Земля и море - Вилис Лацис

Но ничего не было слышно, кроме звуков, издаваемых земляным жуком, — монотонное протяжное стрекотание. Изредка проносилась летучая мышь. Алексису стало скучно.

— Может, пойдем домой? — предложил он. — Тебе не холодно?

— Подожди еще, я хочу тебе что-то сказать… — И непонятно, было ли это отблеском пурпурного заката или краской смущения, но лицо Аустры пылало ярким темным румянцем. И хотя ее не мог услышать никто, кроме Алексиса, она продолжала так тихо, что Алексис скорее догадался по движению губ, чем расслышал:

— Нас уже не двое, Алексис. Как ты думаешь, кто будет этот третий: мальчик или девочка? Кого бы ты хотел?

— Мне, право, трудно решить, — ответил он.

Это известие его и обрадовало и в то же время озадачило. Аустра с этой минуты стала ему еще ближе, и вместе с тем он сознавал, что новая, возникшая между ними близость отдаляла его от другого — от родного ему мира. Возникшая новая жизнь крепче привязывала его к чужой земле и ее судьбам, нежели могла это сделать Аустра: их ребенок будет жителем этой земли — именно этой и никакой другой, потому что здесь его родина. Алексису стало грустно.

3

С каждым днем все жарче разгоралось лето, и в природе все наливалось и зрело. А Зандав становился все мрачнее и унылее. Ему уже не хотелось находиться среди людей, он всегда устраивался так, чтобы работать отдельно от других. Редко разговаривал с людьми, и еще реже видели его улыбающимся.

Как ни старался он скрыть свое настроение, Аустра вскоре заметила, что с мужем творится неладное. По вечерам, если его не тревожили, он мог часами стоять у окна, не отрывая взгляда от горизонта, точно за ним скрывалось что-то одному ему ведомое, по чему-то он грустил и, иногда, забывшись, тяжело вздыхал. Он заметно охладел к теперешней своей жизни. Прежде он охотно толковал с тестем о том, какой способ ведения хозяйства наиболее выгоден для их усадьбы и какие желательно внести изменения. На досуге даже читал книги по сельскому хозяйству и делился с Аустрой своими мыслями о прочитанном! Теперь же книги лежали нетронутыми, и у Алексиса не было вопросов ни к жене, ни к тестю. Чем это объяснялось: только ли равнодушием или чем-нибудь другим?

Сам он молчал. Аустра считала неудобным расспрашивать его. С тревогой следила она за мужем и старалась разгадать причины такой перемены.

— Чего тебе не хватает? — как-то спросила она его.

— У меня все есть… — он старался приободриться и казаться веселым. — Все, что человеку требуется для тела и души.

— Может быть, у тебя есть какое-нибудь желание? Ведь у тебя свои привычки. Мы их не знаем. Если тебе не по вкусу какое-то блюдо или ты захочешь съесть что-нибудь, скажи мне.

— Ты такая хорошая… — погладил он ее по волосам. Но ничего больше не сказал.

Аустра старалась не быть навязчивой, не докучала ему назойливыми расспросами. Она окружила его вниманием и теплотой, на какие только была способна. В комнате было красиво, уютно, и этот уют Алексис ощущал на каждом шагу. Его даже баловали. Он был заядлым курильщиком, и, хотя Аустра не выносила табачного дыма, ему она разрешала курить в комнате, делая вид, что не замечает пепла, оброненного на скатерть или диван. Она подчинила свои привычки и вкусы его привычкам и вкусам. Умение приноровиться и уступки в мелочах сделали их жизнь настолько согласной, что даже завистникам нечего было сказать. И все же незаметный червь продолжал подтачивать их благополучие. Аустра ощущала это, но не могла найти причины. Зандав оставался таким же, как прежде, — усердный труженик, безупречный муж, и вместе с тем затаенная грусть не покидала его.

Было начало августа. В усадьбе Эзериеши все были заняты уборкой озимых, и Аустре пришлось самой везти молоко на молочный завод. Мог бы, конечно, поехать отец, но Аустра намеревалась купить заодно бязи — вечерами она шила детское приданое. Сдав молоко, она отправилась в магазин. Как обычно в летнее время, двери магазина были раскрыты, и изнутри доносился разговор продавца с покупателями: их там, видимо, было несколько.

— Вот увидите, в Эзериешах еще будет комедия, — громко ораторствовал, судя по голосу, какой-то старик. — Ну какой из него хозяин, если он даже лошадь не умеет запрячь! Как запрягать, так работника звать на помощь.

— Арвид, новый работник Эзериетиса, мне на прошлой неделе говорит: «Если хотите посмотреть, как не надо косить, приходите к нам на луг, что у реки, — сказал другой. — Прокос — будто волк зубами выгрыз. После Алексиса можно еще накосить по хорошей охапке травы с каждого прокоса».

