Украина трех революций - Аглая Топорова

В общем, после пули в лоб («куля в лоб» — укр.) никому уже и в голову не пришло думать о том, какие предложения приняли или не приняли оппозиционеры.

Тем более что на первый план Майдана вышли новые герои — Правый сектор.

Правый сектор

В 2013 году никому бы и в голову не пришло, что объединение разочарованных бездействием и недостаточной оппозиционностью традиционных правых организаций и партий вроде Украинского народного руха, Конгресса украинских общин, УНА-УНСО, «Тризуба имени Степана Бандеры» — практически городских сумасшедших — окажется символом украинского радикального протеста и страшилкой для населения России и юго-востока Украины. В то время самой страшной неофашистской группировкой считалось Всеукраинское объединение «Свобода», которая сенсационно прошла в парламент в 2012 году. Однако в ходе протестов 2013–2014 годов «свободовцы» особо героически себя не проявили. Их вполне устраивала роль ни на что не влияющей, но яркой парламентской фракции. Поэтому на Майдане и вокруг него «Свобода» ограничивалась лишь участием в молебнах и пении гимна Украины. Наиболее идейным «свободовцам» несколько раз удавалось напасть на промайданных левых активистов. Впрочем, на чьей стороне в этих стычках был успех, сказать сложно.

Организации, которые позже стало принято именовать Правым сектором, относились к левым куда лучше. Их объединяла идея революции. Колиивщины, какой бы смысл они ни вкладывали в это слово. Насильственного свержения власти. Социально-национальной революции. Или национально-социальной революции. Что именно они имели в виду, они и сами не смогли бы объяснить. Но в январе 2014 года Правый сектор внезапно оказался — или показался — главной движущей силой протестов на Грушевского.

Сам по себе Правый сектор не представляет ничего интересного. А его невероятное возвышение — всего лишь пример украинских пиар-технологий, способных превратить компанию недалеких, хотя и не лишенных гуманитарного образования пьянчуг с революционной риторикой в мощную военизированную организацию.

Я близко знакома с Артемом Скоропадским, гражданином России, бывшим сотрудником газеты «Коммерсантъ-Украина» — одним из пиарщиков и идеологов Правого сектора, поэтому достаточно хорошо представляю себе, о ком и о чем рассказываю.

И именно абсолютной фиктивностью Правого сектора вызваны бесконечные шутки майдановцев про угрозы, исходящие от Правого сектора, «визитку Яроша», «террористов-правосеков» и т. д. Иногда создается такое впечатление, что Правый сектор придуман и создан специально для того, чтобы обесценивать любые разговоры о фашизме, национализме и милитаризме на сегодняшней Украине.

Впрочем, в те несколько дней января, пока в украинском обществе и медиа не разобрались, кто именно является членами Правого сектора и кто за ним стоит, в могуществе и протестном потенциале этой организации были уверены даже столь скептически настроенные по отношению к Майдану люди, как адвокат и общественный деятель Татьяна Монтян.

Превратившись в один из фетишей российского телевидения, Правый сектор довольно удачно выступил на парламентских выборах 2015 года. Но все это не имело к Майдану и событиям на Грушевского уже никакого отношения. Бренд «Правый сектор» зажил своей жизнью, независимой от его создателей Дмитрия Яроша, Борислава Березы и Артема Скоропадского.

Первое реальное достижение Майдана

Итак, в конце января 2014 года Майдан достиг относительных побед. Премьер Николай Азаров ушел в отставку, «законы 16 января» были отменены, так и не успев вступить в силу, переговоры об амнистии для всех задержанных и арестованных с 1 декабря по 23 января продолжались. Правда, победы эти были связаны с последствиями самого Майдана, а вовсе не с тем, ради чего люди собрались на площади в конце ноября 2013 года. Баррикады на улице Грушевского стояли, но силовое противостояние было временно прекращено.

С одной стороны, Майдан стал главным украинским брендом, надолго вытеснив из сознания украинофилов сало, борщ, горилку и чернооких дивчин. С другой — всем вне зависимости от отношения к происходившему в центре Киева было понятно, что, пойдя сейчас на уступки, власть скоро возьмет реванш. То есть как только Майдан разойдется, последуют настоящие, а не выдуманные репрессии.

