Колдун и кристалл - Стивен Кинг

Однако он сам не верил в свои слова.

— Я знаю, что это не пыль, — прошептала Красотуля.

Высоко в небе Демоническая Луна лыбилась и подмигивала им сквозь колышащееся кровавое марево.

Глава седьмая. ВЕДЬМА И ШАР

Аккурат в то время, когда некая проститутка и некий бармен смотрели на кровавую луну, Кимба Раймер проснулся от собственного чиха.

Холодновато для Жатвы, подумал он. Поскольку эти два дня мне придется провести вне дома, как бы…

Что-то защекотало кончик его носа, он вновь чихнул. Чих этот, вырвавшийся из его узкой груди и рыбьего рта в темноту спальни, по звуку чем-то напоминал выстрел из малокалиберного пистолета.

— Кто здесь? — крикнул Раймер. Ответа не последовало. А Раймер внезапно решил, что его лица коснулось крыло птицы, которая каким-то образом проникла в его спальню при свете дня, а теперь летает в темноте. По коже у него побежали мурашки (как же он ненавидел всякую живность — птиц, насекомых, летучих мышей). Он потянулся к газовой лампе на прикроватном столике, задел ее рукой, чуть не скинул на пол, но все-таки схватил.

А когда потянул к себе, его вновь пощекотали. На этот раз по щеке. Раймер вскрикнул и откинулся на подушки, прижимая лампу к груди. Повернул вентиль, услышал шипение газа, высек искру. Лампа вспыхнула, и в круге света он увидел не птицу, а Клея Рейнолдса, сидящего на краешке кровати. В одной руке Рейнолдс держал перышко, которым щекотал канцлера Меджиса. Вторая пряталась под складками плаща на его коленях.

Рейнолдс невзлюбил Раймера с самой первой их встречи в лесах к западу от каньона Молнии, тех самых лесах, где стоял лагерем отряд Латиго. Ночь выдалась ветреной, и когда он и другие Охотники за гробами вышли на небольшую полянку, где у костерка сидели Раймер, Ленджилл и Кройдон, ветер подхватил и раздул полы плаща Рейнолдса. «Сэй Манто», — прокомментировал происшедшее Раймер, и двое его спутников рассмеялись. Безобидная шутка, да только Рейнолдсу она таковой не показалась. Во многих землях, по которым он странствовал, слово «манто» означало не только плащ. Так называли гомосексуалистов. Рейнолдсу и в голову не пришло, что Раймер (в силу своей провинциальности) не знаком со сленгом других феодов. Он видел, что над ним смеются, и дал себе слово отомстить. Для Кимбы Раймера час расплаты настал.

— Рейнолдс? Что ты тут делаешь? Как ты сюда по…

— Ты обознался, — оборвал его Рейнолдс. — Нет тут никакого Рейнолдса. Перед тобой сеньор Манто, — Он вытащил руку из-под плщца. Пальцы сжимали остро заточенный cuchillo[50]. Рейнолдс купил его на нижнем рынке специально для этого дела. Он поднял нож и загнал двенадцатидюймовое лезвие в грудь Раймера. Нож прошел насквозь, как булавка сквозь насекомое. Клопа, мысленно уточнил Рейнолдс.

Лампа вывалилась из руки Раймера и скатилась с кровати. Ударилась о подставку для ног, но не разбилась. Отбросила на дальнюю стену тень Раймера. Тень второго мужчины нависла над ним, как голодный стервятник.

Рейнолдс поднял руку с ножом. Повернул ее так, чтобы вытатуированный между большим и указательным пальцами гроб завис перед глазами Раймера. Он хотел, чтобы этот гроб стал последним, что увидел Раймер, перед тем как сойти с тропы.

— Давай послушаем, как ты теперь посмеешься надо мной, — улыбнулся Рейнолдс. — Чего молчишь? Начинай.

Около пяти утра мэр Торин проснулся от кошмара. В его сне птица с розовыми глазами медленно кружила над феодом. И там, куда падала ее тень, трава, желтела, листья опадали с деревьев, посевы гибли. Тень эта превращала зеленый и благодатный феод в бесплодные земли. Это, конечно, мой феод, но и птица тоже моя, подумал он перед тем как проснуться, свернувшись в клубок у края кровати. Моя птица, ибо я привез ее сюда, я выпустил ее из клетки.

Торин понял, что в эту ночь ему уже не заснуть. Налил стакан воды, выпил, прошел в кабинет, на ходу надевая халат. Помпон на конце ночного колпака елозил по спине между лопатками, колени скрипели при каждом шаге.

Сон этот словно выплеснул на поверхность чувство вины… но сделанного не вернешь. Завтра Джонас и его дружки получат то, за чем приехали (и за что заплатили). Послезавтра их уже не будет. Улетай, птица с розовыми глазами и мертвящей тенью. Улетай, откуда прилетела, и забирай с собой Больших охотников за гробами. Торин точно знал, что в ближайшее время его будут занимать другие заботы, главным образом приятные, так что он думать забудет обо всех этих джонасах. И уж конечно, не будут ему сниться такие кошмары.

И потом, сны, не подкрепленные чем-то более существенным, — всего лишь сны, а не знамения.

Более существенным могли бы стать носки сапог, выглядывающие из-под портьеры у окна в кабинете… но сэй Торин даже не посмотрел в ту сторону. Взгляд его сосредоточился на бутылке, что стояла у его любимого кресла. Пить кларет в пять утра еще не пошло у него в привычку, но он решил, что глоток-другой не повредит. Ему же приснился страшный сон, и завтра, опять же…

— Завтра праздник Жатвы, — сказал он, усаживаясь в кресло у камина. — Полагаю, человек имеет право расслабиться.

Он наполнил бокал, последний в своей жизни, выпил… Спиртное, попав в желудок, приятным теплом растеклось по всему телу. Да, так-то лучше. Никаких тебе гигантских птиц, никаких смертоносных теней. Он потянулся, переплел пальцы, — которые тут же затрещали.

— Терпеть не могу этого звука, старый козел, — произнес голос над ухом Торина.

Торин подпрыгнул. Сердце чуть не выскочило из груди. Пустой стакан слетел с подлокотника и разбился о камни камина.

Прежде чем Торин успел закричать, Рой Дипейп сорвал с него ночной колпак, схватился за остатки волос и оттянул голову мэра назад. И тут же нож, который Рой держал в руке, далеко не такой красивый, как приобретенный на рынке Рейнолдсом, но не менее острый, перерезал старику горло. Кровь хлынула струей. Дипейп отпустил волосы Торина, вернулся к портьере, поднял что-то с пола. Дозорного Катберта. Принес его к креслу и положил на колени умирающего мэра.

— Птица… — прохрипел Торин, брызжа кровью. — Птица!

— Да, старина, какой ты, однако, наблюдательный, если заметил это даже в таком состоянии. — Дипейп вновь оттянул голову Торина назад и двумя короткими взмахами ножа вырезал ему глаза. Один упал в камин, второй сполз на пол по стене. Правая рука Торина дернулась и затихла. Оставалось еще одно дело. Дипейп огляделся, решил, что лучше помпона с ночного колпака Торина ему не найти. Поднял его, обмакнул в лужу крови, скопившуюся на халате на коленях мэра, и нарисовал на стене эмблему Благодетеля — широко раскрытый глаз.