Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

В семь часов вечера 22 октября президент Кеннеди выступил в прямом эфире по общенациональному телевидению, заявив, что у него есть бесспорные доказательства наличия советских военных баз на Кубе, и сообщил о начале военно-морской блокады. В ответ советским судам сразу же был дан приказ игнорировать блокаду.

На следующий день на Кубе было объявлено военное положение. По словам аргентинского журналиста Адольфо Гильи, "впечатление было такое, словно долго сдерживавшееся напряжение получило внезапный выход, словно вся страна как один человек сказала: "Наконец-то". Че был назначен командующим вооруженными силами на западе и отправился в Пинар-дель-Ио. Как рассказывал его адъютант Леонардо Тамайо, он считал, что война может вспыхнуть в любой момент и что на сей раз вторжение произойдет в его секторе.

Че организовал свой штаб в пещере Лос-Порталес, расположенной в подножии холмов, окружающих долину в Сан-Андрес-де-Тайгуанабо, на берегу реки Сан-Диего. Это была естественная пещера. В предреволюционные времена ее слегка обиходил некий арендатор по имени Кортина, соорудив непрочную лестницу и немного выровняв "потолок". Пещера представляла собой величественное зрелище. Посреди было построено несколько простых отсеков, в которых разместилось оборудование связи, несколько раскладушек, пара печей и стол - деревянный щит, положенный на два каменных столба. Днем среди сталактитов вились ласточки, а по ночам - летучие мыши.

Ожидая, что война вот-вот начнется, Че лихорадочно сооружал склады боеприпасов и амуниции в пещерах и. горах, проверял расквартирование войск и состояние траншей, разговаривал с людьми и поддерживал их боевой дух. Его мысль, в свете опыта боев в заливе Кочинос, состояла в том, чтобы выстроить первую оборонительную линию, а если захватчики смогут захватить плацдарм, отступить в горы Сьерра-де-лос-Органос и перейти к партизанским действиям. Весь период повышенной боевой готовности Че провел, путешествуя при свете дня по зоне предполагаемых боевых действий; по ночам он или читал, или играл в шахматы.

24 октября Хрущев отправил Кеннеди срочную ноту, в которой говорилось, что СССР воспринимает блокаду как акт агрессии и не даст советским судам указания поворачивать обратно. Однако рано утром вышедшие в море советские суда снижали ход, возвращались в порты или изменяли свои маршруты. Один только танкер "Бухарест" решительно направлялся в направлении сил блокады. Вероятно, именно "Бухарест" должен был проверить состоятельность американских угроз.

Еще через два дня Фидель отправил Хрущеву срочное послание, в котором сообщал, что агрессия неизбежна и начнется в период ближайших 24-72 часов. Наиболее вероятным является воздушная атака избранных целей, которые США желают уничтожить, а затем вторжение. Мы дадим отпор любому нападению. А в случае ядерного нападения следовало дать ядерный же ответ, предлагал Фидель. В тот же день Кеннеди приказал увеличить число разведывательных полетов над Кубой.

Через два дня Фидель отдал приказ сбивать самолеты, вторгающиеся в воздушное пространство Кубы, и уже к полудню один из "У-2" был сбит ракетой "земля-воздух", выпущенной по инициативе советского командующего одной из баз. Напряженность возрастала. Тогда, не посоветовавшись с кубинцами, даже не поставив их в известность, Хрущев предъявил Кеннеди ультиматум: базы могут быть демонтированы взамен на обязательство со стороны США отказаться от намерения вторгнуться на Кубу и приступить к переговорам о выводе американских ракет, размешенных в Турции и нацеленных на Советский Союз. Кеннеди дал согласие в общих чертах принять это предложение. Кубинцы снова оказались втянутыми в политические игры холодной войны.

28 октября Карлос Франки, редактор газеты "Революсьон", из телеграммы агентства "Ассошиэйтед Пресс" узнал о том, что Советский Союз решил забрать свои ракеты с Кубы. Он немедленно связался с Фиделем. Тот и сам впервые услышал об этом и разразился оскорбительной тирадой в адрес советского премьера: "Жопа, сукин сын, ублюдок!" "Революсьон" вышла на следующий день с огромным заголовком: "Советы забирают ракеты", а толпы на улицах пели: "Nikita, mariquita, lo que seda, no se quita" ("Никита, трус, подарки не забирают").

На следующий день Фидель получил от Хрущева разъяснения со множеством умолчаний.

Советский премьер-министр сказал, что основным условием переговоров, которые он вел с Кеннеди, было обещание невмешательства США во внутренние дела Кубы. Фидель во всеуслышание заявил, что решительно возражает против любой внешней инспекции и что самолет был сбит совершенно законно. Он сказал Хрущеву: "Мы не были напутаны опасностью, потому что она уже в течение долгого времени нависала над нами и мы до некоторой степени привыкли к ней".

В течение ближайших дней напряженность заметно ослабла. Ильда Гадеа, возвращаясь с работы, зашла к Че и застала его дома. "Эрнесто был весь грязный, его ботинки заскорузли от грязи; он играл на полу со своей маленькой девочкой... и с собакой". Это было возвращением к жизни после того, как смерть прошла рядом.

В своей речи, обращенной к сотрудникам Министерства государственной безопасности, упомянутой в начале этой главы, Че гневно высказался по поводу "ракетного кризиса". Речь была издана лишь посмертно - вероятно, потому что в ней осуждалась роль, сыгранная Советским Союзом в этом эпизоде истории:

"Волосы встают дыбом от этого примера того, как людей предназначили сожжению в атомном огне ради того, чтобы их пепел можно было бы использовать в качестве основы Для нового общества. И когда, даже не удосужившись спросить у этих людей совета, составляют договор о том, чтобы забрать у них ракеты, они эти люди не вздыхают с облегчением и не выражают благодарности за достигнутое перемирие. Вместо этого они возвышают свой голос, чтобы заявить о готовности к борьбе и о своей решимости бороться, если придется, в одиночку".

Ксаверио Тутино, бывший тогда корреспондентом газеты итальянских коммунистов "Унита", попытался взять у Че интервью и получил отказ, мотивированный тремя пунктами: "Нет, потому что он коммунист, итальянец и, что хуже всего, журналист". Тутино позже писал: "Он был окутан аурой тайны, которая являлась результатом его молчания и его левой позиции, его отказа от привилегий, его работы по ночам... Ходили слухи о том, что Че во время кризиса хотел сам стрелять по американским самолетам".

32. Даже Че не всегда мог соответсвовать образу Че.

Чтобы успокоить своих разгневанных кубинских союзников, Советский Союз решил пойти со своего единственного козыря: на Кубу направили члена Политбюро КПСС Анастаса Микояна. 5 ноября 1961 года он встретился с Фиделем и Раулем Кастро, президентом Освальдо Дортикосом, президентом Объединенных революционных организаций Эмилио Араго-несом и руководителем НИАР Карлосом Рафаэлем Родригесом. Во встрече принял участие и советский посол Алексеев - единственный из советских должностных лиц, кого кубинцы, казалось, уважали. Про посла рассказывали, что он плакал от отчаяния, когда узнал об односторонне принятом решении о вывозе ракет. Совершенно очевидно, почему не был приглашен Че. Так или иначе, но на церемонии преобладала прохладная атмосфера, а после нее не было выпущено никакого коммюнике.