Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Я нашла, – отвечала Сяхуа.

– Где? – спросил хозяин.

Служанка молчала.

Разгневанный Симэнь велел Циньтуну принести тиски. Вскоре пальцы ее зажали в тиски, и она закричала так, будто ее режут. После тисков служанке всыпали двадцать палочных ударов. Симэнь был пьян, и Юэнян не решалась заступаться.

– Я у матушки Шестой в спальне на полу нашла, – не выдержав, призналась Сяхуа.

Симэнь распорядился снять тиски и увести служанку к Ли Цзяоэр.

– Надо будет завтра позвать сваху, – сказал он. – Пусть продаст. Нечего в доме держать это рабское отродье!

Ли Цзяоэр нечего было возразить.

– Негодяйка проклятая! – заругалась она. – Зачем туда ходила? Кто тебя просил? Раз у меня живешь, спроситься должна. А то, извольте, пошла. А нашла вещь, мне скажи.

Сяхуа плакала.

– Плачешь?! – продолжала Ли Цзяоэр. – Надо бы тебя до смерти замучать!

– Ладно! – протянул Симэнь и велел Юэнян убрать браслет, а сам направился в переднюю постройку.

За Ли Цзяоэр разошлись и слуги.

Юэнян наказала Сяоюй закрыть дверь и позвать Юйсяо.

– Когда ж это она в переднюю-то попала? – спросила хозяйка.

– Когда матушки Вторая и Третья пошли с тетушкой У навестить матушку Шестую, она за ними и отправилась, – объяснила Сяоюй.

– Не думала, что она браслет стащит. А до чего ж она перепугалась, как про розги заговорили! Батюшка велел волчьи жилы купить, она ко мне на кухне и подходит. Что это, спрашивает, еще за волчьи жилы такие. Жилы, говорю, как жилы. Вот украдешь, говорю, ими тебя бить будут, руки-ноги свяжут. Испугалась она, должно быть, бежать решила. Когда певицы уходили, она за ними было последовала, да привратник помешал. Вот она в конюшне и спряталась. Оттуда ее слуги и выволокли.

– Вот попробуй распознай человека! – говорила Юэнян. – На вид – служанка, как все, а оказалась воровкой. Ну и дела!

Тем временем Ли Цзяоэр привела Сяхуа к себе в спальню. Под вечер служанку начала отчитывать Ли Гуйцзе.

– Вот дурочка-то! – ругала ее певица. – Шестнадцать, должно быть, исполнилось, пора бы уж разбираться что к чему! А то ишь, уши развесила! У нас тебя бы в два счета выгнали. Раз вещь такую подобрала и никто не видал, принеси да передай потихоньку хозяйке. И уличат, она за тебя заступится. А то хозяйке ни слова не сказала. Вот тисков и отведала. Небось, не очень-то сладко, а? Как говорят: раз в темной одежке ходишь, поближе к темной колонне держись. Не живи ты здесь, мы бы о тебе и волноваться не стали. А раз тебя схватили, то и госпоже твоей неприятность. – Гуйцзе обернулась к тетке и стала выговаривать ей: – А ты тоже хороша! Я б на твоем месте не дала свою служанку у всех на виду пытать. Я бы к себе отвела и сама наказала. Вон сколько в доме служанок! Почему их не пытают? Почему твоя служанка должна страдать? Уж больно ты уступчива! Слова сказать не можешь. Им, пожалуй, в голову придет – выгонять будут, так ты тоже будешь молчать? Ты промолчишь – я тогда скажу. Я заступлюсь. А то все смеяться будут. Погляди, вон Мэн и Пань. Они как лисы хитрые. С ними лучше не связывайся. – Гуйцзе опять позвала Сяхуа и спросила: – А ты хочешь уйти из дому?

– Не хочу, – отвечала служанка.

– А раз не хочешь, прилепись к своей матушке, – продолжала Гуйцзе. – Слушайся ее и будь во всем заодно с ней. И найдешь чего, ей передай. Тогда она тебя и защитит и выдвинет.

– Слушаюсь, барышня! – говорила Сяхуа. – Обещаю!

Но не будем больше говорить о том, как наставляла служанку певица, а расскажем о Симэне.

Прошел он к Ли Пинъэр. Она сидела на кане с У Иньэр. Симэнь собрался было раздеваться, но его удержала Пинъэр:

– Где ж ляжешь? Ведь Иньэр у меня. Ступай к другой.

– Как где? – возразил Симэнь. – Подвиньтесь немного, я меж вами и лягу.

– Не говори пошлостей! – Пинъэр бросила на мужа строгий взгляд.

– Ну, где ж мне спать теперь?

– Ступай к сестрице Пятой! – посоветовала Пинъэр. – Там и переночуешь.

Симэнь посидел немного и встал.

– Ладно! Не буду вам мешать. Я пошел.

И он направился прямо к Цзиньлянь. Она смотрела на него, как на посланца самих небес. Она поспешила раздеть его, приготовила чистую постель, опустила над нею расшитый полог и положила изголовье. После чаю они легли, но не о том пойдет речь.

Отправив Симэня, Пинъэр расставила на кане шашки и они с У Иньэр стали играть. Пинъэр велела Инчунь подать чаю, сладостей и подогреть сладкого цзинхуаского вина.

