Никола Мокрый - Лада Лузина

— Нечего лезть впереди других!.. — резким голосом осадила их стоящая у подмостков девица.

Землепотрясная повернула голову, чтобы ответить, как вдруг узнала в осадившей блондинку с Труханова острова. Наглоглазая блондинка тоже узнала ее — наглость сползла с ее лица, как жидкая маска, в глазах отразился страх, она попятилась назад, исчезая среди других претенденток.

— Здесь что, все — настоящие русалки? — ахнула Чуб.

— То, что я скажу вам сейчас, — голос Демона приблизился к Дашиному уху, став громким, заслоняющим все, — покажется вам слишком простым, как и все наивысшие истины. Однажды, когда вы достигнете в магии вершины, вы поймете, что выше вас только Бог. И узнаете, что примирить Небо и Землю гораздо легче, чем кажется… А спустя много дней осознаете еще кое-что. Только что я дал вам козырь, которым когда-нибудь вы сможете обыграть меня. Но к несчастью, это единственный способ вернуть ее.

— Да говори же уже!.. — не вынесла его велеречивости Даша.

— Я уже сказал все, — произнес он. — Помните, и в язычестве, и в христианстве жертва не должна быть напрасной. Но она должна быть. Только не останавливайтесь… Через семьдесят пять секунд вы поймете… Вы вспомнили бы и без меня. Я пришел вам сказать не это, а то, что сказал.

Голос Демона исчез вместе с ним. Сила толпы резко вытолкнула Чуб на площадную сцену.

— Поприветствуем новую участницу! — крикнул ведущий — не слишком удачно молодящийся «юноша» лет сорока. — Какой талант вы продемонстрируете нам? Прочтете стихи? Станцуете? Споете?

— Спою.

— Ах вы, жестокая, — деланно сыграл кокетство ведущий. — Всем известно, какие русалки певуньи. Те из них, которых называют сиренами, заманивают своим пением рыбаков навсегда. Бедняги больше никогда не возвращаются к женам. И если бы вы поманили меня, я б тоже не вернулся… Тем более, что у меня нет жены. Ну, что вы будете петь?

Под носом у Даши оказалась круглая ваза со скрученными в трубочки бумажками. Ведущий качнул подбородком в ее сторону. Землепотрясная бездумно вытащила одну из трубочек, развернула и прочла вслух:

— Украинская народная песня «Шел святой Николай по воде…».

Ведущий недовольно взял жребий.

— Вы сможете спеть это? Или поищем что-то знакомое? Вряд ли вы знаете…

— Я знаю другую. «Тот, кто Николая любит…». Могу а капелла.

— Давайте… Давайте поаплодируем все нашей новой Сирене! — громко предложил ведущий толпе.

Контрактовая площадь послушно разразилась подбадривающими аплодисментами. Не дожидаясь, пока хлопки утихнут, Даша запела во весь свой немалый — сильный и зычный — голос. И еще до того, как открыла рот, поняла — семьдесят пять секунд истекли!

Ой, хто Миколая любить,Ой, хто Миколаю служить,Тому святий МиколайНа всякий час помагай,Миколай!

Золотая луковка Благовещенской церкви сияла на солнце. Чуб вцепилась взглядом в нее — так утопающий цепляется за тонкую веточку: десятью пальцами, руками, ногами, зубами. Ей нужна была другая церковь, точнее, другая икона — та, у которой можно вымолить возвращение утопшего!

Ой, хто спішить в Твої двори,Того Ти на землі і в моріВсе хорониш від напасти,Не даєш йому пропасти,Миколай!

Маша даже утонула под Вышгородом! Как тот ребенок, которому Никола Мокрый не дал пропасть — вернул его матери живым из пучин…

Сколько стоит билет до Нью-Йорка? У нее нет загранпаспорта! Сколько раз собиралась сделать… Неважно. Демон поможет. Сколько это займет времени? Сколько длится перелет? Слишком много… Если б они не увозили икону, если бы она осталась здесь — в Киеве, в Святой Софии! Если б они не крали наше чудо!..

Чудо — не в иконе. Чудеса творит святой Николай. И молитва. «Чистосердечная молитва», — так сказала им Маша. Быть может, Даша тоже сможет попросить его так. У первой же иконы святого… Нет, у той, помянутой Машей иконы в Макариевской церкви на Подоле.

Она сделает это! Она встанет на колени и будет стоять до тех пор, пока не выпросит Чудо… Она будет молиться так искренне, что Николай не сможет не услышать ее!

Стоило Даше исчезнуть, Катя занемела как статуя. Двигаться — означало чувствовать боль. Сдвинуться с места — означало признать, что она готова жить дальше… без Маши.

Потому она просто стояла, ожидая, пока боль осядет, как песок в воде, сознание прояснится и подскажет решение. Морской ветер рассыпал тяжелый узел волос на ее затылке и принялся полоскать их на ветру. Волны окатывали ее ледяной водой — она давно промокла до нитки. Волны моря, укравшего младшую из трех Киевиц, бились о берег все сильней и сильней — словно море питалось кипящею Катиной ненавистью.

Катя умела ненавидеть — всем сердцем, всем существом ненавидеть свои беды и сражаться с ними. И не сомневалась, что сил на сражение хватит у нее и теперь.

— Никогда не видел на Киевском море таких волн… — сказал чей-то встревоженный голос. Он возник и исчез.

Прохожих на набережной было немного. Люди настороженно поглядывали на непонятное обозленное море — и с почти такой же опаской на странную высокую женщину, стоявшую у бетонного парапета, не замечая, что ее заливает водой.

«Нет, — подумала Катя, — это не я». То была первая здравая мысль, явившаяся к ней твердой поступью. «Не я баламучу воду. Быть может, Маша? Маша рвется наружу, назад…».

Мысль принесла утешенье и одновременно тревогу. Большие, невиданные для рукотворного моря многометровые волны бились о дамбу. Замершая неподалеку от Кати семейная пара с ужасом смотрела, как очередная волна залила проезжающую по набережной машину. Раздался резкий противный визг автомобильных покрышек, звон разбитого стекла.

— Авария… — вытянул шею муж.

— Как ты думаешь, а море не может разрушить дамбу? — испуганно спросила жена.

— Не говори ерунды, — недовольно и неуверенно ответил мужчина. — Послушайте, женщина, — его голос вопросительно потянулся к Кате. — А, женщина… Вам плохо?

— Не трогай ее, — одернула мужа супруга. — Не видишь, она пьяная. Или обколотая. Или одна из них… Сумасшедшая.

Катя слышала, как супружеские голоса отдалились. Они уходили поспешно — с нависавшего над набережной небольшого холма к воде шли два десятка родноверов в светлых балахонах. Неудивительно, что прохожая приняла Катерину Михайловну за одну из них — их длинные, развевающиеся одежды из небеленой ткани походили на Катино белое платье, полощущееся на ветру, как намокший парус. Ее рассыпавшиеся длинные черные волосы перекликались с распущенными косами, длинными власами и бородами новых язычников.