На дальних мирах (сборник) - Роберт Сильверберг

— Не собираюсь порицать вас,—сказал Дейвисон,— Человеку не полагается делать такие штуки, которые выкидывают он и.

— Совершенно верно,— согласился мэр.— Мы всякий раз замечаем, когда они это делают. Был тут у нас в прошлом году парень с Ланаргона-семь, работал пасечником. Хороший парень... молодой, и голова варила. Мы и не подозревали, что он знается с нечистым.

— Колдун?

— Вот именно. У него вырвался рой. Пчелы набросились на него, начали жалить. И что же мы увидели? Он как-то чудно на них посмотрел, и с кончиков его пальцев полетел огонь.— Домарк покачал головой, вспоминая,— Он превратил их в угли. Он даже не сопротивлялся, когда мы его вздергивали.

— Вздергивали? А почему вы не стали его сжигать? — У Дейвисона вдруг пробудилось естественное любопытство.

Домарк пожал плечами.

— Какой же смысл? Все эти ребята, которые в ладах с огнем... лучше и не пытаться сжигать их. Мы их вешаем прямо на месте.

«Наверное, один из ребят Кечни,— подумал Дейвисон.— Пиротик, посланный сюда научиться управлять своей силой. Он оказался не очень способным учеником».

Он пожевал губами и сказал:

— Пожалуй, самое время позаботиться о себе. С кем бы мне поговорить насчет жилья?

Жилье ему нашли на небольшой ферме минутах в десяти ходу от деревни; на прибитой к столбу бумажке значилось, что семейство Рейнхартов нуждается в рабочих руках.

Он распаковал свои скромные пожитки и повесил кофту в отведенный ему крохотный чуланчик. Потом сошел вниз, к хозяевам.

Семья состояла из пяти человек. Сам Рейнхарт — лысеющий мужчина лет пятидесяти пяти, темнокожий от долгого пребывания под обжигающим солнцем. Его тяжелая челюсть контрастировала с удивительно общительным нравом. Его жена Ма производила впечатление грозной женщины. На ней был восхитительно старомодный фартук. Она говорила густым сочным басом и излучала атмосферу простоты и традиционной сердечности. Это был, подумал Дейвисон, образец нрава, давным-давно исчезнувшего на такой суетной планете, как Земля.

У них было трое детей: Джейн, длинноногая девочка лет шестнадцати с вполне уже сложившейся фигуркой, Бо, крепко сбитый парень семнадцати лет с угрюмым лицом, и Малыш, круглолицый мальчуган одиннадцати лет. Дейвисону показалось, что это была очень дружная семья.

Он вышел из своей комнаты, открыв и закрыв дверь рукой — это непривычное движение отозвалось резкой болью,— и стал спускаться по ступенькам. На четвертой снизу он поскользнулся и стал падать, но удержался. Он привычным способом восстановил равновесие, выпрямился — и тут до него дошло, что он сделал! Он замер... и почувствовал на лбу горошины холодного пота.

Никто не видел. На этот раз — никто.

Но вдруг он поскользнется еще раз?

Он постоял, приходя в себя, подождал немного, пока кровь не прихлынет обратно к щекам, и только тогда преодолел оставшиеся ступеньки и вошел в комнату. Рейнхарты уже собрались.

Джейн появилась в дверях, лениво глянула на Дейвисона и объявила:

— Суп готов.

Дейвисон сел. Рейнхарт, возглавляющий стол, пробормотал короткую, но искреннюю молитву, закончив ее благодарностью за ниспосланного им работника. После этого показалась Джейн, неся на подносе плошки с дымящимся супом.

— Горячо,— сказала она, и Бо с Малышом отодвинулись в стороны, чтобы дать ей поставить поднос. Она стала опускать его... и тут это и случилось. Дейвисон видел, как все это началось, и закусил губу, чтобы не закричать.

Одна из дымящихся плошек скользнула к краю подноса. Он видел, почти как при замедленной съемке, как она подъезжает к самому краю, наклоняется и выплескивает часть своего обжигающего содержимого прямо на его голую правую руку.

У него выступили слезы... и он не понял, какая боль сильнее — от ожога или же оттого шока, который он испытал, принуждая себя не останавливать плошку на полпути. Он сильно прикусил губу и сидел, дрожа от внутреннего усилия, которое ему приходилось прилагать, чтобы сдержать свою силу.

Джейн поставила поднос и захлопотала вокруг него.

— Ой, Рай, я ведь не хотела! Вы обожглись?

— Я остался жив,— ответил он,— И не стоит из-за этого беспокоиться.

Он вытер со стола пролитый суп, чувствуя, как постепенно утихает боль.

«Кечни, Кечни, не на пикник ты меня послал!»

Договорились, что Дейвисон должен помогать Рейнхарту в полевых работах.

