Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

На мотив «Цветок нарцисса»:

Не мешайте, я справлюсь, реветь не годится.Мой миленок не вдов, и не хочет жениться,Он на ложе любви клялся вечной весной.Клялся Небу на верность святому обету,Но придут сто преград, коли твердости нету,Зря взываю к богам я с сердечной мольбой.Видно, Небо прогневала в прошлом рожденьи.Мой миленок теперь мне не даст утешенья.Пусть же счастье вернется мне жизнью иной.

Заключительная ария:

О, не бросай меня,оставь хоть миг надежды!Пусть радость встречи длится без конца,чтоб грусть исчезла с милого лица,Чтоб, трепетно любя,быть рядом сердцем нежным.

Пока они пели, настал вечер.

Да,

Золотой колченожка,Ворон солнечный пляшет,А у месяца в рожках —уши Зайца из яшмы.[649]Ворон, спи до утра,Зайца тень на экран.Это месяц младенецв сновидении ленится,Это тюлями тении любимый на теле.

Симэнь велел убрать посуду и позвать приказчиков Фу и Юня, Хань Даого, Бэнь Дичуаня и Чэнь Цзинцзи. За большой ширмой у главных ворот были поставлены два стола, над которыми висела пара фонарей, напоминавших по форме бараньи рога. Тут и начался пир. Стол ломился от изобилия фруктов и весенних яств. Почетные места занимали Симэнь, Ин Боцзюэ и Се Сида. Приказчики и остальные разместились по обеим сторонам. Двенадцать фонарей-лотосов горели у ворот, рядом стояла рама с потешными огнями. Симэнь велел оставить потешные огни до прибытия паланкинов с гостьями. А пока шестеро музыкантов вынесли к воротам свои гонги и барабаны. Заиграла музыка. Полились чистые дивные трели. За ними вышли Ли Мин и Ван Чжу. Один заиграл на цитре, другой – на лютне. Они запели романсы о фонарях на мотив вступления к «Подведенным бровям»:

Месяц цветы озарил,город ликует весенний…

Толпы гуляющих шли по улице в ту и другую сторону, но никто не решался остановиться и послушать пение. Симэнь сидел в парадной чиновничьей шапочке, в даосском платье из перьев аиста, поверх которого красовалась белая шелковая куртка. Дайань с Пинъанем угощали пирующих вином и пускали потешные огни. Двоих солдат поставили возле ограждения, чтобы сдерживать зевак.

В небе застыли редкие облачка. Сквозь них на востоке выглянул ясный месяц.

Ликовал на улицах народ.

Только поглядите:

Везде бьют в гонги и барабаны. Тут и там играют на свирелях и цитрах. Под музыку гуляющие толпами проходят, выбивая такт. Женщины, рукава приспустив, как в танце плывут. Гора огней, ярко сверкая, на сотни чи вздымается до самых облаков. В дворцах курильницы струят обильный аромат. Вдали, сквозь дымку, виднеется нескончаемый поток в тафту разодетых и узорную парчу. Яркая луна светом залила палаты царские и всю округу. Блистают залы расписные, озаренные огнями фонарей-цветов. На улицах и площадях царят веселье и шум праздничной толпы. Радостно встречают Праздник Весны в столице.

Между тем Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо, Ланьсян и Сяоюй решили воспользоваться отсутствием Юэнян. Едва заслышав у ворот музыку и треск хлопушек, они, разряженные, подкрались к ширме и стали из-за нее подглядывать. Неподалеку у жаровни суетились Шутун с Хуатуном, подогревая вино. А надобно сказать, что Юйсяо и Шутун давно были неравнодушны друг к дружке и постоянно обменивались шуточками. Оказавшись рядом, они затеяли возню из-за тыквенных семечек и нечаянно опрокинули подогревавшийся кувшин вина. Над жаровней взвился огонь, и клубы окутали пирующих. Юйсяо продолжала смеяться, и ее услыхал Симэнь.

– Кто это там смеется? Откуда этот дым? – спросил Симэнь и велел Дайаню узнать, в чем дело.

Чуньмэй, одетая в новенькую белую шелковую кофту, поверх которой красовалась отделанная золотом ярко-красная безрукавка, сидела в кресле.

– Вот неуклюжая негодница! – заругала она Юйсяо, когда та опрокинула вино. – Увидела парня и себя не помнит! Ишь, разошлась! Кувшин пролили и хохочут. А чего тут смешного! Огонь залили и продымили всех.

Юйсяо, услышав, как ее ругает Чуньмэй, умолкла и удалилась, а испуганный Шутун направился к хозяину.

– Я вино подогревал и кувшин опрокинул, – сказал он.

Симэнь не стал допытываться, как это случилось, и пропустил мимо ушей.

Тем временем жена Бэнь Дичуаня заранее разузнала, когда Юэнян уйдет в гости, приготовила закусок и фруктов и послала дочь Чжанъэр пригласить Чуньмэй, Юйсяо, Инчунь и Ланьсян. Ведь они были любимицами хозяина. Чжанъэр провели к Ли Цзяоэр.

