Свет мой, зеркальце, скажи… - Александра Стрельникова

– Лёва, Лёва, – позвала я хищника, бросив в прорезь его клетки яблоко.

Царственное животное снисходительно, а может быть, даже презрительно посмотрело на мое скромное угощение, даже не понюхав его. И продолжило свое наблюдение за яркими движущимися пятнами, быстро мелькавшими в летней зелени деревьев.

Ах, эта величавость и спокойствие. Ах, эта роскошная грива и невозможно красивая осанка. И горделивый взгляд каких-то невозмутимо-умных глаз.

«Вот истинный царь природы, – подумалось тогда. – Куда иным человеческим особям, которые искренне считают себя венцом создания, до этого благородного и роскошного творения фауны?»

Нет, явно не царские особи зачастую меня пытались преследовать. Ни благородной осанки и хороших манер, ни умного взгляда…Умного, но не напыщенного, алчного и хищного. Возможно, поэтому я и не очень удивлялась тому, что слышала в ответ на их уязвленное мужское самолюбие. Я тоже, признаюсь честно, была девушкой, которая за словом в карман не лезла. Впрочем, что ж удивительного? Меня можно понять: я защищала свое женское достоинство.

– Нарцисска, жизнь тебя еще проучит…

(Согласна, пусть жизнь проучит. Но уж точно не ты, возомнивший себя почему-то миссионером-учителем).

– Подумаешь, рафинированная красавица… Видали мы таких.

(Ну, раз «видали», чего ко мне цепляешься? Впрочем, за комплимент спасибо. Ведь «рафинированная» – значит утонченная, изысканная, аристократичная)…

– Да кому ты нужна будешь через два года?

(Да хоть никому. Тебе-то что за печаль? Тебя пусть это не заботит).

Вообще, забавно, почему именно через два года? Да даже через двадцать два, положа руку на сердце, признаюсь, осмысливая жизнь обратным отсчетом…

А еще находились мерзавцы, которые просто прямым текстом и в ясны очи желали мне поскорее состариться и сгорбатиться, чтобы они могли повеселиться по этому поводу. И это правда.

Что могут мужчины… Нет, явно – не цари. Цари – не мы. И – не они. Ну, понятно, было немало просто элементарных пикапских наскоков. («Пикап» – я и слова-то такого тогда не слыхала). Но суть очень хорошо понимала, каким термином это не назови.

Ну, а как быть с теми, кто, вроде бы, уверял в искренности и благородстве своих намерений?

Я вас любил так искренно, так нежно,Как дай вам бог любимой быть другим…

А вот с такими благими пожеланиями был явный напряг. Или «напряженка», как говорила героиня небезызвестного советского кинофильма, правда, совсем по другому поводу. Но просто слово это мне очень нравится…

…Я сидела на тахте, поджав ноги и положив голову на колени. Тихо, как-то незаметно прошелестел пару дней тому новый год. И совсем не радовал меня нежданный-негаданный отпуск среди зимы. Нужно было искать новую работу. И я тихонько прошептала эти поэтические строки, известные еще со школьных времен. Почему-то они всегда приходили на память, когда у меня что-то не ладилось в жизни:

Саше случалось знавать и печали:Плакала Саша, как лес вырубали.Ей и теперь его жалко до слёз.Сколько тут было кудрявых берез!

Валя – сестра, присыпившая только что на руках дочурку и слышавшая мою поэтическую грусть, покачала головой: «Ох, и невезучая ты, Сашка».

Я перевела взгляд на маму. Она была явно огорчена. Оно и понятно: жизнь ее самой младшенькой («красопеточки», как она меня иногда называла) не только не была устроена, но и озадачивала этой пугающей историей, из-за которой мне пришлось даже сорваться с работы. (Подробности с ножом я, щадя родителей, утаила). Но и остального было достаточно, чтобы озадачиться и призадуматься. Мама жалела меня, а я – ее.

– Да ладно, всё утрясется, мам… Вот лучше скажи: как ты управлялась с тремя детьми, пребывая в моем, нынешнем 28-летнем возрасте, да еще и работая сутками медсестрой? – искренне сокрушалась я.

– Тогда просто жизнь была другой, – развела руками мама.

– Ну, вот и не надо меня жалеть, – сказала я. – По сравнению с тобой моя нынешняя жизнь – просто сказка. Каждое лето – отдыхаю на море. У меня – интересная работа, которая мне нравится. Хочу – бегу на интервью. Хочу– на встречу с друзьями в кафе… Хочу – в бассейн, в кино, в библиотеку или к косметологу на прием. Я свободна, живу в свое удовольствие и порхаю по жизни, как бабочка…

– Всё это хорошо, – согласилась мама. – Но твои одноклассницы уже давно замужем…

– Ну, и что же из этого? Значит, пока не судьба.

– Небось, принца на белом коне ждешь? – слегка иронично спросила Валя.

– Жду. Но, наверное, у принца конь еще не вырос…

И старшая сестра Женя, будучи оптимисткой по жизни (хоть, жизнь и не всегда ей давала для этого основания) попыталась успокоить меня:

– Всё утрясется, Санюточка, не грусти. – И еще добавила, желая сказать мне, очевидно, что-нибудь приятное:

– Тебе больше двадцати трех лет никто не даст…

«Санюточка» – так называла меня она иногда. А я ее – «Женюточка»…

Чтобы как-то закруглить эту тему, я добавила: «Теперь и наш папа может вздохнуть, наконец, свободней – мой бессменный часовой».

Папа встречал меня со всех вторых смен все эти три года. Обычно я возвращалась в одиннадцать часов.

От остановки трамвая до нашего дома было идти всего каких-то минут семь-восемь. Но на нашей улице с частными домами очень часто не горели фонари, было пустынно и неприятно. У нас так было заведено: кто бы из женского сословия ни возвращался домой поздно вечером, его обязательно встречали. Возможно, это было связано с той давней историей, которая случилась с нашей мамой – много-много лет назад…

Конец ознакомительного фрагмента.