– Иньэр, ты, может, есть хочешь? – спросила она. – А то Инчунь сейчас подаст.

– Нет, матушка, я сыта, – отвечала Иньэр. – Не стоит беспокоить сестрицу.

– Ну ладно! Иньэр есть не хочет, – сказала служанке Пинъэр. – Пирожков с фруктовой начинкой принеси.

Через некоторое время Инчунь расставила на столе четыре блюда закусок: маринованные свиные ножки, соленую курятину, куриные яйца и жареные в масле бобы с трепангами, а также коробку изысканных фруктов и поднос сладких пирожков с фруктовой начинкой. После трех партий в шашки появилось и подогретое вино. Хозяйка и гостья пили из серебряных чарок.

– Сестрица! – кликнула служанку Иньэр. – Подай, пожалуйста, лютню. Я матушке спою.

– Не надо, сестрица! – отговаривала ее Пинъэр. – Ребенок спит. А потом, хозяин услышит, разговоры пойдут… Давай лучше в кости сыграем.

Пинъэр велела Инчунь принести цветную коробку, и они принялись бросать кости и пить штрафные чарки.

– Позови-ка кормилицу, – немного погодя обратилась к служанке Иньэр. – Пусть с нами пропустит чарочку.

– Она с ребенком спит, – отвечала Инчунь.

– И пусть спит! – говорила Пинъэр. – На, отнеси ей вина. Уж очень понятливый малыш растет! Не успеешь от него отойти, сразу просыпается. Представь себе, вот тут как-то уснул он у меня на постели. Сам едва коснулся меня, а он уж глазки открыл. Ну все как есть понимает! Мамка подхватила его и в другую комнату, а он, знай себе, плачет. Ко мне на ручки просится.

– Да, с появлением сына вам с батюшкой и встретиться-то как следует не приходится, – сказала, улыбаясь, Иньэр. – Часто ли к вам батюшка заглядывает?

– Да как сказать – протянула Пинъэр. – Другой раз несколько дней не приходит, а то подряд зачастит… Ребенка-то он навещает постоянно. И все б было ничего, да некоторых в доме это просто бесит. Какими только проклятиями они не награждают и его самого и моего сына! А обо мне уж и говорить не приходится. У меня с мужем такого ничего и нет, а я у них никогда с языка не схожу. Так что лучше бы он совсем не приходил. А то на другой же день пойдут перешептываться, перемигиваться. Только и разговору! Я, дескать, мужа у них отобрала. Вот отчего я его и сегодня выпроводила. Эх, не знаешь ты, Иньэр, нашего дома! Сколько ртов, столько и языков. Ты вот сама была очевидица, как они злились, когда браслет пропал. Как они Старшей наговаривали! Ко мне, мол, золото понес, у меня, мол, в комнате пропало. А оказалось, служанка матушки Второй украла. Хорошо виновника нашли да разобрались, кто виноват, а то заварили бы кашу. Они уж и так на мою служанку с кормилицей обрушились. А старую Фэн до того расстроили, хотела на себя руки наложить. Из дому, говорит, не выйду, покуда браслет не отыщется.

– Не волнуйтесь, матушка! – успокаивала ее Иньэр. – Ради батюшки берегите сына. И матушка Старшая о вас ведь ничего дурного не говорит. Это другие вам завидуют. Конечно, у вас ребенок. Только не обращайте внимания, матушка. А хозяин, когда будет нужно, и сам, думаю, сделает, что полагается.

– Если б не батюшка с матушкой Старшей, сына моего давно бы в живых не было, – сказала Пинъэр.

Так за задушевной беседой и вином просидели они до третьей ночной стражи, потом легли.

Да,

С гостем время-то часом мелькнет быстротечным.С кем же душу отвесть, как не с другом сердечным!Тому подтверждением и стихи:Снова месяц заглянул в терем расписной.Ночь с красоткой провести в Новый год сумей.Прелесть юную сравнишь с раннею весной,С распустившейся в ночи веткой сливы мэй.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

ГУЙЦЗЕ УПРАШИВАЕТ НЕ ВЫГОНЯТЬ СЯХУА

ЮЭНЯН С НЕГОДОВАНИЕМ ОБРУШИВАЕТСЯ НА ДАЙАНЯ

Зовут ее среди цветов царицей,

она стройна, нежна и ароматна.

Творенья нет под солнцем совершенней,

разносится по ветру дивный запах.

Надменная, горда, как орхидея,

припудрена цветочною пыльцою,

Нас восхищает голосом отменным

и вовсе не нуждается в признаньи.

Так вот, день был неприсутственный, и Симэнь с утра пошел в переднюю залу. Дайаню было велено отнести госпоже Цяо Пятой и сватьюшке Цяо головки сахару, отборные фрукты и другие яства, за что госпожа Цяо одарила Дайаня двумя платками и тремя цянями серебра, а сватья Цяо – куском темного шелка, но не о том пойдет речь.

Надобно сказать, что, простившись с Симэнем, Ин Боцзюэ поспешил прямо к Хуану Четвертому. Тот заранее приготовил ему десяток лянов.