Закон Долга. Болото - Гюрза Левантская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для того чтобы привыкнуть к тому, что в рамках своего статуса рабыни у неё, как ни странно, достаточно свободы, потребовалось время. Отношение здешних хозяев к рабам настолько не вязалось с привычным, тем, что показывают в кино и описывают в книгах, что первое время она старалась не выходить за рамки и прощупывала собственный круг дозволенного микроскопическими шажками. Здесь не хватались наказывать за любую провинность, всегда предупреждали, если ты что-то делал не так, как положено. Бежать никто не пытался, видимо, все были уверены в невозможности данного шага. Поэтому единственное, что беспокоило здешних рабовладельцев, — поддержание порядка изнутри. Несмотря на собственную вынужденную немоту, она не чувствовала себя ущербной. К её жестовому языку здесь относились терпеливо, стараясь понять. Никто не ходил за тобой конвоем, это было ненужно — охраны вокруг ровно столько, чтобы держать под наблюдением каждый кусочек территории в бараке и вокруг него, а полёт арбалетного гарпуна был достаточен, чтобы пресечь её жизнь при надобности из любой точки. Не говоря уже о том, что рабов было шестнадцать, а дроу гораздо больше.
В скором времени по шажочку Ира рискнула выходить на улицу. А когда поняла, что никто её не одёргивает в этом желании, стала возвращаться в барак только на сон. Не то чтобы её прельщало любоваться на частокол, но подышать воздухом, подумать — вне стен камеры это делалось намного лучше. Она облюбовала себе большой камень, обросший густым мхом с одной стороны, чуть в стороне от барака, и часто приходила посидеть на нём. Однажды даже выбралась ночью. Это было незабываемое впечатление: едва покинув барак, она застыла как вкопанная, глядя вверх. Чистейшее чёрное небо без единого облачка, звёзды так близко друг к другу, будто кто-то рассыпал шкатулку с драгоценностями. Конечно, ни одного знакомого созвездия. И одна, две, три… двенадцать Лун! Все в разной фазе — какая месяцем, какая полная, у некоторых «не хватало» всего лишь небольших кусочков. К своему камню Ира пробиралась, пятясь спиной, не сводя глаз с неба и шаря рукой по воздуху у себя сзади. В итоге всё равно споткнулась и свалилась, но подниматься не стала, так и осталась сидеть на траве, отвесив челюсть и глядя на небосвод. Это небо с тех пор много раз снилось ей, иногда сменяя ночные кошмары, настолько сильным оказалось впечатление от увиденного. Чёрное полотно с вкраплениями звёздных вспышек чем-то напоминало ей её хозяев. Она и сама не могла объяснить — чем.
В дроу не было злости. Не было брезгливости, раздражительности, хоть какого-то проявления жестокости. Их суровость выражалась в подчинении правилам и порядку, ничего лишнего. Надо наказать — накажем. Не надо — не будем. И была в них какая-то внутренняя отзывчивость и желание идти на контакт, так что иногда Ира забывала, что они её хозяева. Это было странно. Ей подчас казалось, что внутренний мир дроу похож на консервы — все чувства сложены под замок и только и ждут, пока банку вскроют, чтобы быть использованными по назначению. При каменных лицах, поступки кричали об умении чувствовать и сопереживать не хуже эмоциональных людей. Заметить это с непривычки было почти нереально, но Ира находилась в той ситуации, когда получать информацию иначе, чем собственным зрением, было невозможно. И довольно быстро ей стали попадаться на глаза дрожащие руки, неестественно прямые осанки, чуть более резкие, чем положено, развороты, более глубокие, чем необходимо, поклоны и прочие еле заметные телесные знаки, которые были бы невидимы на человеке, но смотрелись кричащим отступом от правила у сдержанных дроу, особенно у детей. Эти секундные жесты рисовали перед ней картины взаимоотношений между здешними жителями. Нет-нет да и проскакивала мысль, что поставь она себе задачей наладить контакт не с рабами, а с хозяевами, это было бы намного проще.
Рабы, все без исключения, презирали дроу. Каждый жест, каждое слово, сказанное в их адрес, было наполнено таким едким оттенком, что становилось противно. Они не стеснялись высказывать своё отношение им в лицо или в спину. Вот только тех, судя по всему, это ничуть не колыхало. Многие не чурались плевать вслед детишкам и женщинам дроу. Последние относились к этому, как и все в этом селении — не меняя выражения лица.
О своём «имуществе» хозяева заботились как могли. Рабов регулярно кормили, лечили при первой необходимости, одежду приносили новую раз в две недели, а старую отдавали женщинам постирать и подштопать. Памятная бочка с водой была в постоянном доступе, вот только мыться в ледяной воде было мало желающих. Ире иногда казалось, что пользуется ей она одна. Это было неприятно, но она старалась не отступать от этого правила, помня, что соблюдение гигиены напрямую связано с защитой от болезней. А в незнакомой местности мало ли что можно подцепить. Обтираться целиком старалась каждый раз перед сдачей грязной одежды — всё равно стирать, и она использовала тряпки, чтобы смыть с себя двухнедельный слой каменной пыли и земли. Её чистоплотные порывы, правда, по достоинству оценили только Маяти, чьи добрые глазки лучились одобрением, и местный врач, очевидно, наслышанный о том, что «чистота — залог здоровья!»
Единственной неприятностью была утрата резинки для волос — она порвалась на третий день пребывания на работах. Теперь копна волос чуть выше талии доставляла уйму хлопот и неприятных ощущений во время добычи поруха. Иногда ей хотелось попросить кого-нибудь из охраны отрезать надоедливые патлы, но… какой-то внутренний жучок грыз изнутри. Она смотрела на сокамерниц, которые носили короткие стрижки. Отрезать волосы — стать похожей на них. Не то чтобы в этом было что-то страшное, но она вспомнила, как приговаривала мама: «Расти коса до пояса», причёсывая их в детстве, как гордился папа, когда дома кто-то делал комплименты её волосам… Нет, волосы
