарри. – А стекла пуленепробиваемые, значит, есть вероятность, что машина бронирована. Она очень тяжелая и огибает углы, как лодка, – норовя, в отличие от Вердераме, двигаться прямо.

– Как ты это выяснил?

– Осмотрел машину на стоянке рядом с тем местом, где Вердераме ведет свои дела.

– За ней никто не присматривал?

– Какой-то парнишка. Я сделал вид, что восхищаюсь «Кадиллаком». А когда увидел ее в движении, пришлось подумать о базуке, потому что либо они перевозили чугун, либо машина бронирована.

Когда схема была готова, Гарри продолжил излагать свой план. Они доберутся туда на грузовике с сеном, двое будут сидеть впереди, а двое скроются с оружием и лодкой сзади.

– Эта лодка, нам что, в самом деле придется переправляться через реку? – спросил Байер. Они все задавались этим вопросом.

– После атаки нам надо будет уйти от полиции, которая прибудет к месту происшествия и перекроет дороги, возможных подкреплений, вызванных кем-то в доме, и свидетелей, которые могли видеть нас и грузовик. Нам надо вернуться сюда, а затем исчезнуть. Мы не можем просто рассеяться, потому что на юг по ночам отправляется очень мало поездов. Они спят в депо, чтобы утром доставить пассажиров в город. Это намного лучший способ. Всего-то и надо, что переправиться через реку, как мы делали раньше.

– Мы переправлялись, но никогда не возвращались.

– Я знаю, но это самый удачный вариант, времени хватит только на это.

– Что, если наш грузовик, – спросил Джонсон, – остановит дорожный коп?

– У меня есть поддельное удостоверение, – ответил Гарри. – Я буду за рулем. Если я не смогу вести машину, им воспользуется кто-нибудь другой. Посмотрите его, пока мы не двинулись дальше.

– У нас не будет документов?

– Вы вроде как батраки. У вас их не спросят.

– А приписные свидетельства?

– Война кончилась. Ни один коп не потребует ни приписного свидетельства, ни повестки. Дороги к востоку от Гудзона пустынны. Мы переправимся в темноте из точки на реке между Хай-Тором и Хаверстро. Примерно в четверти мили вправо от цели есть железнодорожный семафор, который всегда горит. Это наш ориентир. Переправа займет меньше часа. Мы оставим лодку, поднимемся на берег – ночью там никого не будет, – а когда закончим, погребем назад, бросим оружие в самом глубоком месте реки, где его утащит течением, взрежем и утопим лодку, а потом поедем на юг с грузом сена, вот и все.

– А если кто-то будет на берегу? – спросил Байер.

– Тогда повернем обратно. Мы не убиваем невинных людей.

– Но он нас увидит.

– Не беда. Мы же ничего не сделали. Скажем, что охотимся на уток.

– Хороши утки, – сказал Байер, глядя на оружие. – А если это бандит?

– Если не сможем убить его по-тихому, прежде чем он выстрелит или подаст сигнал, отступим.

– Кто убьет его по-тихому? – спросил Джонсон.

– Придется мне, – ответил Гарри. – Но я уверен, что там никого не будет. Я там бывал.

– А эти люди в машинах, кто они? – поинтересовался Сассингэм.

– Его боевики. Те, что стреляют людям в голову, избивают их до смерти, раскраивают им виски ледорубами, похищают детей ради выкупа и расчленяют тела. То есть когда не сжигают дома и не насилуют девушек.

– Откуда ты об этом знаешь? – спросил Сассингэм.

– Он читает газеты, – сказал Байер, – и живет в Нью-Йорке. Их защита, должно быть, доходит до самого О’Дуайра. Кто знает? – В ответ на озадаченный взгляд Сассингэма Байер пояснил: – Это мэр.

– Он будет весьма удивлен, – добавил Гарри, – если это правда. Но все подумают, что это гангстерская разборка, в которой взяла верх одна из сторон.

