Последние ворота Тьмы - Алексей Ефимов

Откинувшись на спину, так, чтобы небо заняло весь обзор его глаз, Олько испытывал ни с чем ни сравнимое счастье — раскинув руки, чувствуя теплый влажный ветер, мягко обтекавший его нагое тело и такое же мягкое давление матраца на лопатки он представлял, что летит в эту звездную бездну, всё быстрее — и его сердце сладко замирало, почти останавливалось от этого. А если повернуть голову, в поле его зрения попадали далекие — очень далекие — увалы на юге и на севере. Несмотря на расстояние, они казались очень четкими, лишь чуть выше линии горизонта — на уровне его глаз. Эта крыша была самым высоким местом на несколько десятков, наверное, миль вокруг — и, пребывая на ней с подругой, Олько испытывал ни с чем ни сравнимое, хотя и безосновательное, чувство собственной исключительности. Под ним раздавались привычные домашние шумы, а откуда-то из-за его пяток доносился невнятный гул города.

Перебравшись на другой угол крыши он мог видеть роскошную россыпь огней, сбегавших по склону исполинского холма к окруженной бледным ореолом ксеноновых солнц гавани, полной крохотных отсюда кораблей, застывшую на востоке огромную волну поднимавшейся ночи — и паривший в ней, низко над горизонтом, огромный, оранжево-красный диск полной восходящей луны; к нему тянулась зыбкая, смутная дорожка. Но он предпочитал лежать здесь, где за окаймлявшей двор полосой деревьев склон холма круто падал вниз — и только где-то бесконечно далеко, между отрогами холмов, тоже блестело смутное море — уже другой океан, попасть в который из этого можно было лишь преодолев десятки тысяч миль — и то, что он был сейчас, наверное, единственным человеком, видевшим их одновременно, тоже было неотъемлемой частью его радости.

Дядя Нэйит — в прошлом капитан крейсера, а ныне владелец крупной судоходной компании — произвел на него очень глубокое впечатление. Он на него, возможно, тоже — во всяком случае, ожидаемые слова о беспутных племянницах, подбирающих всякую гадость, произнесены так и не были. Более того, капитан (так его все тут называли) спокойно выслушал сбивчивую историю явно спятившего молодого человека — после чего Найко без особого удивления узнал, что с одержимыми сталкивался не только он один — и что ему, возможно, повезло больше, чем всем остальным. После чего ему было предложено завтра же явиться к начальнику службы безопасности, который подберет ему подходящего наставника — а тот, в свою очередь, поможет молодому человеку приобрести подходящую к его склонностям работу. Олько был не вполне согласен с этим — в конце концов, он не хотел расставаться с родителями — но у него хватило ума не спорить. Это было всё равно бесполезно — да и просто глупо. Так или иначе, он должен был начать жизнь заново — потому, что изменился сам.

Противоборство у зеркала заняло больше десяти часов — всё это время его душа плыла в смутных объятиях кошмаров, слишком реальных для сна. Олько было трудно их описать — но не потому, что он плохо их помнил. Напротив, все эти вещи отлично сохранились в его памяти, — но ему не хватало нужных слов и хотя бы их он должен был узнать. Во время этих видений он испытал вещи, казалось бы, невозможные. Олько был готов поклясться чем угодно, что его мозг не мог породить их — он просто на такое не способен. Более того, он был уверен, что мир, который он видел, точнее, несколько миров, действительно существуют — конечно, где-то ещё, далеко, но тут он понимал немногое. Однако теперь он знал, что обладает силой, которая позволила ему пройти через это. Капитан предложил ему записать всё увиденное, систематизировать и потом втроем спокойно обдумать. Но никому не показывать — потому, что есть вещи, о которых лучше молчать.

В Море Снов можно было войти вместе — но возвращались из него поодиночке, потому что у каждого сна был свой срок. Однако, едва Лэйми успел добраться до своей комнаты, в ней появился Охэйо — с влажными, ещё не успевшими высохнуть волосами. Он ухитрялся выглядеть веселым и злым одновременно. Отмахнувшись от вопросов Лэйми, он, в свою очередь, стал расспрашивать его. Когда Лэйми рассказал всё, Аннит вдруг рассмеялся.

