Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Благодарю за приглашение, – отвечала Юэнян. – Только мы сможем попозднее прийти.

– Нет, золовушка, возьмите паланкин да пораньше приходите, а обратно я вас провожу.

Юэнян наложила в одну коробку новогодних пирожков, в другую пампушек и велела Лайаню проводить госпожу У.

За ней откланялись и певицы во главе с Гуйцзе.

– А вы куда торопитесь? – спросила их Юэнян. – Обождите. Скоро батюшка придет. Он распорядился вас оставить. Может, у него до вас дело есть. Так что я вас не отпускаю.

– Но батюшка на пиру и не известно когда вернется! – возразила Гуйцзе. – Мы и так сколько ждали. Разрешите нам с У Иньэр пойти, а то мы сильно уж задержались у вас. Матушка нас, должно быть, совсем потеряла. Вон Юйчуань с Цзяоэр только что пришли, пусть они и подождут.

– Так уж и потеряла вас мамаша! – возразила Юэнян. – Не можете до утра остаться?!

– Простите, матушка, но у нас дома никого нет, – объясняла Гуйцзе. – И сестрицу мою гость взял к себе. Может, мы вам споем, а потом вы нас отпустите?

Пока шел этот разговор, вошел Чэнь Цзинцзи и передал остаток от чаевых.

– Десять узелков пошло носильщикам паланкинов, – отчитывался он. – Каждому по цяню, итого три ляна. Десять узелков осталось.

Юэнян убрала деньги.

– Прошу вас, дядюшка, будьте добры, поглядите, не прибыли ли наши паланкины, – вставила Гуйцзе.

– Вот их паланкины стоят, а ваших с Иньэр не видно, – отвечал Цзинцзи. – Не знаю, кто их отпускал.

– Может, вы, дядюшка, их отпустили, а? Скажите правду!

– Не веришь, пойди сама погляди, – посоветовал Цзинцзи. – Чего мне обманывать!

Не успел он договорить, как вошел Циньтун с ковром под мышкой.

– Батюшка вернулись! – доложил он.

– Вот видите! Хорошо, я вас задержала, – заметила певицам Юэнян.

Вскоре вошел Симэнь, пьяный, в шапке, и уселся посреди комнаты. Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань предстали перед ним и отвесили земные поклоны.

– Уже поздно, да? Все разошлись? – спросил Симэнь. – Так чего ж вы не поете?

– Они домой просились, – ответила Юэнян.

– Кончится праздник, тогда и пойдете, – сказал Симэнь, обращаясь к Гуйцзе и Иньэр. – А вы, – он обернулся к Юйчуань и Цзяоэр, – можете сегодня идти.

– Ну что! – подхватила Юэнян. – Я ж вам не зря говорила. Не верили?

Гуйцзе, понурив голову, молчала.

– Их паланкины здесь? – спросил Симэнь у Дайаня.

– Паланкины Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань у ворот стоят, – ответил слуга.

– Я пить больше не буду, – заметил хозяин. – Берите-ка инструменты и спойте цикл «Десятиактные узоры». Потом можете идти.

Гуйцзе заиграла на лютне, Иньэр – на цитре, Юйчуань – на арфе, а Цзяоэр отбивала такт в барабан. Их слушали У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. Первой запела на мотив «Овечки с горного склона» Гуйцзе:

Мой миленочек пригожийВсех талантами затмил.Повстречалась с ним в прихожейИ осталась с ним одним.Но ушел дружок, и что же?Я, ничтожная, грущу,На своем остывшем ложеНенаглядного ищу.Пусть вернется день погожий,Нас укроют облакаНа рассветный сад похожейСтанет хижина слегка.

Настал черед У Иньэр. Она пела на мотив «Золотые письмена»:

С кем же счастье ты встречаешь?Над каким цветком паришь?Терема ли посещаешь?Или бродишь у перил?

Хань Юйчуань запела на мотив «Лечу на облаке»:

Стою я, локти на перила.Как пагубно мое влеченье.Я с хворью свыкнусь, но не в силахУслышать птиц счастливых пенье.

Дальше продолжила Дун Цзяоэр:

Поблекли краса и румянец.Ворота стоят взаперти.Уж ветер восточный свистит,И дождь моросит.В сад заглянешь –На лужах, в грязи – лепестки:От сердца и от тоски.

Гуйцзе запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:

Пылится цитра – в руки не беру –Не слушает он пылкую игру.Он где-то рядом, где-то далеко,А, горизонт приблизить нелегко!Чуть одарив меня свеченья негойЗвезда покинула мой сектор неба.

На мотив «Туфелек алый узор» запела У Иньэр:

Пара уток – приливный улов —Под крутым бережком свили шеи,Но, увидев рыбачий челнок,Разлетелись навек – вот крушенье.

Хань Юйчуань пропела на мотив «Резвится дитя»:

Худею и вяну с тех пор,как ушел милый друг.Ты смерти моей приговор,неизбывный недуг.Весны занялась карусель,ты душою иссяк.И вот, снова осень – гусейпотянулся косяк.