Вернувшись к схеме, они оговарили каждую секунду плана, что было не так уж и трудно, поскольку на все про все должно было уйти не больше нескольких минут. Каждый знал свою роль и свое место, а также роль и место других. Они не беспокоились, что забудут какие-то детали, потому что не только практиковались, но и знали, что смогут импровизировать, как не раз делали раньше. Это подводило к вопросу, который должен был прозвучать, и за обедом его поднял Джонсон.

– Как насчет потерь? – сказал он.

– Хотелось бы надеяться, что обойдемся без них, – ответил Гарри. – У нас преимущество внезапности, превосходящее вооружение, прикрытие и темнота. К тому же нам приходилось нападать, а у них опыта в обороне нет. Но если случатся жертвы, у нас есть аптечки, мы эвакуируем раненых и доставим сюда, где им окажет помощь хирург, который будет ждать наготове.

– А если убьют? – спросил Джонсон.

– Мы его заберем. Я раздам вам карточки, заполните их: ближайшие родственники, где хотите, чтобы вас похоронили, все такое.

– Я хочу, чтобы меня похоронили на Арлингтонском кладбище, – сказал Байер. – Евреев там хоронят?

– Конечно, хоронят, – сказал Сассингэм, – но только не тебя. Ты слишком здоровый.

– И завещания, – сказал Гарри. – Неофициально. К судье ничего не попадет.

– Мне завещание писать не нужно, – заявил Сассингэм. – Мне оставлять нечего и некому.

– Ты застрахован, – сказал ему Гарри. – Мы все застрахованы.

– Обо всем подумали, – сказал Байер. – На сколько?

– На тридцать тысяч.

– Это на всех вместе?

– На каждого.

Они были поражены.

– Это же три больших дома, Гарри, – сказал Байер.

– В Висконсине шесть, – добавил Джонсон.

– Говорю же, мне некому это оставить, – настаивал Сассингэм.

– А как насчет той красивой девушки из квартиры на первом этаже? Ты же только о ней и думаешь.

– Точно, я оставлю это ей. От этого у меня будет такое чувство… Это почти как поцеловать ее, чего мне всегда хотелось.

– Так поцелуй ее, – сказал Гарри.

– А я оставлю это сестре, – объявил Джонсон.

Они посмотрели на Гарри.

– Моей жене, Кэтрин. Она в этом не нуждается, но, как ты сказал, это будет почти как поцеловать. Она была бы тронута, я знаю. Было бы так, словно я на миг оказался рядом.

Потом они все посмотрели на Байера.

– Некому, – сказал тот. – Совершенно некому.

Они еще два раза встречались в Ньюарке, снова и снова проходились по всем деталям, разбирали и чистили оружие, чтобы опять с ним сродниться, возвращались к былому своему состоянию. Для солдата, чья жизнь может в любой миг оборваться, вещи, которые его отягощают, становятся пропорционально ярче. Чем больше теряется, тем больше обретается.

Они собирались выступить в четверг тридцатого октября – прибыть в Ньюарк в два и через час выехать на север, но у них не получилось, потому что в туннеле метро под Гудзоном случился пожар и они не смогли вовремя переехать на другой берег. Когда Джонсон и Байер добрались до станции, та была закрыта и из дверей валил дым. Впрочем, их график и без этого мог скомкаться из-за сильного дождя. Приливы и наводнения на улицах парализовали дорожное движение и работу аэропорта Ла-Гуардиа, из-за чего стало непонятно, какие катаклизмы могут случиться в пятницу и как это повлияет на обычную пунктуальность Вердераме. Кроме того, пятница вообще исключалась, потому что им надо было, чтобы день после нанесения удара был рабочим, и потому что в пятницу Вердераме с большей вероятностью мог задержаться в городе на ужин или представление. Выступи они в ту пятницу, их бы снова постигло разочарование. Пока линии метро под Гудзоном были затоплены, их заменяли паромы, движение которых затруднялось сильными ветрами, и лодки, которые иногда срывало с причалов и уносило без экипажей необычайно сильными течениями.