Флот в Белой борьбе. Том 9 - Сергей Владимирович Волков

от «Отца», не прекращая огонь ни на секунду из своих шестифунтовых. В это время несколько ружейных пуль, попавших в ящики с двенадцатифунтовыми патронами, произвели пожар на «Катуни». Из боевой рубки было видно пламя выше мостика. Наши носовые орудия прекратили огонь, и было полное впечатление, что мы горим. Федотов кинулся собирать трюмно-пожарный дивизион, а я бросился прямо к ящикам и начал сбрасывать их в воду. В это время неприятель был на траверзе, и стрельба его была весьма интенсивна. По ликвидации пожара мы возобновили стрельбу. В общем, во время этого обстрела нам приходилось проходить столь близко от большевиков, что Кузьминский, новый командир кормового плутонга, временами пользовался своим револьвером. На этом деле мы потеряли 17 человек раненых, из них трое тяжело. Потери главным образом распределялись между «Зайсоном» и «Отцом». У нас был один легко раненный, да еще я был несколько обожжен. Обошлось не без курьезов. Например, на буксирном корабле «Отец», который нас сопровождал, оказалось несколько женщин, в том числе жена капитана. Когда начался обстрел, последняя, вместо того чтобы спуститься в трюм, куда ей было указано, бросилась снимать развешанное белье, опасаясь, что оно будет простреляно. В результате ее ранило в руку в трех местах.

По окончании обстрела, сгрузив всех раненых на «Зайсон», мы его отправили вверх самостоятельно, сами же продолжали двигаться с баржами. «Зайсон» пришел благополучно, мы же попали еще три раза под обстрел, причем наши боевые качества, по-видимому, сильно улучшались, так как во втором случае мы не могли прекратить большевистский огонь в течение получаса, в последнем же заткнули большевиков в три-четыре минуты. Когда мы вернулись к Юрьеву, то оказалось, что «Зайсону» были уже сделаны большие овации и роздано несколько крестов. То же самое произошло на «Катуни» несколько дней спустя.

Из Усть-Ишима была сделана еще операция и десант у деревни Новой, где говорилось, что несколько большевиков, а главным образом туземцы, отрезали обоз Воткинской дивизии. В десанте участвовали «Катунь» и «Зайсон». Высаживалась комендантская команда Воткинской дивизии и любители с «Зайсона». По дороге туда мы подобрали несколько солдат Воткинского обоза, которые нам рассказали примерно следующее: «Остановились мы в деревне Новой. Зарезали корову и начали свежевать. С нами был прапорщик. В это время раздались крики: «большевики!» Прапорщик выхватил револьвер – и раз! Его об землю… Ну, после этого мы все бросились бежать…»

Остановиться у Новой и высадить десант не представило затруднений. После этого мы засели в кают-компании и начали дожидаться сведений. Оказалось, что наши войска долго не могли найти дорогу к Новой, затем ворвались в деревню, убили каких-то людей, после чего воткинцы начали грабить и затем привели каких-то мужиков, объявив, что это пленные. Среди этих пленных была, между прочим, и одна женщина, которой Юрьев сказал весьма обидные для нее физические сравнения. Впрочем, забранные мужики обвинялись в том, что они охраняли наших пленных, захваченных большевиками. Вид у них был весьма невзрачен, и обращение с ними воткинцев заставляло желать лучшего.

После этого мы снова вернулись к Усть-Ишиму и простояли там дня три. В течение этого времени разведка, посланная Юрьевым по Ишимскому тракту, обнаружила противника весьма далеко по тракту, и в связи с подслушанными телефонными разговорами можно было заключить, что большевики не собираются форсировать Ишим в том месте, где мы находимся, а думают его обойти и вести операцию против города Тары. Исходя из этого, Юрьев решил отступить дальше, а именно расположить свои позиции у деревни Знаменской, в 10 верстах ниже Тары.

Когда этот маневр мы начали выполнять, то большевики уже подступили к Усть-Ишиму и действительно двигались по Ишимскому тракту. За это время самовольно смотался из одной из деревень правого берега конный дивизион и полурота Воткинской дивизии. У этой деревни находилась «Тура». Видя это, командир «Туры» вместе с 10 людьми и пулеметом занял деревню и послал мне «Туру» со старшим офицером доложить о случившемся. Я здорово перепугался за его судьбу, полетел к Юрьеву – через день полурота снова заняла деревню, и Фохт торжествующе вернулся на корабль.

Отступление к Таре заняло дня три-четыре. Придя в Знаменское, мы задержались там всего на несколько часов и пришли вместе с Юрьевым в Тару. Из Тары мы с Федотовым сцепились прямым проводом с Пешковым, причем просили его повлиять на то, чтобы прислали подкрепление Юрьеву, а также дали бы в наше распоряжение батальон морских стрелков для десантных операций. Пешков нам в свою очередь сообщил, что на всех фронтах мы бьем большевиков и неудачи, по-видимому, только на нашем фронте.

Еще до этого, воспользовавшись эвакуацией Кузьминского, мы послали весьма мотивированное донесение Пешкову с указанием важности Тобольского направления, а также описанием Воткинской дивизии и полной невозможности что-либо сделать без подкрепления. В ответ на все наши донесения и прямые провода пришла телеграмма, что «естественно, что никакой сухопутной части нельзя дать в подчинение к флоту. Из всех войск, действующих в Тобольском направлении, образуется Тобольская группа. Командовать труппой назначается генерал Редько545. С генералом Редько идет пополнение Воткинской дивизии в составе 600 человек, местный полк в составе 1200 человек и Егерский батальон морских стрелков в составе 600 человек».

Мы несказанно обрадовались подкреплению, но несколько разочаровались в появлении Редьки, так как Юрьев нам казался отличным военным начальником, и мы с ним весьма подружились. В это же время прибыла наша авиация в составе трех аппаратов, во главе с Марченко546. Через неделю в Знаменском появился и сам генерал Редько, который с места же произвел самое неблагоприятное впечатление. Лицо у него было каменное, без всяких признаков каких бы то ни было выражений. Он всех все время ругал, главным образом отсутствовавших. Его штаб не избежал общей участи. Как только кто-нибудь уходил из помещений, где он сидел, генерал громогласно начинал критиковать умственные способности ушедшего. После того как мы с Федотовым ушли, как нам потом сообщили, генерал спросил: «Который из них Макаров? А, этот, по-видимому, идиот!» – хотя видит бог, что мы с ним не успели обмолвиться и полудюжиной слов.

Флот он вообще ругал всем и всюду. Однако его первое мероприятие было не плохо, так как он приказал немедленно же убрать всех жен и детей, следующих с Воткинской дивизией. Дальнейшие пять дней генерал употребил на поджидание подкреплений и обдумывание оперативного приказа. Кое-какие подкрепления начинали подходить. Это время я проводил в практических стрельбах в Знаменском, затем вернулся в Тару и по приходе получил предписание нашего полководца вести разведку в местностях, расположенных