Остров - Алексей Карташов

В саду, в темноте, жарко светились угли. Когда глаза привыкали к освещению — несколько гирлянд вроде рождественских и бамбуковые факелы по периметру, — можно было увидеть здоровенную свинью, целиком насаженную на вертел, с укоризненным выражением на рыле. Повар, здоровенный негр Джерри, двигался во мраке, в основном был виден его фартук и накрахмаленный колпак, и ножи сверкали красными отблесками. Гости отходили с тарелками с наструганной свининой, кто-то рассаживался за столики, кто-то продолжал беседовать, стоя небольшими кучками. Зажглись свечки за столиками, в дальнем конце сада брали первые аккорды двое гитаристов. Цикады сегодня стрекотали тихо, только иногда звук накатывался, как волна на гальку.

Ганс вдохнул запах ночного сада, дыма и сообразил, что проголодался.

— Пойдем скорее, возьмем по самому большому куску! — предложил он, и Гретель захлопала в ладоши.

— Идите к нам! — позвала Саманта: они уже сидели за круглым столом с Джоном и профессором Снедекором. Ганс и Гретель сели на остававшиеся два стула, Джон тут же налил им красного вина из невидимой в темноте бутыли, а Саманта пока зажигала свечу, наконец поставила ее посреди стола, огонек потянулся вверх и осветил лица.

— Все-таки мне нравится, — Снедекор, видимо, продолжал начатый разговор, — что у вас так все… неформально. Могу себе представить прием у нашего губернатора — и чтобы под столом разливали красное.

— Ну… бутылка очень тяжелая, я ее над столом не удержу, — оправдывался Джон. — И потом, у вас штат большой, губернатор — это о-го-го!

— Губернатор есть губернатор, — возражал Снедекор. Он слегка захмелел и перестал выглядеть профессором — во всяком случае, лекторские интонации пропали, и он уже больше напоминал старого хиппи, с седым хвостом и бородкой. — Оплот порядка, традиций. Ливрейные лакеи, джентльмены в цилиндрах… истеблишмент, черт бы его побрал!

— Нет уж, по мне, так лучше, — отвечала Саманта. — У нас можно быть самой собой. — Она закинула полные руки за голову и мечтательно уставилась в небо с крупными дрожащими звездами.

— Самой собой, да, — повторила за ней Гретель, хотела добавить что-то и замолчала, бросив быстрый взгляд на Ганса. Он сделал вид, что занят куском свинины.

Потом подходили еще какие-то люди, перебрасывались шутливыми фразами, отходили. Слуги понемногу убирали обеденные столы. В разных концах сада и со стороны террасы доносились взрывы смеха. Музыканты играли сегодня что-то грустное, кажется, кубинское, и на мгновение Ганс вдруг почувствовал странное стеснение в груди — как будто он точно знает, что видит это все в последний раз. Потом это прошло, на террасу вышел оркестр побольше и заиграл танцевальную музыку. Двое гитаристов в саду собирали инструменты, негромко переговариваясь по-испански. Подошла Гретель, тронула Ганса за руку — он стоял в тени большого дерева, чуть в стороне.

— Милый, миссис Ройс едет домой, спрашивала, не подбросить ли нас. — Он заколебался, и Гретель легко прислонилась к нему щекой и шепнула: — Поедем, я такая сонная вдруг…

— Да, конечно! — Он очнулся, взял ее бережно под локоть, и они направились к выходу, с кем-то прощаясь, кого-то ловко обходя стороной.

Миссис Ройс сидела рядом с шофером в открытой машине, с улыбкой смотрела, как они приближаются.

Доехали они быстро, распрощались церемонно: миссис Ройс выразила сожаление, что они толком не поговорили сегодня с ней и губернаторшей, а впрочем, народу было так много, что никакого разговора все равно бы не получилось, — и отправились к себе.

— Устал? — спросила Гретель. — Кофе сварить? Будешь еще работать?

Ганс с благодарностью помотал головой:

— Нет, не буду. Слушай, я же тебе забыл сказать! Мы завтра идем на погружение!

Гретель взвизгнула и запрыгала на месте, порывисто обняла его.

— Вот с этими профессорами, да? Я слышала, как они говорили с Карлом! Хотела напроситься и постеснялась!

— А я оказался наглецом! — засмеялся Ганс. — В общем, идем завтра на стенку. А теперь давай спать, поздно уже, не проснешься вовремя.

— Ну так и есть, наглец, — печально констатировала Гретель. — Раз в месяц встаешь раньше меня, постеснялся бы такое говорить. — Повернулась спиной: — Расстегни этот дурацкий крючок, пожалуйста!

Ганс повозился немножко, потом приподнял ее за подмышки и переставил под лампу. Наконец удалось справиться с крючком — он все время ускользал из пальцев.

— Послушай, а я вдруг подумал! — Гретель обернулась к нему, он успел поймать легкий испуг у нее на лице, и волна стыда и нежности ударила ему в щеки. Но он все же продолжил, как можно беззаботнее: — А как ты думаешь, в той, прошлой жизни, мы были женаты?

