Мерзость - Дэн Симмонс

— Я вас плохо слышал, мистер Перри. Что вы только что крикнули?

Я улыбнулся и покачал головой. Боль в горле была слишком сильной, и испытывать ее еще раз совсем не хотелось. Пасанг вставил запасной баллон в раму у меня за спиной, снова установил регулятор расхода на максимум, убедился, что воздух идет по трубкам, и помог мне прикрепить ремешок кислородной маски к кожаному мотоциклетному шлему.

— Становится холоднее, — сказал он. — Мы должны идти, пока не доберемся до четвертого лагеря на Северном седле. Вы не возражаете, если мы пойдем в связке… короткой… пятнадцать футов? Мне нужно вас видеть — или слышать, если понадобится помощь — даже при такой метели.

— Конечно, — сказал я, не снимая маски с трубками и клапанами. Пасанг почти наверняка не мог ничего понять. Он привязал короткую веревку, и я встал, покачнулся, потом с помощью шерпы восстановил равновесие и двинулся в сторону крутой Северной стены, а не Северного гребня. Пасанг остановил меня, похлопав по плечу.

— Наверное, мне лучше идти впереди, мистер Перри.

Я пожал плечами, пытаясь в точности повторить типично французский жест Же-Ка, — но, конечно, не смог. Поэтому просто стоял, притопывая замерзшими ногами, и ждал, пока Пасанг передаст мне веревку, а потом пошел за ним, стараясь не отставать.

Глава 25

Северный гребень состоял из наклонных плит, по большей части покрытых снегом. Я почти забыл об этом. Если Реджи и Дикон прошли траверсом к Южной вершине и ниже — спустились по веревке с большой скалы, которую я называл «ступенью К.Т. Овингса» (и улыбался почти тридцать лет спустя, когда ее переименовали в «ступень Хиллари»), — то теперь они идут по гораздо более удобным, задранным вверх, плитам Юго-Западного гребня Эвереста, спускаясь по этой каменной лестнице к Южному седлу и Западному гребню под ним.

Но возможно ли это? Им нужно было пройти траверсом по заснеженному, острому, как лезвие ножа, гребню между вершинами — его мы видели с нескольких точек при подходе к горе и восхождении. Можно ли по нему спуститься, или это смертельная ловушка, которой стал карниз на Северо-Восточном гребне для Бромли, Курта Майера и Жан-Клода? Нет, только не для Жан-Клода, подумал я. Он знал о ненадежном карнизе и специально толкнул туда Зигля, понимая, что снег не выдержит веса двух человек, даже если один из них маленький и легкий француз.

Но смогли ли Дикон с Реджи к этому времени уже спуститься на Юго-Западный гребень, туда, где Овингс обещал установить веревки? Я смутно помнил, что видел еще две ракеты в небе над вершиной Эвереста, прежде чем мы с Пасангом добрались до бывшего шестого лагеря. Зеленую и красную. Белая, затем зеленая и красная. О такой последовательности говорил Овингс. Неужели это сообщение от Дикона старому другу? Ставь «Боврил»[63] на примус — через несколько часов мы будем у тебя…

Я сомневался. Дикон никогда не любил «Боврил».

А может, Дикон и Реджи поднялись на вершину и прислушались к голосу разума: спустились тем же путем, которым пришли? Может, они уже добрались до единственной палатки шестого лагеря? Нет, погоди. Я смутно помнил, что Дикон тащил с собой «большую палатку Реджи» и печку «Унна». Они могли остановиться где угодно.

Но остановились ли? Который теперь час? Сколько часов прошло с тех пор, как мы с Пасангом спустились со второй ступени?.. Покинули шестой лагерь?.. Пятый лагерь?.. Я шарил рукой под многочисленными слоями одежды, но никак не мог найти часы. Может, я отдал их Жан-Клоду, который не так давно ко мне приходил? Вряд ли.

Скоро стемнеет — солнце скроется за вершиной Лхоцзе. Мы выйдем из густого облака в холодный, но относительно ясный вечер. Далеко внизу на Северном седле виднелись две зеленые палатки.

Я посмотрел направо и заметил три странных объекта, плывущих в небе прямо над Северным гребнем. Странно.

По форме они отдаленно напоминали кислородные баллоны, но не производили впечатление искусственных. Явно живые существа. Они плыли, как медузы, следуя за ничего не подозревающим Пасангом и за мной во время нашего спуска по гребню. Все три объекта были прозрачными, и я различал приглушенные цвета — красный, желтый, синий и белый, — которые пульсировали, словно бегущая по венам кровь. У одного из плывущих в воздухе объектов с двух сторон имелись прямоугольные обрубки, похожие на рудиментарные крылья. У другого в передней части был выступ, напоминающий птичий клюв, но тоже почти прозрачный. У третьего существа в центре виднелось завихрение из светящихся частиц, словно внутри у него бушевала освещенная ярким лучом метель.

