Святая святых женщины - Валентина Немова

Смутившись, прекратил, наконец, наш "командир" свое неуместное баловство. Устами младенца, как известно, глаголет истина. В данном случае истина была такова: эта гопкомпания, команда Родиона, ехала в сад не для того, чтобы трудиться, а для того, чтобы напиться. За весь день лоботрясами этими, возомнившими себя хозяевами маминого сада, сделано было всего ничего. "Мухаел" палец о палец не ударил, только "квасил" и спал. Светлана (до поливки) прополола узенькую грядку, засаженную усиками виктории. Лида варила да мыла посуду. Даже ягоды для себя никто, кроме меня, не стал собирать. Родион своей поливкой, как мне казалось, причинил растениям больше вреда, чем пользы. О том, что нужно сжечь обрезки веток, никто даже не вспомнил. Мне пришлось из всего этого сделать вывод, что на Юдиных оставить сад, уезжая из Летнего, ни в коем случае нельзя. Я надеялась, что и мама теперь не захочет спорить со мной по этому вопросу и навязывать мне Родиона в соратники.

Первыми сад покинули в этот день Светлана со своим супругом. Потом уехали мы: мама, Майя, Полина и я. Лида с Родионом задержались. Очень не хотелось мне оставлять их на участке одних. Но маме было уже пора домой. Это было слишком мучительно для нее — весь день напролет находиться под солнцем, в шуме, толкотне, неразберихе…

На другой день мы с мамой, вдвоем, снова отправились в сад. Родион тоже обещал "подскочить", чтобы порубить и сжечь спиленные им ветки, которыми он завалил всю середину участка. Кстати, эту воздвигнутую им баррикаду я уже не могла больше видеть. Не могла слышать, как садоводы с других делянок, проходя мимо нашей, показывая пальцем на эту кучу, громко говорили друг другу (если шли вдвоем или втроем):

— Полюбуйся, что тут делается! Видишь? Этот сад будут скоро продавать. А место хорошее, на горке. В погребе, наверно, не бывает воды…

Позарез нужно было, чтобы Родион явился и доделал работу, за которую мама расплатилась с ним уже сполна. Но я чувствовала: не придет, обманет. Именно потому, что денежки у него были уже в кармане, а совести ни на грош. Это было 19 июля. А на сие число намечалось у Юдиных еще какое-то торжество. Вся родня была приглашена, и кровная, и некровная, в том числе и я. Я приняла приглашение, но с оговоркой, что приду после того, как вернусь из сада. Родион, в отличие от меня, такого намерения — везде успеть? не имел. Он должен был сделать выбор, куда податься, на труд или на праздник. И выбрал, само собой, второе. Мы с мамой напрасно прождали его целый час. Видя, что она очень расстроилась, убедившись, что зять и на сей раз увильнул от работы, я сказала, стараясь успокоить старушку:

— Не горюй! Я сама с этим делом справлюсь.

— Как же ты справишься? — возразила мне старушка. — Сушняк надо сперва топором рубить, а потом в огонь бросать, чтобы пожара не наделать. А ты своими учительскими руками топор этот и не подымешь.

— А я и не буду его поднимать.

— Как это? — не поняла мама, что я имею в виду.

— Очень просто, — бодрым, веселым тоном ответила я ей. — Орудовать буду не топором, а большим Родькиным ножом. Он вчера почему-то свой секач здесь оставил. А уж этот предмет я как-нибудь подниму.

— Делай, как знаешь, — разрешила мне хозяйка сада.

Одиннадцать часов подряд, ни разу не присев ни на минуту, отказавшись от еды и от питья, набрасывалась я на ветки, как на врага. Я кромсала их то Родькиной финкой, то голыми руками, даже не надев рукавицы. Не умею я в варежках работать, мешают они мне. Злилась страшно на этого обманщика — Бродьку, но в то же время радовалась, что все так получилось, что он не пришел. У меня появилось еще одно доказательство, что на Юдиных в саду "надежа как на ежа". С помощью этого аргумента, верила я, удастся мне убедить маму, что к их помощи лучше не прибегать. На словах Родион — хорошая опора, а на деле — нет его…. Мама, которую нужно было время от времени кормить, о чем я, естественно, не забывала, сидя в тенечке, наблюдала за моими действиями, охала и ахала, жалея меня, уговаривала бросить "все это", отдохнуть и покушать вместе с нею. Но я не поддавалась на ее уговоры. Не привыкла начатое дело прерывать и откладывать на завтра: еще неизвестно, что будет на следующий день. Зять откладывал, потому как надеялся, что другие за него работу выполнят. А мне рассчитывать было не на кого. А коли мне одной придется здесь трудиться, то и решение, по идее, должна я принимать сама, никого не слушая. Маме я так и заявила, показав свои ладони, все в кровавых мозолях:

— Своим отказом довести начатое дело до конца Бродька бросил мне вызов. Я его приняла. Это значит: он мне теперь не товарищ. В сотрудники себе я его не беру. Одной мне с делами в саду, конечно, не справиться, тем более что я здесь, в Летнем, не круглый год нахожусь. И чтобы выкрутиться, придется нам с тобой и дальше довольствоваться Галининой подмогой.

Возражать мне мама не стала. Когда я закончила работу, она, полюбовавшись делом моих рук и не поверив своим глазам, сказала:

— Молодец! Не чаяла я, что ты своротишь эту гору. А ты осилила ее. И, стало быть, и с садом справишься. Не зря я тебе его отписала. Не зря. Бери себе в подручные Галину. Но пока давай об этом будем помалкивать. Так будет лучше. И про завещание тоже ни гугу.