На мотив «У туалетного столика» запела Дун Цзяоэр:

С горя лопнули струны у лютни.Больше некому звукам внимать.Распустились цветы. Он не любит,Не придет ароматы вдыхать.

Гуйцзе подхватила на мотив «Застряла в решетке южная ветка»:

Уж месяц горит за окошком,Я слезы глотаю тайком.Мы вместе-то были немножко,Но чувство мое велико.

У Иньэр запела на мотив «Пахнет ветка корицы»:

Легковесен, как ивовый цвет,Его ветер беспечный кружит.Он с улыбкой мне лгал столько лет,Я ж служила ему от души.

На мотив «Овечка с горного склона» запела Хань Юйчуань:

Нефрит ты мой твёрдый.Я – нежная яшма.Под пологом ражихпричуд торжество.В руках второсортныхзабыл ласки наши,кудрей моих крону —под скудной листвой.Забыл, что я краше,забыл, что я – яшма,ты обезображен —булыжником стал…Растаять мне страшнов солёных потоках.Тебя – как глоток бысожженным устам.

Дун Цзяоэр запела на мотив «Золотые письмена»:

Мой платок в слезах промок.Запад – я, а ты – восток.Посреди бурлит поток.

Ли Гуйцзе запела на мотив «Лечу на облаке»:

Я тушь любовью размочу,Письмом сама к тебе лечу,Я трону сердце гордеца,Не будет радости конца!

У Иньэр запела на мотив «Воды реки»:

Что благовонья возжигать —сама я тлею, как сандал.Что шёлком полог вышивать —иглой в моих сосудах сталлюбимый. Оскудела кровь,погибель не прощу ему!Чу! – иволги трезвонят вновь…Я шторы лучше подниму.

Хань Юйчуань запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:

Помню теплые слова,Жаркий шепот на подушке…Нынче – словно лед сковал –Ты ушел к другой подружке.

На мотив «Туфелек алый узор» запела Дун Цзяоэр:

Один улетел на восток,На запад другого умчало.Мечусь, будто утлый челнок,Ищу в бурном море причала.Ли Гуйцзе запела на мотив «Резвится дитя»:Чье ложе тебя увлекло расписное?Одна я, и слезы морскою волною.Сгорела свеча, – ты забыл свой обет,Дух Моря оставит во храме мой след.[642]

У Иньэр запела на мотив «У туалетного столика»:

С кем разопью кувшин вина?Я, как пустой кувшин, сама,Любимым выпита до днаИ брошена без сожаленья.Мы из далеких звездных сфер,Мы Орион и Люцифер[643] —Восток и Запад, жизнь и смерть, —Всё разобщат перерожденьях.Жасмина куст давно пожух,А я все брови подвожу,Себя на пудру извожуИ жду небесного явленья.

На мотив «Застряла в решетке южная ветка» запела Хань Юйчуань:

Терзал то один, то другой.Но ветер развеял туманы,И ночь осветилась луной,Мне снял поясок мой желанный…Так кто ж виноват, дорогой?Я – с теми была, ты – с другой.

Заключительную арию пропела Ли Гуйцзе:

Туфли – вышитые крошкиУвидал я ненароком,И, припав к изящным ножкам,Кончил жизнь свою до срока.

Пение кончилось, и Симэнь одарил Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр серебром. Певицы откланялись и направились домой, а Ли Гуйцзе и У Иньэр остались ночевать.

Вдруг спереди донесся шум. Послышались голоса Дайаня и Циньтуна, которые схватили служанку Ли Цзяоэр, Сяхуа.

– Только проводили мы певиц, – докладывали они Симэню, – идем с фонарями в конюшню лошадям сена задать. Глядим: за стойлом кто-то прячется. Испугались даже. А это, оказывается, Сяхуа, служанка матушки Второй. Чего тут делаешь, спрашиваем, а она молчит.

– Где она, рабское отродье? – спросил Симэнь. – Приведите!

Хозяин вышел в коридор перед гостиной и уселся в кресло. К нему привели служанку и, скрутив руки, поставили на колени.

– Что ты делала в конюшне? – допрашивал ее Симэнь.

Сяхуа молчала.

– Я ж тебя туда не посылала! – вставила стоявшая рядом Ли Цзяоэр. – К чему тебя в конюшню понесло, а?

Сяхуа дрожала со страху. Симэнь, желая дознаться в чем дело, велел слугам обыскать Сяхуа. Она запротивилась, и Циньтун повалил ее на пол. Вдруг около пояса что-то сверкнуло и послышался стук упавшего предмета.

– Что такое? – спросил Симэнь.

И представьте себе, Дайань поднял золотой браслет.

– Он самый – пропавший браслет! – воскликнул Симэнь, рассматривая при свете фонаря протянутую ему слугою вещь. – А! Так это ты, выходит, украла!