Белые паруса. По путям кораблей - Юрий Усыченко

Михаил представил: Костя, Нина и он причаливают к необитаемому острову. Улыбнулся своей фантазии.

— Как в книге, — вдруг сказала Нина.

Михаил посмотрел на нее и понял — она думала о том же, что он.

Однако берег вовсе не был пустынным. Под скалой стояли три палатки, в глубине бухты уперся носом в прибрежную гальку сейнер. На корме его белела Надпись: «Дельфин».

— На «Дельфине»! — позвал Костя, когда яхта приблизилась к сейнеру.

Дверь надстройки распахнулась, на палубу вышел рыжий широколицый парень в тельняшке и синих брюках.

— Ага! — сказал он вместо приветствия. — Вас ждут.

— Тут глубоко? — осведомился Костя: киль яхты не позволяет ей подходить близко к берегу.

— Швартуйтесь к нашей корме, там глубины хватит.

Костя последовал совету. Моряк ловко подхватил брошенный ему швартовый конец, несколько минут спустя «Тайфун» с убранными парусами стоял за кормой сейнера.

— Это что, экспедиционный? — спросил Костя, когда все трое перебрались на «Дельфин».

— Да, учеными зафрахтован. Я радистом плаваю, Сашко звать.

Яхтсмены назвали свои имена, знакомство состоялось.

— Трифонов меня предупредил — как явитесь, сразу к нему, — сказал Сашко. — Да вон он! Заметил вас.

Высокая фигура Трифонова спускалась к морю. Все трое спрыгнули с сейнера на берег и направились навстречу археологу.

— Очень рад, очень рад, — приговаривал он, пожимая руки гостям. — Профессора нет, я остался на хозяйстве… Если не возражаете, сразу приступим к делу.

Костя кивнул. Яхтсмены, с любопытством оглядываясь вокруг, вошли в найденный город.

Перпендикулярно берегу тянулся высокий земляной нал. Местами он был раскопан и обнажилась массивная кладка стены. Внутри крепостного четырехугольника, охватывавшего город, даже неопытный глаз мог различить линии кварталов, улиц, остатки фундаментов. Несколько человек в широкополых «брилях» или белых войлочных шляпах, ножами, а то и просто руками, рылись в земле, просеивали ее через грохот.

— Одну минутку. — Трифонов куда-то отлучился, вернулся с потрепанным листом ватмана. — Вот план города, здесь полоса укреплений, — показал на плане, — а здесь, — обвел вокруг широким жестом, — она же, так сказать, в натуре.

Все, что видели они с высоты древнего вала, оказалось точнехоньким повторением вычерченного на бумаге. Если с моря можно было заметить лишь общие контуры исчезавшего много веков назад человеческого поселения, то отсюда оно выглядело гораздо конкретнее, понятнее. Город сходил к морю, как бы упираясь в его зеркальную поверхность.

— Направление крепостных стен, улиц, — продолжал Трифонов, — ясно показывает, что часть города находится под водой. Вы должны, насколько возможно, ее осмотреть. Здесь мелко, дно опускается к выходу из бухты постепенно, глубина нигде не превышает десятка метров. Сделайте общий обзор, а наш аквалангист, когда вернется, займется детальным исследованием.

— Ясно, — сказал Костя. — Сперва спущусь я с Ниной, ты, Семихатка, обожди, ее сменишь. Где акваланги?

— В палатке, — ответил Трифонов.

Разделись за полминуты тут же, на берегу, остались в одних купальных костюмах. Трифонов вынес акваланги и две пары ласт. Михаил помог Косте и Нине одеть, приладить нехитрое снаряжение подводного пловца. Неуклюже переступая ногами, обутыми в широкие и длинные ласты, они вошли в воду, скрылись под ее поверхностью. Непрерывно бегущая цепочка пузырьков воздуха отмечала след ныряльщиков.

Оставались под водой долго, очень долго — так показалось Михаилу. А когда проверил по часам, то вышло не более десяти минут. Вынырнули покрытые «гусиной кожей», но оживленные, веселые. Костя даже забыл о солидности, которую напускал на себя перед Трифоновым. Наперебой рассказывали:

— Точно, товарищ Трифонов, там часть города.

— А я медузу видела.

— На дне заметны четырехугольники, совсем, как крыши домов.

— Интересно до чего! Сперва, правда, испугалась немного…

Трифонов внимательно их выслушал.

— Понятно, — сказал он. — Я был уверен, что часть города затонула. Поглядите повнимательнее, постарайтесь определить, где кончается она.

— Это можно, — солидность вернулась к Косте. — Давай, Семихатка, бери Нинин акваланг.

— А ты не замерз? — Нина заботливо погладила Костю по жесткой груди.

— Уже отогрелся.

Чувство, которое испытывает подводный пловец, напоминает прыжки во сне. Законы земного тяготения перестают действовать, тело становится невесомым, и пловец парит в свободном полете. Он может переворачиваться, кувыркаться, становиться вниз головой, оставаясь в таком положении сколько заблагорассудится. Золотисто-зеленый солнечный свет льется сверху, окрашивая подводный мир в мягкие, ласкающие глаз тона. Рыбки вспыхивают серебряными искрами, порой промелькнет и сразу исчезает таинственная тень — неведомый обитатель морских глубин. Михаил был так захвачен ощущением небывалой легкости движений, так жадно рассматривал открывающийся перед ним подводный пейзаж, что забыл о цели плавания. Каждая минута и каждый метр открывали новые картины, одна привлекательнее другой. Песчаные участки походили па светлые солнечные полянки. Они хорошо просматриваются и поэтому сравнительно пустынны — обитатели моря не страдают тщеславием, стараются не привлекать к себе внимания. Песчаные жители — червь ланцетник, рыбы султанка, ураноскопус, стараются зарыться в почву; укрывается в вырытой им самим ямке уродливый звездочет — его еще называют морской коровой. Наружу морская корова поставляет рот, откуда торчит длинный красный отросток, похожий на червя. Он манит прожорливых маленьких рыбок, которые сами становятся добычей хищника. Только одинокие бычки и камбалы лежат на песке, с философским спокойствием поджидая добычу: попадется дурной — съем; не попадется — и так перебьюсь. Камбала маскируется, спина ее приобретает цвет дна, на котором рыба сейчас лежит. А желтых с черными пятнами бычков за их окраску так и прозвали «песочниками».

Впрочем, песчаных лужаек попадалось мало. Почти все дно нарядным ковром покрывали водоросли. Медленно колыхалась, вытянувшись по течению, цистозира, достигающая в длину более метра; красная филлофора и «морская трава» — зостера давали приют в своих джунглях легиону рачков, морских игл, зеленушек, морских коньков и другой шушеры, которой кишит прибойная полоса. Скорпена — морской ерш — с мрачным и злым видом выглядывала из скалистой расщелины, отыскивая, на кого кинуться. Среди поля светло-зеленой ульвы — «морского салата», росли красные и зеленые актинии, замечательные цветы Нептунова царства, венчики их непрерывно шевелились. Черные мидии гроздьями облипали камни.