Мои путешествия - Федор Конюхов

14:20. Сварил щи с картошкой и овощами. Как хорошо пить горячий бульон с запахом чеснока. Все трепещет от удовольствия. Даже в ногах такое блаженство — в кончики пальцев побежала горячая кровь.

12 декабря 1990 года

56°25’86’’ ю.ш., 115°54’88’’ з.д.

06:00. Штормит. Идет дождь. Все заливает соленой и пресной водой. Погода испортила мой день рождения. Открыл пакет с подарком от Юры и Ани Гурьевых, моих друзей из Сиднея. Там шоколадка, конфеты, орешки, кекс, маленькая бутылочка ликера, а также две магнитофонные кассеты с записями церковного хора и шесть батареек для магнитофона. И еще открытка с пожеланиями счастья и удачи. Какой хороший подарок!

Ожидая день рождения, я представлял, как приготовлю праздничный обед. Сварю кашу на молоке — рисовую и вермишелевую. Для меня это самое лучшее блюдо — с детства люблю.

Помню, когда пас коров и утром выводил их на пастбище, мама меня спрашивала: «Федя, что тебе сварить к ужину?» Я, не задумываясь, отвечал: «Кашу на молоке». До чего ж я ее любил! Целый день пас скотину и только и думал, как вечером буду есть кашу на молоке. А коров я пас часто. В нашей деревне каждый по очереди пас скотину со всей улицы. У кого есть дети, те пасут сами. А у кого нет детей, нанимают пастуха. Вот я и был пастухом. До денежной реформы мне за это платили 10 рублей за день, а после реформы — один рубль.

Деньги мне были нужны, чтобы купить боксерские перчатки. Или гвозди и доски для строительства лодки. Я, сколько себя помню, постоянно строил лодки для путешествий по Азовскому морю. Бывало, построишь, а ее украдут. Или волной смоет с берега и разобьет. Или, еще недостроенную, отец разобьет топором, чтобы не уплывал далеко от берега. Так вот я всегда с охотой соглашался пасти коров, чтобы зарабатывать деньги на свои путешествия.

Выгоняли скот на пастбище рано утром, до восхода солнца. Спал я во дворе, на стогу соломы. Наверху было мое гнездо. Никаких одеял или простыней — одна большая тряпка. Вечером лежишь и смотришь на звезды. А они так близко, что кажется — ты летишь между ними. Вокруг треск, писк — это сверчки, жучки поют свои песни. Засыпаешь под эту музыку, и снится тебе, что ты в дебрях Африки или Южной Америки. Я всегда мечтал: когда вырасту — убегу путешествовать в эти страны.

К утру становилось прохладней. Я укутывался тряпкой, но слышал, как мама начинала доить нашу корову Майку — струйки молока звенели по пустому ведру. Закончив доить, мама начинала меня будить: «Федя, вставай, уже рыбаки идут на море». Это значит, что надо гнать коров. Мама тут же держит кружку парного молока с пенкой и горбушку хлеба. Одеваться мне не надо — я спал, не раздеваясь. А какая одежда? Шаровары ниже колен — в поясе резинка. И отцовская рубаха, перешитая под меня. Я брал кнут, он у меня был длинный, метров пять, с короткой ручкой. Когда ударял кнутом по земле, слышно было в другом конце улицы. Шел к самому последнему дому и кричал: «Хозяйка, давай корову! Хозяин, отвязывай бычка!» Я всех знал и знал, у кого какая скотина.

Рано утром дорожная пыль холодна — босиком чувствуешь прохладу. Обувь летом я никогда не носил, да ее у меня и не было. Когда пошел в школу, то покупали только для школы. А так с мая по октябрь бегал босиком.

Собрав коров, я гнал их к переулку. С других улиц тоже гнали скотину пастухи. Все вместе встречались, вливались в одно стадо. Гнали на поле, где можно пасти. В нашей деревне было пять улиц, и нас — пять пастухов. Все с сумками, в каждой — еда для обеда. Ее давал тот, кто пастуха нанимал.

Как только пригоняли на пастбище, сразу сходились и давай смотреть, что есть в сумках. Смотрели и поминали хозяйку хорошим или плохим словом. Если были там стаканчик масла, варенье, яйца, хлеб, а иногда что-нибудь из выпечки — хозяйка отличная.

Если пастбище находилось возле моря, то, бывало, мы по очереди ходили купаться. Ну а если случалось пасти возле колхозного сада — там для нас было раздолье. Там и романтика, и риск. Надо выследить, где сторож, а обычно в такое время не один сторож, а несколько. Еще бригадир ездит на лошади вокруг сада. Если заметит, что мы воруем яблоки, то обязательно догонит и врежет несколько раз кнутом.

