Мерзость - Дэн Симмонс

Пасанг уже упал, головой вперед, вероятно, бездыханный, на острые камни под нашими ногами. Не успев открыть рот, чтобы закричать, я почувствовал удар в спину и рухнул рядом с ним, потеряв сознание прежде, чем вытянул руку, чтобы смягчить падение.

Боль в спине и горле и подступающая тьма; потом осталась только тьма.

Глава 26

Очнувшись, я услышал два громких мужских голоса. Мужчины стояли футах в десяти от нас, выше по склону и с наветренной стороны — вдоль долины ледника Ронгбук снова дул яростный ветер, — и разговаривали на немецком, достаточно громко, чтобы я различал слова даже сквозь вой ветра.

Пасанг неподвижно лежал рядом со мной на животе, так близко, что наши лица разделяло несколько дюймов. Раньше он никогда не расчесывал свои черные волосы на пробор, но теперь кожаный шлем и шерстяная шапка под ним были сбиты, а жуткая белая полоса — я подумал, что это череп или мозг — тянулась от макушки вниз. Лицо его было залито кровью. Я хотел поднять руку, чтобы дотронуться до него, тряхнуть, убедиться, что он действительно мертв, но Пасанг прошептал, почти не шевеля окровавленными губами:

— Не шевелитесь, Джейк.

Его шепот был почти не слышен даже мне, с расстояния шести дюймов, не говоря уже о немцах, стоявших в шести футах от нас с подветренной стороны.

— Я переведу, — прошептал Пасанг.

— Ваша голова…

— Раны на коже головы сильно кровоточат, — еле слышно ответил он. — У меня будет болеть голова — если мы останемся в живых, — но не более того. Они нас не обыскали. Я буду переводить, Джейк, чтобы мы знали, когда доставать из-под курток пистолеты.

Я почти забыл о револьвере «уэбли», который сунул в карман пуховика Финча, и о полностью заряженном «люгере» в кармане куртки Пасанга.

Как это ни удивительно, я узнал голоса, которые слышал в Мюнхене. Грубый, низкий голос принадлежал телохранителю того крайне правого политика… как же его звали, того телохранителя? Ульрих Граф.

Обладатель второго голоса тоже сидел за нашим столом в тот вечер — он говорил мало, но я узнал его шепелявый выговор. Артур Фольценбрехт.

— SS[65] Sturmbannführer Sigl… hat gesagt, dass ich sie anhalten soil, und ich habe sie angehalten, — почти жалобно говорил Ульрих Граф.

Перед моими глазами предстала сюрреалистическая картина: кровавая маска, в которую превратилось лицо Пасанга, с закрытыми глазами и губами, движение которых почти скрывала засохшая кровь, начала синхронно переводить. Если я и знал, что доктор говорит по-немецки, то напрочь забыл.

— Штурмбаннфюрер СС Зигль сказал остановить их, и я их остановил.

Мне потребовалась целая секунда, чтобы вообразить, что Пасанг переводит слова Графа, а еще через секунду до меня дошло, что «они», которых нужно остановить, — это мы с Пасангом.

— Idiot! — рявкнул Фольценбрехт. — Sturmbannführer Sigl hat gesagt, dass Du sie anhalten sollst bevor sie das Tal verlassen können. Aber nicht, sie zürschiessen.

— Идиот! Штурмбаннфюрер Зигль сказал, чтобы мы не дали им выйти из долины. Но не стрелять в них! — шепотом перевел Пасанг.

Ветер принес нам голос Ульриха Графа, с интонациями глупого, капризного ребенка:

— Na ja, mein Schiessen hat sie dock angehalten, oder?

— Да, но разве мои выстрелы их не остановили? — прошептали окровавленные губы Пасанга.

Я услышал, как вздохнул Фольценбрехт.

— Sturmbannführer Sigl befahl uns, sie zu verhören, und sie dann nach Fotos abzusuchen. Aber keiner von ihnen sieht so aus, als ob wir sie noch verhören können.

— Штурмбаннфюрер Зигль приказал допросить их, потом обыскать на предмет фотографий. Но оба не выглядят достаточно живыми, чтобы их можно было допросить.

Я почувствовал, как во мне пробуждается надежда. Я упал так, что правая рука оказалась внизу, и теперь эта рука медленно двигалась, миллиметр за миллиметром, сначала под анорак, потом к правому карману пуховика Финча, где лежал револьвер «уэбли», больно впившийся мне в ребро.

— Was sollen wir nun machen? — сказал Граф. — Warten bis einer von ihnen wieder zu sich kommt?

Я уловил слабое движение со стороны Пасанга и понял, что он тоже перемещает руку к «люгеру» в кармане пуховика. Я с трудом расслышал его перевод:

— И что мы будем делать? Ждать, когда один из них очнется?

Ответ Фольценбрехта показался мне грубой имитацией немецкой пастушьей песни.

