КОСМИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ - Артур Кларк

По совпадению, которое принесло больше путаницы, чем пользы, период вращения Ганимеда вокруг своего светила составлял одну неделю и три часа. Попытки создать календарь «Один день Ганимеда — одна неделя на Земле» настолько все запутали, что были оставлены много веков назад. Подобно другим обитателям Солнечной системы, местные жители использовали всемирное время.

Благодаря тому, что недавно созданная атмосфера была еще очень тонкой и практически лишенной облачности, ежедневный парад небесных тел представлял собой ни с чем не сравнимое зрелище. Ближе всего были спутники Ио и Каллисто — размером примерно с половину Луны, если смотреть на нее с Земли; но на этом сходство заканчивалось. Ио находилась так близко к Люциферу, что ее прохождение по орбите занимало меньше двух дней, и перемещение спутника по небу можно было наблюдать почти постоянно. Каллисто, расположенной на вчетверо большем расстоянии, требовалось два ганимедовских дня или шестнадцать земных, чтобы завершить ленивый оборот.

Физические различия между этими двумя лунами были еще более разительны. На ледяную Каллисто почти не повлияло превращение Юпитера — она по-прежнему представляла собой вымороженную пустыню, испещренную мелкими кратерами. Кратеры располагались так близко друг от друга, что на спутнике, казалось, не осталось места, не затронутого метеоритными ударами в те времена, когда гравитационное поле Юпитера могло спорить с полем Сатурна по части притягивания мусора из внешней Солнечной системы. Потом в течение нескольких миллиардов лет ничего особенного, за исключением случайных попаданий, не происходило.

На Ио каждая неделя была богата событиями. Как заметил один местный шутник, до создания Люцифера там царил просто ад, а после создания — ад подогретый.

Пул часто рассматривал в оптические приборы пылающую поверхность, заглядывал в серные жерла вулканов, которые могли мгновенно изменить рельеф участка местности, по площади превышающего Африку. Иногда раскаленные фонтаны, подобные огненным деревьям безжизненного мира, взмывали вверх на сотни километров.

Когда потоки расплавленной серы растекались по поверхности, непостоянная стихия в процессе преобразования в разноцветные аллотропы мгновенно проходила, как хамелеон, весь узкий спектр красных, оранжевых и желтых оттенков. На заре космического века никто не мог и представить себе подобных миров. Наблюдать за спутником из комфортабельного номера отеля было крайне интересно, но Пул с трудом верил, что люди когда-либо рисковали высаживаться туда, где опасно перемещаться даже роботам…

Пула, однако, больше интересовала Европа, при максимальном сближении очень похожая на одинокую земную Луну — если бы та проходила все фазы за четыре дня. Пул выбирал самый приятный для себя пейзаж неосознанно, но сейчас ему казалось весьма символичным, что Европа парит в небесах над не менее великой загадкой — Сфинксом. Даже невооруженным глазом Пул видел, насколько сильные изменения произошли на Европе за тысячу лет с тех пор, как «Дискавери» вылетел к Юпитеру. Тогда паутина узких полос и линий покрыла почти всю поверхность самого маленького спутника Юпитера. Теперь она осталась лишь у полюсов. Там километровую ледяную кору не могло растопить и новое солнце Европы, а в других областях кипели девственные океаны, причем при температуре, которая на Земле считалась комнатной.

Температура была удобной для развития существ, возникших после таяния ледяного щита, служившего одновременно и защитой, и ловушкой. Орбитальные спутники-шпионы, способные запечатлеть объекты размером в несколько сантиметров, зафиксировали, как один из представителей фауны Европы развился здесь до земноводной стадии. Правда, большую часть времени он предпочитал проводить под водой. Европеанцы уже начали строительство примитивных жилищ.

Было трудно поверить, что все это произошло за последнюю тысячу лет, но никто не сомневался: объяснение заключалось в последнем и самом большом монолите — многокилометровой Великой Стене, возвышавшейся на берегу моря Галилея.

Люди были убеждены, что стали свидетелями происходящего в этом мире грандиозного эксперимента — подобного тому, какой был начат на Земле много миллионов лет назад.

19

БЕЗУМИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

МИСС ПРИНГЛ.

ФАЙЛ «ИНДРА».

Дорогая Индра, извини, что не связывался с тобой по голосовой почте. Оправдания обычные, поэтому не буду утомлять тебя их изложением.