— Старик-то, говорят, по-всякому его натаскивает, да и жена пилит, только где уж там… — это говорил продавец.

— Все его разыгрывают, как дурачка. Каждый день представление, — продолжал первый голос.

Аустра решительно вошла в магазин. Все замолкли. Продавец растерянно шарил по полкам, старик откашливался, поперхнувшись табачным дымом, ни у кого не хватило духу взглянуть ей в глаза. Пока она покупала необходимое, в магазине царило молчание. И после ухода Аустры некоторое время никто не нарушал его, но вскоре языки заработали с прежней бойкостью, только голоса звучали тише и осторожнее. Продавец, подойдя к двери, озабоченно посмотрел вслед уехавшей.

Аустру очень взволновало то, что она услышала. Значит, в доме есть люди, недружелюбно настроенные к Алексису, и каждый его шаг подвергается пристрастному осуждению завистников. Как они смеют! Что он им плохого сделал, за что они так накинулись на него? Правда, вначале Алексис не все понимал в сельском хозяйстве, но разве теперь он не втянулся в работу? Если у него еще кое-что не совсем гладко получается, то ведь он не прирожденный земледелец и нужно ценить в нем его искреннее желание и честное старание всему научиться.

Аустра с детства привыкла смотреть на все происходившее глазами своих родителей — зажиточных хозяев, собственников усадьбы: она не понимала, что батраки не видят в своем хозяине какого-то благодетеля, что само положение батраков порождает естественный и справедливый антагонизм, — ведь ясно, что они трудятся не на себя, а на своего хозяина, которому и достается большая часть того, что они своим трудом производят. В глазах батраков Эзериетиса Алексис был членом хозяйской семьи, их будущим хозяином, а это, конечно, не могло вызвать уважения к нему. Нет, Аустра этого понять не могла.

Она приехала домой, возмущенная до слез, и с трудом сдерживала свое волнение. Если Алексис все это время скрывал от нее правду, то имел на это причины: он не хочет оказаться смешным перед ней. Она с болью вспоминала, как он постоянно пытался изображать довольного и счастливого человека. «Мне ничего не нужно, все хорошо…» А сердце его в эти минуты, может быть, сжималось от горечи и боли.

4

Женщина чутьем угадывает то, о чем она еще не знает. По каким-то едва заметным признакам, которые мужчинам кажутся незначительными и не наводят их ни на какие мысли, она догадывается о тончайших колебаниях мужской души, в особенности если они задевают и ее судьбу.

Аустре помогла случайность, совсем незначительное событие — разговор в магазине. И если прежде у нее мелькали кое-какие догадки о причинах подавленного состояния мужа, то теперь ей стало ясно, какая из них главная и настоящая.

Как-то в воскресенье они, сидя в своей комнате, слушали радио. Сообщали о том, что президент республики поручил лидеру Крестьянского союза Карлу Ульманису составить новое правительство. Алексис, безнадежно махнув рукой, сказал:

— В который раз он уже составляет это правительство. И ничего не меняется. Все они одинаковы — только и знают, что наживаться. Ничего другого нельзя ожидать и на этот раз.

— Но ведь Ульманис — умный человек… — вставила робко Аустра.

— Да, конечно, но только для себя и себе подобных, — ответил Алексис и замолчал.

Потом передавали прогноз погоды. Предупреждали о буре на побережье, которая идет от норд-оста. При этих словах лицо Зандава вдруг оживилось, стало напряженно внимательным, взгляд потерял свое обычное за последнее время флегматичное выражение.

— Этот ветер пригонит рыбу, — сказал Алексис. — Рыбаков поселка Песчаного ожидает богатый улов. Для них август — самый хороший месяц.

Он принялся расхаживать по комнате. По его сосредоточенному лицу было видно, что услышанное вызвало в нем живой интерес. Несколько слов о море влили в Алексиса новую энергию и бодрость. И все же Алексису Зандаву оставалось только расхаживать взад-вперед, мысленно представлять знакомые картины, которые ему не суждено увидеть.

Теперь Аустра поняла и другую причину угнетенного состояния мужа, его тоски: ему недоставало моря, недоставало привычной жизни и работы. По силе такая тоска может сравниться с палящим зноем солнца, выжигающим леса и превращающим в бесплодные пустыни зеленые поля. Тоску не подавишь силой. Человеку, охваченному подобной тоской, нельзя напоминать о бесплодности и неосуществимости его желаний, пламя тоски вспыхнет с еще большей силой и опустошит все. Такому человеку следует помочь, облегчить его положение, пойти на уступки. Аустра решила заняться этим.