— Похоже, здесь произошла путаница, — успокоившись, сказал он. — Я думаю, моё приключение подошло бы тебе куда больше. А твоё, соответственно — мне. Впрочем, и так всё вышло совсем неплохо.

— Так что же с тобой было?

— Я стал двенадцатилетним мальчишкой. Само по себе это, наверно, хорошо, — но, во-первых, он был исполосован кнутом от плеч до пяток, во-вторых, заперт в вонючем подвале, и в-третьих, этот подвал принадлежал какому-то извращенцу, который решил с ним позабавиться, — Охэйо вновь рассмеялся, теперь уже зло. — Должно быть, он здорово удивился, когда забитый мальчик пнул его между ног изо всех сил, какие у него только были. Потом, правда, было уже не так весело. Он быстро очухался и попробовал меня задушить. Я выцарапал ему глаза — они совсем не такие прочные, как мне казалось — и он тут же сдох. Надеюсь, что от боли.

— Тебе не кажется, что это — немного слишком?..

— А что мне было делать? Нельзя так обращаться с детьми — у меня кожа была едва ли не наполовину ободрана. Я бы сломал ему шею, но у меня не хватило сил. Я сделал то единственное, что мог. Ничего больше. Потом на шум прибежали охранники. У этого гада под подушкой был пистолет. Я убил их, а когда сбежались остальные — убил остальных. Их там и было-то всего пятеро. Но зато дом, Лэйми… в жизни не видел столько барахла. Я хотел его поджечь, но передумал — вещи ведь не виноваты, что достались мерзавцу. Я просто собрал что поценнее в сумку и смылся. На этом всё кончилось. Я оказался здесь, — а тот мальчишка, надеюсь, справится там. Хорошо, что я мог управлять его телом с самого начала. Иначе… — Охэйо поёжился. — Помнишь, как дома, в Хониаре, мы играли в «Брешь»? Сколько раз нас заедали эти пятнистые твари, которые появлялись совершенно неожиданно и где угодно? С тех пор я так и остался испуганным, но если бы не это — я бы не справился. Теперь, так или иначе, работа сделана. И хорошо сделана. И у тебя, и у меня. Уф!

— Аннит, а как это всё получается? — осторожно спросил Лэйми. — То есть, принимается это естественно, но я не могу объяснить, что со мной происходит.

— Я могу объяснить — так, как мне представляется, но это представляется очень логичным. Как ты знаешь, взаимодействия между частицами осуществляются с помощью виртуальных частиц — точно таких же, только не обладающих массой. А взаимодействия между самими виртуальными частицами не несут и энергии — хотя обмен информацией происходит, только мы его, естественно, не видим. Теперь представь, что частицы нашего мозга так организуют этот обмен, что возникает как бы их копия — клубок волновых квантовых функций, биллионы импульсов, отражающихся от мгновенно возникающих и тут же гаснущих виртуальных зеркал. Это и есть душа. Остальное уже просто — наполовину ты был там, наполовину — здесь, в Харе; виртуальная квантовая сущность, копия твоего сознания, разделилось на две, в то же время единых. Это давным-давно известный эффект. Другое дело — найти вторую подобную сущность и слиться с ней. Это гораздо труднее и в естественной физике, конечно, невозможно. Однако, если представить, что квантовые функции имеют голографические свойства, то есть, каждая точка пространства содержит полное их описание, то… — Охэйо продолжал рассуждать, но уже, скорее, для себя, увлеченный открывшейся перспективой. Лэйми плохо знал квантовую механику и не мог понять, как одна частица может «чувствовать» поведение другой, не обмениваясь с ней энергией — не говоря уж о неисчислимом их множестве, составляющем его душу или мозг. Но он чувствовал, что сможет понять это — если проживет ещё миллион лет.