Отвечаю на твой вопрос — да, я хорошо устроился в «Граннимеде». Я провожу дома не так много времени, но все равно наслаждаюсь видами неба, которые передаются на дисплей в мой номер. Прошлой ночью устроили неплохое представление — нечто вроде грозового разряда между Ио и Юпитером… извини, хотел сказать — Люцифером. Немного похоже на северное сияние на Земле, но более эффектно. Причем оно было открыто астрономами задолго до моего рождения.

Кстати, раз уж мы заговорили о древности: ты знаешь, что в Анубисе имеется свой шериф? Думаю, это чрезмерное проявление frontier spirit[11]. Напоминает рассказы моего деда об Аризоне. Может быть, стоит попробовать кое-что подобное и на Ганимеде…

Возможно, мои слова покажутся тебе глупыми, но я до сих пор чувствую себя неловко в «апартаментах Боумена». Почему-то постоянно хочется вспоминать прошлое…

Как я провожу время? Примерно так же, как в Африканской башне. Встречаюсь со здешней интеллигенцией — но ты, конечно, понимаешь, что здесь маловато ярких личностей (надеюсь, нас никто не подслушивает). Кстати, я ознакомился с местной системой образования, реального и виртуального, и мне она показалась весьма эффективной. Но, думаю, ты посчитала бы, что она слишком ориентирована на технические знания. Впрочем, это неизбежно в столь враждебной среде обитания…

В результате я понял, зачем люди живут здесь. Это приключение и вызов, если хочешь, такое трудно найти на Земле.

Почти все обитатели Ганимеда родились здесь и не имеют ни малейшего понятия о других планетах. Кстати, почти все они считают, что родная планета переживает период упадка, хота мало кто говорит об этом вслух. А ты так не думаешь о нашей планете? А если думаешь — что вы, земляне, которых местные жители называют «террианами», собираетесь предпринять? Учащиеся одного из младших классов, с которыми мне довелось встретиться, собираются пробудить человечество. Они разрабатывают секретные планы захвата Земли. Не говори потом, что я тебя не предупреждал…

Я совершил путешествие за пределы Анубиса в так называемую Ночную страну, где никогда не видно Люцифера. Нас было десять: я, Чандлер, двое из команды «Голиафа» и шестеро местных. Мы гнались за солнцем до самого горизонта, поэтому увидели настоящую ночь. Поразительное зрелище, немного похожее на полярную ночь на Земле, только с абсолютно черным небом. Мне даже показалось, что я снова в открытом космосе.

Мы видели все спутники Галилея и даже наблюдали за тем, как Европа затмила… извини, заслонила Ио. Путешествие, конечно, было спланировано именно так, чтобы мы посмотрели на это.

Были видны и маленькие спутники, но меня больше всего привлекало двойное светило Земля — Луна. Чувствую ли я ностальгию? Честно говоря, нет. Но иногда скучаю по обретенным друзьям…

Прости меня за то, что я до сих пор не встретился с доктором Ханом, хотя он прислал несколько сообщений. Обещаю увидеться с ним в течение ближайших дней — земных, а не здешних!

Передавай привет Джо. И Дэниелу, если ты знаешь, что с ним теперь. Он снова стал нормальным человеком? Я очень скучаю по тебе…

СОХРАНИТЬ.

ПЕРЕДАТЬ.

Во время Пула имя часто давало представление о происхождении человека, но, очевидно, через тридцать поколений все изменилось. Доктор Теодор Хан оказался похожим на скандинава блондином, который неплохо смотрелся бы на корабле викингов, а не в степях Средней Азии. Впрочем, он вряд ли произвел бы сильное впечатление в этой роли, поскольку рост его составлял всего лишь сто пятьдесят сантиметров. Пул не мог не подвергнуть его любительскому психоанализу: низкорослые люди часто оказывались агрессивными трудоголиками, что, если верить словам Индры Уоллес, вполне подходило под описание единственного на Ганимеде философа. Вероятно, эти качества помогают Хану жить в столь прагматическом обществе.

Анубис-Сити был слишком мал, чтобы иметь собственный университетский городок. Эта роскошь еще сохранялась на других планетах, хотя многие считали, что телекоммуникационная революция сделала подобные вещи ненужными. Вместо кампуса здесь существовало нечто более традиционное — Академия. При ней была даже роща оливковых деревьев, которая могла бы ввести в заблуждение самого Платона, пока он не решил бы прогуляться по ней. Шутка Индры о том, что факультету философии не нужно ничего, кроме классной доски, явно не относилась к здешней обстановке.