Жаворонок Теклы (СИ) - Людмила Семенова

«И я не знаю, — мрачно размышлял Даниэль, — Почему он ни о чем не попросил? Каким неосторожным словом или взглядом я мог до него донести: никогда не буду обсуждать с тобой неприятные вопросы, но и не пущу тебя впредь дальше пуговиц? И никогда не буду уважать мужчину, который променял свою гордость на комфорт и позволил женщине принимать все решения, потому что его можно только жалеть? Да как он после этого мог просить о помощи?!».

У него еще оставалось время, которое в Эфиопии уже нечем было занять, и Даниэль отправился в Россию. Он заранее известил о грядущем приезде Олю и Митю Амелина, сказав, что они должны знать о случившемся. «Может быть, мы потом соберемся все вместе и съездим повидать Налию. Вдруг ей понадобится какая-нибудь поддержка» — добавил он.

Однако Оля, едва услышав о болезни Айвара и наркотиках, пребывала в полувменяемом состоянии и не могла обсуждать никакие планы. Тогда Даниэль договорился с Митей все обсудить в спокойной обстановке, и в тот же вечер они сидели в одном из питерских пабов, в который захаживали еще давным-давно, отведать крафтового пива. Даниэль говорил с горечью и в то же время с неким воодушевлением:

— Ты только вообрази себе, что мне там рассказали, в этой больнице! У Айвара там народ по струнке ходил, когда он стал старшим медбратом! Он на моей памяти ни в жизнь голоса ни на кого не повысил, а там… Знаешь, мне кажется, что хоть он и безумно любил Налию, но по-настоящему смог раскрыться именно тогда, когда остался без ее опеки. И что сказать, он много сделал, больницу привели в более-менее человеческий вид. Только кому это нужно? Эфиопы все равно еще пару столетий не научатся думать о здоровье, хоть сто больниц им обустрой и тысячи хороших врачей привези. Они только силу и окрики способны понять, а когда пытаешься действовать по-хорошему — жди ножа в спину. Что, собственно, он и получил…

— А все-таки Айвар молодец, — задумчиво ответил Митя, — Я, по-моему, более правильного мужика не знал, без полутонов, без оговорок. Если уж он что-то решал, то не отступался, чего бы ни стоило. Мы считаем героями врачей и добровольцев, отправляющихся во всякие очаги эпидемий, а он там всегда был, на передовой! А мы привыкли видеть в нем просто мечтателя и романтика. Живем в пределах своей зоны комфорта — зарплата, ипотека, машина, дача, телеящик, жена-любовница да ожидание пенсионного возраста, — и не замечаем людей, которым этого мало, без которых все человечество скатилось бы обратно на пещерный уровень.

— Слушай, Митрич, он, конечно, молодец, но разумно ли тратить свои силы на дикую страну, когда в нормальном мире можно быть счастливым, обеспеченным и сытым, одновременно совершая великие поступки? — сердито возразил Даниэль, — Да и взять на воспитание семерых детей — что за очередная блажь? С Айваром все понятно, у него к тому времени уже разум помутился, а вот то, что Налия это поддержала… Это же маленькие дикари, пусть бы росли у себя в деревне и учились в земле ковыряться и туристов отлавливать. А Айвару надо было возвращаться к нормальной жизни, и жену за собой не тянуть на дно.

— Ладно, Налию мы проведаем, а может быть, и Айвар к этому времени еще вернется. Никто же не сказал, что он погиб? Значит, надежда есть, и все еще может быть хорошо. Они и в Россию смогут перебраться: с Налии судимость снята, а к нему вообще по закону претензий нет, так что процесс мы запустим.

Уже на улице Митя, поразмыслив, сказал Даниэлю:

— Только Олю больше не стоит трогать, она сейчас совсем никакая. Ты, кстати, Пашку-то намерен увидеть? Такой парень растет! Помогает мне книгу писать, между прочим.

— Да зачем нам сейчас видеться? — хмуро отозвался Даниэль, — У него давно другой отец, что я буду вносить какую-то неразбериху? Хотя когда он подрастет, об этом можно будет подумать. Вдруг он тоже решит учиться и делать карьеру в нормальной стране? Дай-то бог, тогда я помогу, устрою его у нас — все-таки он мой первенец, а я перед ним немного виноват…

Митя бросил на него взгляд, в котором Даниэль заметил что-то похожее на скепсис.

— А чего ты переживаешь? — почему-то спросил он, — Что, сам когда-то по Оле вздыхал, Митрич? Сознавайся, что теперь-то…

— Ну и взбредет же тебе в голову! — искренне удивился Амелин, — Я и Оля? Да я и называл-то ее всегда «своим чуваком». Не удивлюсь, если и она меня за глаза называла «подружкой», да и сейчас называет. Только это, Данька, тоже бесценный дар: таких друзей, как она, у меня и среди мужиков немного. А влюблен-то я был в Нери!

— Шутишь! — ахнул Даниэль.

— Нет, серьезно, но это было только в детстве, пока школу не окончили. Потом я быстро из этого вырос, задолго до того, как она с этим корейцем сошлась. К счастью, мне вовремя стало понятно, что у странной девушки не может быть обыкновенного парня, а я именно такой и, представь себе, не стыжусь.

— Золотые слова, — произнес Даниэль, — И хорошо, что бог тебя миловал. Ладно, Митрич, спасибо за поддержку, очень на тебя рассчитываю. Мне скоро придется улетать, дела не ждут, но после Рождества обязательно снова приеду. Ничего, прорвемся, не впервой…

На следующий день в квартиру Даниэля неожиданно позвонили, и к его изумлению, этим внезапным гостем был Андрей Петрович Ли.

Этого человека он видел лишь несколько раз, много лет назад, и тем не менее узнал бы его сразу, хотя за минувшее время тот сильно постарел. Из-за набрякших век и густых морщин в уголках глаз их некогда красивый разрез совсем оплыл, высокий лоб прорезали борозды, на лице все больше проступали пигментные пятна. И взгляд у Андрея Петровича был совсем другим — вместо прежнего высокомерия в нем читалась… нет, не робость, не просьба, а скорее что-то вроде безнадежности.

Тем не менее Даниэль отметил, что пожилой мужчина все-таки старается держать марку, — ворот и манжеты рубашки под джемпером с логотипом клуба «Зенит» были безупречно отглажены, как и стрелки на брюках, идеально чистой была и обувь.

— Здравствуйте, — сказал Андрей Петрович, — Вы меня помните?

— Добрый день, — удивленно ответил Даниэль, — Разумеется, помню, только чем я могу быть вам полезен? Кажется, последняя наша беседа не задалась…

— Ничего страшного, Даниэль… прошу прощения, не знаю вашего отчества.

— Да бог с вами, просто