Тем более что оппозиция отказалась входить в правительство и исполняющим обязанности премьер-министра стал Сергей Арбузов. Человек, которому приписывали теснейшие связи со старшим сыном Виктора Януковича Александром. Вся страна называла Александра Януковича «Саша-Стоматолог» (он действительно является стоматологом по образованию) и считала его главным гонителем украинского бизнеса. Главой так называемой «семьи», «отжимавшей бизнес» у любого более или менее успешного предпринимателя, создателем всех коррупционных схем в стране и вообще личностью демонической. Так что надеяться на благоприятный для майдановцев и сочувствующих им политиков и предпринимателей исход не приходилось.

Те, кто ни разу не был на Майдане, понимали, что прежней «Украйной милой» — вполне демократическим государством, коррумпированным, но все же с высоким уровнем свободы слова и других гражданских свобод, демократическими честными выборами и довольно высоким экономическим потенциалом — Украина больше не будет. Уже в январе 2014 года она перестала быть такой.

И противники, и сторонники Майдана были в равной мере разочарованы и действиями власти, и действиями оппозиции. Впрочем, рейтинг Виктора Януковича все еще оставался достаточно высоким. И реальных конкурентов на выборах, которые должны были состояться в начале 2015 года, у него не было. Юлия Тимошенко сидела в тюрьме, и освобождать ее в условиях Майдана уж точно никто не собирался. Арсений Яценюк и Виталий Кличко до настоящих противников Януковича тоже не дотягивали. Петра Порошенко в тот момент никто вообще всерьез не воспринимал.

Те, кто простоял на Майдане всю зиму, были по-настоящему испуганы. Они были уверены, что, несмотря ни на какие амнистии, власть все равно дотянется до них и в той или иной мере разрушит их жизнь.

Существовала и форма коллективного помешательства, просто не позволявшая майдановцам расстаться друг с другом и выйти за пределы баррикад — как реальных, так и выстроенных ими в собственных головах.

К концу января 2014 года Майдан изменил жизнь практически каждого жителя Украины. Несколько недель люди почти не спали — и на площади, и дома ждали если не разгона демонстрантов, то новых событий любого толка. Центра Киева для его жителей больше практически не существовало: туда больше не ездили гулять с детьми, не ходили по модным магазинам, ресторанам и киношкам. Разрушались многолетние дружеские и семейные связи. Люди увольнялись с работы, потому что на Майдане было интереснее. Или из-за расхождения с работодателями во мнениях по поводу Майдана. Я сама ушла из «Коммерсантъ-Украина», где проработала девять лет, просто потому, что не могла больше выдержать майданофильского безумия коллег по «самой объективной газете страны».

Разрушалась привычная украинская жизнь. Спокойная, сытая и уютная. Конец января и начало февраля 2014 года были последними днями надежды на то, что что-то еще может остаться прежним.

Ходило много разговоров об очередном плане Януковича, который вот-вот разрулит все и с парламентской оппозицией, и с Майданом, и с Евросоюзом, и с Россией, и с США. А тем временем «сотни самообороны» Майдана начали срывать заседания облсоветов на Западной Украине, а потом и захватывать их и вместе с ними склады с оружием. Милиция то ли была не в силах их остановить, то ли просто не хотела этого.

Столица сострадала жертвам и раненым на Грушевского. Собирали деньги на их лечение в европейских клиниках. И надо отметить, сборы эти шли куда успешнее, чем сбор денег для лечения тяжелобольных детей в мирное время.

На востоке и юго-востоке Украины начали собираться реальные, а не проплаченные государством антимайданы. Но на них никто не обращал внимания.

Гривна начала стремительно падать, но майдановцы никак не связывали это со своим стоянием на площади. Аналитики рассказывали, что это происки «семьи Януковича», но намекали, что за — в тот момент еще двадцатипроцентным — обвалом гривны стоит Россия и лично Путин. Впрочем, в начале февраля 2014-го украинцы еще не называли его «***лом». Этот мем появится позже, на волне уже полного помешательства.

По Киеву бродили сотни, а то и тысячи непонятных, но пугающей внешности людей. Одни считали их завезенными властями «титушками», другие — иногородними обитателями палаточного лагеря на Майдане.

Какая-либо правда о чем-то перестала кого-либо интересовать — теперь все зависело исключительно от политических предпочтений.