Уложив пораньше маму в постель, стала я перетаскивать то, что наломала, на дорогу. Костер жгла уже ночью, голодная, уставшая донельзя, но страшно довольная собой, особенно тем, что мама похвалила меня. Полночи, наверное, возилась я, любуясь костром. Пылающее в темноте пламя неописуемо красиво. Еще краше россыпь тлеющих угольков на черной земле, напоминающих драгоценные камни, разложенные на бархате.

Наутро стала я опять уговаривать маму не соединяться с Юдиными:

— Поживи пока одна, — упрашивала я ее. — Я буду раньше приезжать, позднее уезжать. А там, глядишь, что-нибудь изменится. Может, Майя с семьей вернется ко мне, тогда я, оставив на них свою квартиру, насовсем перееду к тебе. А пока пропиши к себе, как хотела Галина, Алю. Она же славная девочка. Тебе с нею будет хорошо. Она, наверное, уже окрепла после операции… — Мама молчала, как будто склоняясь к этому решению. Но я понимала: не сможет она нарушить данное Юдиным обещание. Слишком стара, чтобы круто повернуть.

Думая так, я не ошиблась. На все мои уговоры, расслабившись, мама ответила то, что и раньше говорила:

— Это дело решенное. Я уже устала от всего этого. Будь что будет.

Если бы я тогда знала, что дальше будет, я бы в лепешку разбилась, но не допустила бы этого обмена. Что потом было! Я и предположить не могла такое. И в результате попали мы с мамой, две беззащитные женщины, как кур во щи.

* * *

В бюро обмена (так и хочется сказать обмана) сели мы с мамой рядышком на стульях, а Родион остался стоять у стола, занимающего всю середину просторного кабинета, поодаль от нас, на расстоянии вытянутой руки, подчеркивая этим, что между ним и нами согласья нет. Бледный, с опущенной головой, точно ждущий решения суда преступник. А ведь он и был преступник, хотя мама и не пожелала согласиться с этим моим мнением…

Закончив с предварительными формальностями, служащая бюро, ведущая заседание, особа средних лет, непривлекательной наружности, стала задавать Родиону и маме моей вопросы. У него она спросила:

— С какой целью решили вы съехаться с тещей?

— Чтобы презреть престарелую мать своей жены, — был ответ.

"Вот лицемер! Негодяй! Прохвост!" — вскипела я. И так мне захотелось произнести эти слова вслух. Будь я помоложе, а мама поздоровее, я, наверное, так бы и сделала.

В отличие от меня, мама осталась довольна ответом зятя. И когда у нее, в свою очередь, спросили, согласна ли она соединиться с дочерью Лидией и ее мужем, не раздумала ли она, старушка ответила, покривив душой:

— Согласна я. Зачем раздумывать? Ведь Родя сыночек мой.

— Вот даже как!? — ей в унисон, воодушевлено пропела начальница. И добавила уже другим, протокольным тоном — А коли так, нам осталось лишь определить, кто из вас двоих будет на новом месте главным квартиросъемщиком. Мы с мамой испуганно переглянулись. Кто должен быть ответственным квартиросъемщиком? Этот вопрос заранее мы не обсуждали, думая, что такие вопросы решаются не на заседании бюро обмена, а в домоуправлении. И теперь не знали, что ответить, как поступить. Видя нашу растерянность, казенная дама поспешила ею воспользоваться:

— Выберите мужчину, пусть будет с мужика весь спрос.

Тут-то мы с мамой и допустили глупость, согласившись с ней. Разве в подобных делах это важно — кто женщина, а кто мужчина? И не об ответственности следовало говорить в данном случае, а о правах. А прав должно быть больше у того, кто вкладывает большую долю имущества в общий "котел". А так как мама, одна, в трехкомнатную квартиру "вкладывала" аж две комнаты, а Юдины, вдвоем, лишь одну, то главным квартиросъемщиком, несмотря на солидный возраст старушки, члены комиссии должны были назначить ее, даже не поднимая этого вопроса. А его подняли, нас с мамой запутали, и мы с нею остались в дураках. К сожалению, поняла я это не сразу. Переливая из пустого в порожнее, зациклившись на одной проблеме: соединиться или нет с Юдиными, варились мы в собственном соку. А Родька активно действовал, советовался, наверное, с юристами. Вот с этой, хотя бы, теткой-дурнушкой. С ее подачи, как мне кажется, он и выиграл дело. Все решила, должно быть, его импозантная внешность. По всей вероятности, для достижения своей цели использовал он и какие-то противозаконные средства. Откуда мне это знать? Но факт остается фактом: в этом государственном учреждении нас с мамой посадили в калошу. Маму подвела ее доверчивость. Очень хотелось ей задобрить человека, с которым предстояло съехаться и жить под одной крышей. Она надеялась, что на ее добро он ответит ей тем же. Размечталась. А меня подвела моя щепетильность. Я рассудила так: мама уже слишком стара, чтобы в каких-то делах быть главной. А коли уж ей придется на самом деле быть зависимой, пусть ее зависимость и на бумаге отразится. Кроме того, я тоже боялась, что если мы в этом вопросе ущемим интересы Родиона, уязвим его самолюбие, настояв на своем, он потом ведь отомстит за это маме, заклюет ее. Словно не мог он загрызть тещу, будучи ответственным квартиросъемщиком! Еще как мог! К тому же быстрее даже, чем в роли второстепенного жильца. Очень скоро пожалели мы с мамой, что сделали эту уступку уже не раз подводившему нас Родьке….