— Может, и были, — ответила она, — только не друг на друге.

— Откуда ты знаешь?

Она вздохнула, улыбнулась, как несмышленому ребенку.

— Ты всегда спишь справа, правда ведь?

— Да.

— Ну так вот, я тоже предпочитаю справа. И ты меня в первые несколько ночей все время прогонял. А теперь я привыкла.

— Как “прогонял”? — Он не мог поверить.

— Ну, ты сам этого не замечал, милый. — Она обняла его, глядя в глаза, и пригладила вихор на макушке. — Не думай о такой ерунде! Есть вещь и поважнее! — И она комически подняла палец.

— Какая? — Ганс занервничал.

— Ты предпочитаешь растворимую бурду вместо моего кофе! — скорбно объявила Гретель. — Если бы мы были женаты, я бы тебя переучила. Ты довольно обучаем.

— Да, получается, так, — пробормотал Ганс.

— А теперь пошли спать! У меня уже совсем нет сил, — объявила Гретель и нырнула под простыню. — Тебе гасить свет!

Он долго не мог уснуть, сначала кружилась голова от лишнего выпитого, так что он вставал и выходил покурить на террасу, а потом он не смог больше отгонять простой вопрос: на ком же он был женат? Он не был мальчиком, это было понятно, в его жизни были другие женщины. Отчего он расстался с ними? И когда это произошло — перед тем, как они сошли с корабля на остров… или раньше? Может быть, много раньше? Он впервые за последний год почувствовал раздражение от своей амнезии (вдруг он отчетливо вспомнил это слово — да, именно так называется то, что с ним случилось). И опять он задумался: кто решил, что он будет жить здесь, с этой женщиной, на этом острове? Даже если он сам — тут что-то было не совсем честно. Ведь он сейчас не мог ничего изменить в решении того человека, которым он был раньше.

А решено было все на этом корабле, корабле-библиотеке. Он перебирал в памяти рассказ мисс Джонсон, пробовал все варианты, и получалось всякий раз одно и то же: он не знает, кто заставил его принять решение.

Ганс понял, что теперь он всегда будет думать об этом, и пока не найдет ответа, прежняя жизнь не вернется. Еще он понял, что устал и больше сегодня ничего не поймет. Значит, буду искать ответ завтра, подумал он и пошел спать.

* * *

— Так. — Карл встал и обратился ко всей компании: — Выходим в девять, у нас осталось пять минут. Советую использовать их с умом, — и направился с причала на берег. Ганс пошел с ним, а Гретель помотала с борта “Катманду” головой: неохота! Они прошли мимо дайв-шопа до конца причала и достали сигареты.

— Что-то наши биологи сегодня не такие веселые, — заметил Карл.

— Лишнего выпили вчера? Вроде бы на них не похоже.

— Ладно, бывает. Покажи им, пожалуйста, грот, там самые удивительные анемоны, — попросил Карл. — И не забудь, что вы идете на нитроксе, не ходи ниже ста десяти… ну, ста двадцати!

Ганс кивнул. Дело привычное. Это Гретель любит ходить туда, где компьютер верещит и надрывается: “Нельзя! Немедленно наверх!” Останавливать ее было бесполезно, у нее становились совершенно сумасшедшие от счастья глаза, и она летела птицей вниз. Наверху она каялась, но в глазах была хитринка, и Ганс первый не выдерживал и начинал смеяться, так что в конце концов махнул на ее фокусы рукой.

Бухта разворачивалась за спиной, раскрывалась ровной чашей. Гретель стояла, как всегда, на корме, ее завораживала эта картина и всякий раз немножко тревожила, зато она радовалась, когда они входили, сбрасывая ход, и направлялись к маленькому, чуть покосившемуся причалу дайв-шопа. Вышли на глубокую воду и наконец пошли полным ходом, навстречу солнцу. Гретель вернулась и села рядышком с Гансом. Мотор ровно гудел, палуба вибрировала. Иногда катер подпрыгивал на волне, и Гретель сильнее вцеплялась Гансу в локоть. Он, щурясь, смотрел на сверкающую рябь океана и белый бурун у скулы корабля и молчал — все равно говорить было почти невозможно, и он даже был рад этому. Вскоре Карл вышел из рубки, показал растопыренную ладонь: пять минут. Ганс достал из-под лавки гидрокостюмы, сначала Гретель, потом свой, и начал натягивать его, суеверно с правой ноги.

Хатчинсон и Снедекор были уже одеты — Ганс оценил благородную потертость их костюмов и компенсаторов и тщательно подобранное железо. Собственно, у Карла они взяли только баллоны и грузы. Небольшая компания из Америки, двое молодых ребят и их подруги, галдя, начали одеваться — девчонка потолще никак не могла влезть в костюм, и они все четверо хохотали как сумасшедшие, давая ей малопристойные советы. “Неужели и ее потащат на глубину?” — подумал Ганс и махнул мысленно рукой: не его это дело, Карл знает свою работу.