– Ступай к батюшке! – сказала Цзяоэр. – Я тут былинка, сама подмоги ищу.

Обратились к Сунь Сюээ, но та тоже не посмела пойти к хозяину.

Настало время зажигать фонари, и жена Бэня опять отправила Чжанъэр. Ланьсян посылала к хозяину Юйсяо. Юйсяо подговаривала Инчунь, а Инчунь указывала на Чуньмэй. Потом решили все идти к Ли Цзяоэр, упросить ее поговорить с Симэнем. Однако Чуньмэй сидела как вкопанная.

– Будто вас никогда не кормили, негодницы! – бранила она Юйсяо и всех остальных. – Как позвали на угощенье, так уж и невтерпеж. Никуда я не пойду и за вас просить не стану. Забегали, как голодные духи, а к чему суета, неизвестно. Хотела бы я увидеть хоть одним глазком.

Инчунь, Юйсяо и Ланьсян, разодетые по-праздничному, вышли, но спроситься боялись. А Чуньмэй продолжала сидеть на своем месте.

– Ладно, я пойду батюшку попрошу! – сказал наконец Шутун, завидев пришедшую опять Чжанъэр. – Пусть меня батюшка ругает.

Шутун приблизился к Симэню и, прикрывая рот, зашептал ему на ухо:

– Жена Бэнь Дичуаня наших служанок к себе на праздник зовет. Они послали меня попросить разрешения.

Чуть погодя Шутун выбежал к служанкам.

– Разрешил! – крикнул он. – Мне спасибо говорите. Наказал долго не задерживаться.

Чуньмэй не спеша направилась к себе попудриться и привести себя в порядок. Вскоре они ушли. Шутун чуть отодвинул ширму, давая им дорогу.

Завидев хозяйских служанок, жена Бэня была так обрадована, будто к ней спустились феи небесные. Хозяйка провела их к себе в комнату, где горели обтянутые узорным газом фонари. Стол был красиво сервирован. Закуски и весенние яства стояли самые разнообразные. Хозяйка, обращаясь к Чуньмэй, называла ее барышней Старшей, Инчунь – барышней Второй, Юйсяо – Третьей, а Ланьсян – Четвертой. Хозяйка и гостьи обменялись взаимными приветствиями. Была приглашена и тетушка Хань, жена магометанина Ханя. Для остальных домашних стоял поодаль особый стол.

Чуньмэй и Инчунь заняли почетные места, против них сели Юйсяо и Ланьсян, а хозяйка и тетушка Хань разместились по обеим сторонам. Чжанъэр подогревала вино и подавала закуски, но тут мы их и оставим.

Симэнь подозвал музыкантов и велел им сыграть цикл романсов – «Ветер восточный как будто крепчает, радость уже недалеко».

Подали новогодние пирожные-розочки, и у каждого в руках появились золотые или серебряные ложечки. Ароматные вкусные пирожные так и таяли во рту. Они были как нельзя кстати на праздничном столе.

Ли Мин и Ван Чжу взяли инструменты и запели заказанный Симэнем романс. Пели они выразительно, не спеша. Голоса их красиво сливались в такт с музыкой.

Равнина в дымке предрассветнойСмеётся, предвкушая праздник,И яблонею разодетой,И мотыльков круженьем дразнит,И танцами цветочной феи,И многоцветьем красоты.Весенних паводков трофеи —Благоуханные сады.

На мотив «Многия лета»:

Цветы абрикоса снежинок белей,А рядом чернеют плоды сливы-мэй,И пеной реки захлестнуло мосток.Толпятся торговцы и уличный сброд,А рядом, за белой стеной, у господКрасотки задорной звенит голосок.Несется с качелей девчоночий визг.Корзину цветов опускаю я внизИ вверх со съестным подымаю лоток.

На мотив «О, как прекрасно!»:

Весной все ладно – и хмельной цветок,И винных лавок вывески цветные.И благодарный иволги свисток,И отзвук парный будто бы впервые.В цветущих ветках вишен белобровыхЗакружит ветер мотыльков махровых.А мы вдвоем под тополем все ночи.И водоём цветами нас промочит.

На мотив «Туфелек алый узор»:

Слышу звуки рожка и свирели,Жемчугов на карнизах не счесть.Мы в пирах молодых угорели.В небе виснет прощальная песнь.Нас с тобой заливает луна.Её свет мы испили сполна.

Заключительная ария:

Среди душистых травусни.Весны цветущий нраввкуси.Пусть промелькнут в пирахвсе дни.Мы встретим жизни краходни.

Но оставим певцов, а расскажем о Дайане и Чэнь Цзинцзи.

Забрали они с собой потешные огни и хлопушки, прихватили двоих солдат и с фонарями направились к жене У Старшего за У Юэнян и остальными хозяйками.

Между тем в гостиной с гостьями пировали жены У Старшего, У Второго и У Шуньчэня. Барышня Юй услаждала их пением. Пир был в самом разгаре, когда появился Цзинцзи.