Основной статьей дохода Мондаррана-IV была культура, именуемая длинными бобами,— стручковое растение, зерна которого здешние жители в огромных количествах употребляли в сыром виде, делали из них крупу, муку и приготовляли еще с дюжину разных блюд. Это было жесткое деревянистое растение, приносящее под жарким солнцем Мондаррана-IV три урожая в год.

Ферма Рейнхарта была невелика — что-то около десяти акров — и частично захватывала крутой пригорок, с которого открывался вид на грязный пруд. Близилось время второго урожая, и это значило, что вскоре предстояло обрывать со стеблей скрюченные стручки с бобами.

— Ты нагибаешься, вот так, и рвешь,— сказал Рейнхарт, обучая Дейвисона.— Потом поворачиваешься и бросаешь стручок в корзину за спиной.

Рейнхарт повесил на спину Дейвисону корзину, потом приладил свою, и они пошли по полю. Солнце висело высоко над головой. На этой планете, похоже, всегда полдень, подумал Дейвисон, начиная потеть.

Лилово-крылые мухи с громким жужжанием вились вокруг стручков. Дейвисон шел по полю, таща свою корзину, и старался не отставать от Рейнхарта. Тот двигался по соседней борозде, обогнав его уже футов на десять, нагибаясь, выпрямляясь, поворачиваясь и бросая стручок в корзину равномерно и быстро, словно заведенный.

Это была тяжелая работа. Дейвисон почувствовал, что его ладони начинают гореть от соприкосновения с жесткой, словно наждачная бумага, поверхностью листьев, а спина заныла от постоянного повторения непривычных движений. Вниз, вверх, руку назад. Вниз, вверх, руку назад.

Он сцепил зубы и заставил себя продолжать идти. Боль билась в руках, мускулы которых не работали годами. Пот катился по лбу, застилал глаза, стекал за воротник. Одежда намокала все больше и больше.

Он наконец добрался до края борозды и поднял голову. Рейнхарт стоял руки в боки, поджидая его. Он выглядел таким же свежим, как и вначале, и усмехался.

— Тяжеловато, а, Рай?

Дейвисон кивнул, слишком усталый, чтобы сказать хоть слою.

— Ты, главное, не робей. Пара недель — и ты окрепнешь. Я знаю, как вы, городские, начинаете.

Дейвисон провел ладонью по лбу.

— Никогда бы не подумал, что обрывать стручки так трудно,— сказал он.

— Это тяжелая работа, я этого не отрицаю,— ответил Рейнхарт. Он снисходительно похлопал Дейвисона по спине.— Ты привыкнешь. Пойдем, я налью тебе пива.

Назавтра Дейвисон уже должен был работать полный день. было очень жарко, как и вчера.

В поле вышла вся семья: двое старших Рейнхартов, Джейн, Бо и Малыш. У каждого из них за спиной висела корзина.

— Начнем с восточной стороны,— сказал Рейнхарт, и все без рассуждений двинулись за ним. Каждый взял по борозде. Слева от Дейвисона оказалась Джейн, справа — Бо Рейнхарт. Невдалеке был виден Дирк Рейнхарт, бесстрашно прокладывающий путь между плотно сомкнутыми рядами растений: двуногая уборочная машина и ничего больше. Он глядел на легкие движения Рейнхарта, и тут до него дошло, что Джейн и Бо уже в нескольких шагах впереди, и он включился в работу.

Солнце еще только начинало карабкаться по небосклону и жара еще не достигла максимума, но Дейвисон уже начал потеть после первых же наклонов и выпрямлений. Он остановился вытереть пот со лба и услышал звонкий, язвительный смех.

Он густо покраснел, поднял голову и увидел Джейн, вставшую на своей борозде, уперев руки в бока и смеясь над ним. Вот так же вчера над ним стоял ее отец. Дейвисон невольно почувствовал раздражение. Ничего не ответив, он склонился над бороздой и принялся за работу.

Начало болеть правое плечо. Это, конечно, из-за постоянного напряжения мускулов, которые он никогда раньше не утруждал работой. А тут постоянно приходится заворачивать правую руку за спину, чтобы бросить стручок.

В его голове всплыли насмешливые слова Кечни: «Ты ведь не хочешь, чтобы твои мускулы атрофировались, сынок?» Это были слова, сказанные легко, не всерьез... но сейчас Дейвисон хорошо понимал, какая изрядная доля правды в них была.

Он полагался на пси в своих повседневных делах, упивался властью над этой силой, облегчающей его жизнь в мелочах: открыть дверь, поднять подушку, передвинуть мебель. Дейвисон всегда считал, что переместить предмет гораздо легче, чем перенести его. Почему же не воспользоваться силой, если владеешь ею в совершенстве?

Все дело в том, что он не владел ею в совершенстве... пока. Совершенство подразумевает нечто большее, нежели абсолютную власть над предметами. Оно означает владение умеренностью, знанием, когда стоит применять пси, а когда — нет.