Однажды пасли мы коров возле сада, со стороны моря. И один из пастухов, Ванька Смол, уговорил идти в сад. Мы все твердили, что со стороны моря нельзя: там сторожа больше всего охраняют от отдыхающих курортников. Иван все-таки уговорил, и трое из нас пошли за черешнями. Только начали рвать, слышим крик. Нас заметил сторож — и к нам. Мы врассыпную в виноградник — виноград-то еще зеленый и его никто не охраняет. Вдруг слышу выстрел и крик. Обежал я вокруг виноградника и у двух не пошедших с нами пастухов спрашиваю, где Иван и Васька? А они только пожимают плечами. Съели все черешни, которые я принес за пазухой, и отправился я к морю искать приятелей. Смотрю — Васька на берегу, а Ванька стоит по пояс в воде и плачет. Оказывается, сторож ему в задницу вогнал заряд соли, и сейчас он отмачивается — раны сильно жжет.

Кое-как отмочив соль с задницы, Иван поплелся к стаду. Там лег на живот, а мы ему прикладывали разные травы. Весь день он пролежал и простонал.

20:30. Туман идет, как дым из дымовой шашки. Не дают мне волны идти левее. Нас занесло уже далеко на юг, в зону айсбергов. Так скоро у берега Антарктиды окажемся.

13 декабря 1990 года

55°09’72’’ ю.ш., 122°33’76’’ з.д.

Бедная моя «Караана», за что она выдерживает такие удары в левый борт? Шторм не стихает, ветер не меняет направления. Как-то надо выбраться из этой передряги, в которую я залез. Здесь холодно и айсберги. Волны идут стеной с северо-запада. Даже если я ухитряюсь держать курс, который бы вывел меня из этой опасной зоны, то все равно дрейф быстрее несет, чем скорость яхты. Стоит один штормовой стаксель. Если ставить два — увеличится парусность. Тогда скорость увеличится, но яхта начнет сильнее врезаться в волны и получать жестокие удары. Маленькая скорость дает то преимущество, что яхта не падает с волны, а спускается.

Интересно, на палубе в кокпите стоит привязанное ведро. Смотрю, там на дне вода, и что-то плавает. Это, оказывается, живой черненький рачок. Попробовал воду — соленая. Значит, брызги волн и забросили это живое существо на яхту.

16:00. Смотал удочку. Ничего не поймал. Глубина большая, пять и более тысяч метров. А на поверхности рыбы нет. Если бы была, то чайки были бы тоже. Темнеет, наступает ночь. Ветер чуть-чуть стих. Дождь прекратился, идет мелкий сырой снег. На палубе я его собрал в снежки, но они пропитаны морской водой и не пригодны для утоления жажды.

Как я благодарен своему товарищу из Австралии за то, что он заказал тент над кокпитом «Карааны». В Сиднее все мне говорили, что он защитит от солнца. Пока не знаю, как от солнца, но от дождя, снега и ветра он хорошо защищает. Сижу под этим навесом и пью горячий чай с сухарями.

14 декабря 1990 года

56°40’17’’ ю.ш., 109°47’70’’ з.д.

04:30. Шторм немного стих, появляется голубое небо. По океану еще идут барашки, но все-таки меньше накрывает волной.

Что творится в каюте! Я решил сделать хоть какую-то уборку там, где я сплю. Мое ложе из парусов — двух стакселей и триселя. На них лежит куртка синтепоновая полюсная, а сверху — спальник. Вот и вся моя постель. Поднял ее, а там воды!.. Все заплесневело, покрылось грибком. Начал вытирать, а барахло некуда разместить. Если бы было тихо, вынес бы на палубу. Но сейчас нельзя. Куртку разложил в кокпите, так ее еще сильней волной намочило. Что теперь с ней делать? Она, как губка, впитала в себя, по-моему, весь океан. В умывальнике, где хранятся в аптечке лекарства, насквозь мокрые таблетки и бинты. Банка с медом протекла. По небу пошли перистые облака. Надо быстрее все заканчивать — скоро снова задует ветер и волны начнут ставить нас с «Карааной» на уши.

Еще надо приготовить поесть. Быстро заправить печь спиртом, потому что в шторм это сделать трудно. Сначала я наливаю спирт в кружку. Потом через воронку — в печной расходный бак. Заправил печь, зажег и поставил варить на морской воде картошку. Пресную воду экономлю.

06:00. Позавтракал картошкой в мундире. К ней открыл рыбные консервы. Завтрак был отменный, только хлеба не хватало. Запил все чаем с медом. Сейчас пускай идет шторм, я готов его встретить. Когда сыт, то легче ставить и убирать паруса.

Сегодня ночью спал хорошо. Вечером нашел в сумке шерстяные водолазные кальсоны. Затолкал в них ноги — и в спальник. Шерсть хоть и мокрая, но греет. Через несколько минут перестали стучать зубы, и от ног стало тепло. Снилось, что у кого-то брал или кому-то давал бумажные деньги, еще что-то снилось, но все вылетело из головы, потому что просыпаешься не по своей воле. Или что-то стукнет, или яхта резко ляжет на борт. Ты еще не открыл глаза, а уже летишь в кокпит и хватаешься за штурвал. А там, как всегда, вода и такая пустота, что стоишь и думаешь: где люди, чем они занимаются? У них много, наверное, житейских дел. Подумаешь так и скажешь себе, что все это мелочь по сравнению с величием океана и неба. Только здесь до конца чувствуешь всю ничтожность и мелочность тех дел, которыми ты занимался на берегу.