— Nein, vergiss das Verhör. Töte sie erst, und dann suchen wir sie ab. Aber nur einen Kopfschuss, nicht in ihre Körper.

— Нет. Забудь о допросе, — быстрым шепотом переводил Пасанг. — Сначала убьем их, потом обыщем. Только стреляй в голову, а не в туловище.

Эти слова убедили меня рискнуть и вытащить «уэбли» из кармана. Мой указательный палец нащупал скобу, затем спусковой крючок. Большой палец лег на курок. Я вспомнил: Дикон говорил мне, что у револьвера нет предохранителя. Пасанг опять слегка пошевелился, вытаскивая «люгер».

— Warum denn? — спросил Граф.

— Почему? — перевел Пасанг, и я понял, что этого тупого телохранителя интересует не причина, по которой нужно застрелить меня и доктора Пасанга, а почему нужно стрелять в голову, а не в туловище.

— So dass wir keine Fotos beschädigen, im Falle sie welche bei sich haben, Du Scheisskopf, — гаркнул Фольценбрехт. — Sturmbannführer Sigl sollte bald aus den Bergen zurückkommen. Stell Deine Schmeisser auf einen Schuss. Los, los!

Послышался хруст гравия под их ботинками, и еще до того, как Пасанг успел прошептать перевод, я догадался, что имеет в виду Фольценбрехт.

— Чтобы не повредить фотографии, если снимки спрятаны где-то на них. Штурмбаннфюрер Зигль скоро спустится с горы, так что переключай свой «шмайссер» на одиночный огонь и пойдем…

«Шмайссер»! Этот проклятый пистолет-пулемет! Нацистские ублюдки собирались выстрелить нам в голову, чтобы не продырявить непристойные фотографии, которые были у каждого из нас — у меня в брезентовой сумке, а у Пасанга в большом кармане шерстяной куртки. Через несколько секунд они пристрелят нас, а потом обыщут наши трупы. Время вышло.

Мы с шерпой одновременно откатились в разные стороны и поднялись на колени, вскинув пистолеты.

Я до сих пор не знаю, что произошло потом. Двое немцев шли к нам, и вдруг вокруг них замелькали какие-то серые тени. Массивные фигуры. Проблески серого меха среди снежного вихря. Что-то волосатое.

Я увидел летящую голову Ульриха Графа, которая внезапно отделилась от тела. И успел услышать пронзительный визг Артура Фольценбрехта, когда из метели возникло и нависло над ним что-то серое и очень большое.

Затем что-то ударило меня по голове, я выстрелил, но никуда не попал, потому что рука дернулась вверх; успел лишь увидеть, как Пасанг падает вперед — «люгер» уже выпал из его руки, глаза на залитом кровью лице снова закрыты, — а потом сам повалился ничком на камни, и меня окутала тьма.

Глава 27

Очнулся я в пахнущей новым шелком палатке, уткнувшись лицом в не очень свежие, судя по запаху, подушки. Мои запястья были привязаны к колышкам, вбитым в землю между красивыми персидскими коврами, покрывавшими почти все дно палатки. Голова у меня буквально раскалывалась от боли. Спина тоже болела, но в одном месте — там, куда попала немецкая пуля, когда в нас с Пасангом стреляли. Я покрутил головой, пытаясь оглядеться — еще ковры, высокие шесты, брезент, еще подушки, но Пасанга не было. Может, он мертв. А может, и я тоже.

Но для мертвого боль была слишком сильной. Я заметил, что лежу на холоде без рубашки — пошевелившись, я случайно сбросил одеяла, — но на моей спине было что-то большое и липкое. У меня мелькнула мысль, что пуля застряла у меня в позвоночнике, в легком или в районе сердца. Но голова болела так сильно, что думать я не мог — необходимое для этого умственное усилие было для меня недоступно.

Услышав какой-то шум у себя за спиной, я повернул голову — так резко, что едва не лишился чувств от пронзившей череп боли, — но сумел разглядеть тибетца азиатской наружности, или похожего на тибетца монгола, который вошел в палатку с дымящейся миской в руках. Заметив, что я пришел в себя, он поспешно скрылся.

Бандиты, сообразил я. Оставалось лишь надеяться, что это та самая банда, с которой дружила леди Бромли-Монфор и которую уже подкупила шоколадом и пистолетами. Как звали их предводителя?..

Джимми-хан. Разве такое имя можно забыть?

Маленький азиат в меховой одежде с дымящейся миской в руках вернулся вместе с доктором Пасангом. Следом вошел Джимми-хан. Пасанг перевязал себе голову и смыл кровь с лица. Он больше не был похож на мертвого. Я видел начало следа от пули — белый шарам на темной коже левого виска доктора.

Бандит Джимми-хан что-то сказал на тибетском, и Пасанг перевел.

— Джимми-хан говорит: хорошо, что вы очнулись.

Судя по нашей предыдущей встрече месяц назад, Джимми-хан понимал английский и немного говорил на нем.

— Почему я привязан, Пасанг? Я пленник?