Все три движущихся объекта синхронно пульсировали. Хотя нет — я заметил, что их ритм подчинялся ударам моего усталого сердца. Пасанг вел меня вниз, не поворачивая головы вправо и не видя их, а три объекта плыли за нами над кромкой гребня — прозрачные и в то же время странно темные, особенно когда за ними проплывало облако.

Я отвел взгляд. Объекты пропали из моего поля зрения.

Чтобы проверить, не повлияли ли на мой мозг недомогание и высота, я посмотрел на вершины у нас под ногами и принялся перечислять их названия и высоту — за Северным седлом Чангзе высотой 24 878 футов, затем Кхартапу высотой 23 894 фута с другой стороны перевала к леднику Кхарта, далеко слева плечо и вершина Пумори, 23 507 футов, а правее ее, примыкающая к леднику Ронгбук вершина Лингтрен высотой всего 21 142 фута.

Похоже, мозги и память у меня были в порядке.

Я снова посмотрел направо. Три живых объекта по-прежнему плыли параллельно нашему маршруту, всегда оставаясь на одной высоте над кромкой Северного гребня, но меняясь местами: сначала позицию слева занял тот, у которого был тупой птичий клюв, потом его сменило существо с маленькими прямоугольными, как у пингвина, крыльями, и наконец, лидерство на спуске перешло к объекту с пульсирующей светящейся сердцевиной.

Души? Разве души могут быть такими? Или это наш настоящий облик — после того, как мы освободимся от тел?

Но почему три? Какие три души могут следовать за нами этим темным вечером?

Жан-Клод. Реджи. Дикон.

Я потянул кислородную маску вниз, стараясь не повредить клапаны, и попытался заговорить, но из моего горла вырвался только сдавленный кашель… или всхлип. Достаточно громкий, чтобы Пасанг, осторожно прокладывавший путь по каменным плитам в десяти футах впереди меня, остановился и оглянулся.

Осознав, что на моих открытых щеках замерзают слезы, я смог лишь махнуть рукой в сторону трех висящих в небе объектов. Пасанг повернул голову и посмотрел. Несколько секунд спустя я проследил за его взглядом.

На нас надвинулся новый клок снежного облака. Три плывших в воздухе живых существа исчезли. Другие маленькие облака и раньше проплывали между нами, заслоняя от меня странные объекты, но когда облако уходило, они всегда оказывались на месте. Но теперь я не сомневался, что они исчезли навсегда. И убедился в этом после того, как ветер погнал облако дальше.

Не знаю, что хотели мне сказать эти… существа… но их сообщение явно предназначалось только мне одному.

Я покачал головой, сигнализируя Пасангу, что волноваться не о чем и со мной все в порядке, опустил маску на место, и мы продолжили свой медленный и опасный спуск.

На месте нашего четвертого лагеря на Северном седле стояли три палатки — две наших зеленых палатки Уимпера и одна поменьше, рыжая палатка немцев. Все три были пусты. Пасанг тщательно обыскал немецкую палатку, нашел лишь несколько документов и ударом ноги повалил ее.

Потом он отвязался от соединяющей нас веревки, знаком приказал мне сесть на пустой ящик, а сам пошел проверить, на месте ли тайный склад — снаряжение, которое мы опустили в одну из расселин.

Я ненадолго перекрыл кислород и сидел, хватая ртом воздух — каждый вдох словно обжигал горло, а на выдохе боль только усиливалась, — и пытался радоваться теплу примуса, который разжег Пасанг.

Он вернулся уже в глубоких сумерках — с двумя новыми баллонами кислорода и едой, которую можно было кинуть в кипевшую в котелке воду. Теперь на все Северное седло и большую часть Северо-Восточного гребня, по которому мы спустились, сошла постепенно сгущавшаяся тень. Только самая кромка гребня, верхняя пятая часть Северной стены и сама вершина Эвереста по-прежнему светились красным, оранжевым и белым в густых лучах заходящего солнца.

Снежный плюмаж протянулся от вершины на восток, гораздо дальше, чем когда-либо прежде. Вероятно, ветры там жуткие, жестокие — смертельные для любого живого существа.

Реджи и Дикон должны уже спуститься на Юго-Западный гребень или лежат, обнявшись в двух соединенных спальниках в большой палатке на Южном седле, убеждал я себя. Но сам в это не верил. Я представлял их тела, замерзшие и негнущиеся, как тела Мэллори и Ирвина, лежащие где-то там, на этой стороне от вершины или на устрашающем снежном гребне за ней. Или висящими на веревке, как Майер и Персиваль. В ожидании воронов.