Книга Сивилл - Нелли Воскобойник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Теперь пойду к Актеону, – сказала богиня.
– Актеон постарел. Голова трясется, колени почти не сгибаются. Да и умом ослаб. Собственную жену не узнает… не стоит ходить к нему теперь. Если бы ты вернулась к нам, когда он был молод, и твоя жизнь, и наша пошли бы другим путем. А теперь уже поздно. Судьба! Простимся, дорогая сестра!
Сказка на ночь
Никанор сидел на заседании коллегии архонтов[15] и старался не отвлекаться от обсуждения. Тем более, как эпоним[16], он руководил собранием. А как опытный политик, отдавал себе отчет в том, что процветание города во многом зависит от того, думают ли члены коллегии о том, что говорят остальные, и говорят ли они сами, обдумав вопрос. Заседание продолжалось уже несколько часов. Они окончательно договорились об укреплении Пирейской гавани, о тексте регламента на торговлю скотом в городских стенах и о продаже некоторых трофеев последней войны для ремонта храма Деметры. Осталось решить, когда созывать народное собрание. Политически это было важное решение, и вначале Никанор намерен был биться за самый конец месяца таргелион[17], но почувствовал, что ему до смерти хочется вернуться к жене и сыну. Подумал с горечью, что стареет, и, вздохнув, согласился на ближайший благоприятный для собраний день – уже через неделю.
По обычаю архонты выпили по чаше разбавленного вина и неторопливо разошлись.
Собрание проводилось в доме Никанора, однако, чтобы вернуться к семье, ему надо было сесть на лошадь и скакать около часа. Управляющий умолял пообедать, но хозяин сказал, что не будет терять времени, а пообедает с семьей. Слуга подвел взнузданного коня, Никанор легко вскочил на него и рысью двинулся к городским воротам. А выехав на дорогу, перешел на галоп. Конь был отличный, и всадник в расцвете сил.
Что ни говори, Атена, его жена, к которой он так стремился, была странной женщиной. Она согласилась выйти замуж за архонта Афин только при условии, что жить они будут в деревенском доме, и ему пришлось срочно перестраивать, укреплять и украшать старый дедовский ойкос. Она любила тонкие ткани, посуду, расписанную лучшими мастерами, красивую мебель, драгоценные украшения и свитки с поэзией и философскими трудами, иные из которых стоили очень дорого. Разумеется, Никанор был богат и мог покупать все, что радовало ее. Но Атена приказала отослать из дома всех рабов и делала сама всю домашнюю работу. Ей даже не понадобилась повитуха, чтобы родить сына, и уж тем более она не нуждалась в няньках и кормилице. Дом ее сиял чистотой, двор был всегда аккуратно выметен и побрызган водой, одежда всех троих стиралась часто и тщательно, а стряпня жены была выше всяких похвал. И сад ее благоухал и плодоносил.
Они пообедали втроем очень весело. Ганимеду исполнилось только четыре года, но он вел себя за столом как взрослый и не только аккуратно ел, но даже участвовал в застольной беседе.
После захода солнца мальчик улегся спать, а отец по обыкновению принялся рассказывать вечернюю сказку. Атена любила его слушать и, быстро управившись с посудой, тоже присела рядом.
Никанор в тот вечер рассказывал про суд Париса. Услышав, что три богини просили пастуха – царевича Париса – рассудить, какая из них красивее, она засмеялась и спросила мужа:
– Это ты придумал?
– Нет, конечно, – ответил Никанор. – Это всем известно. Так началась великая Троянская война. Это не сказка для детей, а эллинская история.
– Вздор! – опять засмеялась она. – По какой бы причине царевич Илиона пас овец в одиночестве? Этого не могло быть. Но ладно… А почему три великие богини избрали его, чтобы решить спор о превосходстве? Ну, допустим, дурочка Афродита – ей лишь бы кто сказал, что она красавица. Но Гера? Царица богов? Какое ей дело, что думает Парис? Или Афина – это даже обидно…
– Но как же, дорогая, – растерялся Никанор, – ведь Парис влюбил в себя Елену и увез ее из Спарты. Разве она согласилась бы, не помогай ему Афродита?
– Ты не видел ее мужа Менелая. Он был препротивным малым. Мало того что почти бессилен в постели, так еще и скуп и вдобавок гневлив. Не гнушался отстегать жену уздечкой или даже оставить синяк на ее хорошеньком личике. А Парис – красавец! Обходительный и страстный. Вот они и сбежали. И Эрот тут ни при чем. Он шалун и бездельник, а любовь – вещь редкая и драгоценная.
Ганимед уже спал, и они вышли в сад. Никанор с трудом осознавал, что означают слова жены.
– Но во время войны Афина помогала грекам? – спросил он осторожно.
– Немножко, совсем чуть-чуть. У меня были и другие дела.
Никанор задохнулся от ее слов.
– Почему ты выбрала меня? – запинаясь, проговорил он. – Так что же, Ганимед – полубог?
– Ну конечно! – ответила Атена. – А разве сразу не заметно?
– Да, – пробормотал архонт, – таких детей у людей не бывает. Он… особенный. Но почему я?
– Помнишь, как мы встретились? – лукаво спросила Атена.
– Да, конечно! Разве я смогу такое забыть! Я был тогда вторым архонтом и приносил в храме Афины государственную жертву. Когда я выходил из храма, увидел на ступенях юную деву, прекрасную, как богиня. Я заговорил с ней, и она мне отвечала. И каждое слово ее сочилось мудростью. Ты сказала, что не имеешь родни и опекуна, значит, решение о браке твое собственное. И мы поженились. Но почему я?
– Потому что мне хорошо с тобой. Любовь – редчайшая драгоценность, одинаково ценная для людей и богов. Ты смертен, да! Но не отказываться же от целой жизни счастья из-за того, что за ним последует горе. Мы живем только теперь… Поцелуй меня и забудь все, что было после обеда!
Никанор прикрыл глаза на секунду и сказал:
– Жалко, я не рассказал Ганимеду сказку перед сном. Он уже спит, наверно. Пойдем и мы спать, дорогая. Завтра надо отвести коня в кузницу. Я так спешил к тебе, что он потерял в пути подкову…
Русалочки
Маленькие русалочки играли в песочке под присмотром небольшого ската. Он лениво плавал вокруг и приглядывал, чтобы они не расплывались, не щипались и не дергали друг друга за волосы. Все русалочки были дочерями Посейдона от разных утопленниц. Чуть какая-нибудь Офелия от несчастной любви покинет сушу, царские осведомители сразу тут как тут и влекут ее под ручки на погляд его величеству. На
