Свет в Коорди - Ганс Леберехт

Надо торопиться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как ни торопился Пауль Рунге вывезти на поля торф, весна обогнала его. Она пришла апрельской ночью в густом влажном тумане, полном приглушенного шума и движения; словно громадные птичьи стаи пролетали высоко над головой. То шумели деревья, отряхиваясь от весенних капель, журчали невидимые ручьи в своем вечном стремлении к морю. Двор хутора почернел. Сани, оставленные Паулем вечером перед сараем на крохотной полосе хрупкого льда, утром оказались на раскисшей земле, и Пауль с трудом сволок их в сарай. Нечего было и думать ехать на болото.

Анту впервые за три месяца не был впряжен в хомут. Пауль долго чистил и скреб его; внимательно осмотрев, покачал головой.

— Ну, ну, продержись, старина, эдак мы с тобой весну не вытянем, — пробормотал он. — Отдохнуть надо.

И положил Анту полную порцию сена и овса.

У Пауля впервые за последние месяцы выдался свободный день; это было непривычно и даже немного тяготило его. Айно не раз в этот день шутливо принималась ворчать, что он мешает ей и уж лучше отдохнул бы, полежал.

Но отдыхать он не мог. Снедаемый беспокойством, ходил по двору и дому; все казалось, что позабыл что-то сделать, упустил нечто важное… Но что? В хлеву Анту и корова Минни мирно дожевывали сено, в крошечном закутке прыгал рыжий двухнедельный теленок — любимец Айно, похрюкивал поросенок. Нет, тут все было в порядке…

Вошел в сарай, осмотрел телегу: стара, развалина, но еще послужит, — между делом он отремонтировал ее, сменил износившееся колесо. Пауль с удовольствием покосился в угол, где стояли две бочки с цементом, ящик стекла, железо для плиты — все для будущей стройки. Нет, что ни говори, а три месяца не прошли даром. Больше чем он сделал на Журавлином хуторе за это время, вряд ли кто успел бы…

Но беспокойство не проходило. Отчего бы оно? Пауль присел на камень у сарая и долго просидел задумавшись, глядя в сторону леса, закрытого синей пеленой тумана. Неизвестно почему вспомнилось, как год назад, тоже вот в такой туманный раскисший день в Курляндии, он с тремя разведчиками вошел во вражеский немецкий тыл. В кустарнике перед поляной они разошлись. Надо было перейти поляну, чтоб затем встретиться в лесу. Так же вот непонятно и смутно синел лес впереди… В тумане скрылись друзья. На миг острое чувство одиночества и осиротелости пронзило его, и захотелось увидеть своих троих спутников-товарищей, ощутить их присутствие, узнать, что с ними…

Так и сейчас вдруг вспомнилось, что все эти месяцы он не видел дружную компанию с хутора Яагу. Как-то они там со своими нуждишками? С парторгом Муули словно какие-то разговоры остались недосказанными. Может быть, Муули уже забыл о нем? Да и помнят ли о нем в волости, видят ли, как он тут копошится на Журавлином хуторе? Ведь у Янсона, как он сказал, две сотни хозяйств, а его, Рунге, хозяйство среди них, пожалуй, самое незначительное.

— Чепуха, — решительно сказал он себе, встряхнув головой. — Муули тебе не придет ставить дверь к сараю. А ее у тебя все нет…

И он принялся из обрезков досок, оставшихся от ремонта дома, сколачивать дверь к сараю.

На следующий день взошло солнце. Большие мелкие лужи посреди двора ярко засинели и приобрели обманчивую глубину; белые облака поплыли в них. Пауль замутил эти мирные маленькие озера, набросав туда камней, чтоб Айно могла, не замочив ног, бегать в хлев.

— Как по небу бежишь, — восхищалась Айно.

— Ничего, к будущему году осушим это небо, — ворчал Пауль. — Надо разровнять двор, прокопать к огороду канаву.

В этот день он сколотил из жердей клетку, в которых крестьяне возят сено, — пригодится. У него осталось даже время, чтоб сделать скворешник: его он приспособил на старую березу, растущую перед домом.

И на второй день отдыха Анту получил полную порцию овса.

Вечером наведался Петер Татрик в резиновых сапогах, забрызганных грязью.

— До тебя не доберешься, — заворчал он. — Сидишь среди воды, как Ной в своем ковчеге.

Он не сказал Паулю, что, будь его воля, он, может быть, и не пошел бы сюда, но ему как сельскому уполномоченному надо было давать сводки о готовности крестьян к весенне-посевным работам, и Янсон опять ругался, что он запустил дела и не успевает с отчетностью. Да и парторг Муули сегодня долго смотрел на него, что-то припоминая, и наконец спросил, как поживает тот новоземелец Рунге на полях Курвеста? Он толком не смог ответить.

Пауль пригласил гостя в дом, но тот по пути к порогу неожиданно юркнул в полуоткрытую дверь хлева и довольно долго задержался там, разговаривая с Айно и рассматривая скотину. Успел он кинуть взгляд и в полуоткрытые двери сарая.

Пауль только усмехался про себя. Он подозревал, что, показывая свое хозяйство болтливому Татрику, показывает его всей деревне.

Вошли в дом.

— А я уже неделю тут человеческого лица не видел, — весело сказал Пауль. — Ну, рассказывай, какие новости.

Татрик охотно принялся рассказывать. Что касается до него самого, то все в порядке: озимые, видно, неплохи, только бы заморозки не напортили. В сельсовете и в волости опять, как во время больших кампаний, наступило оживление, телефон целый день звонит, из уезда запрашивают, как идет подготовка к севу, обойдутся ли семенами? Янсон сообщил, что с зерновыми обойдутся, а вот клевера и тимофеевки нет. Из уезда ответили, что и в этом должны обойтись своими силами. Ну, что же еще? Да, вот неприятная новость: в соседней деревне бандиты хутор разграбили, воз добра увезли на хозяйской лошади. Хозяина связали, убить пригрозили.

— Поймали? — спросил Пауль.

— Поди поймай, — пожал плечами Татрик. — В лес ушли. Они с оружием… С немецким… — многозначительно пояснил он.

— Хм… — Пауль внимательно посмотрел в лицо Татрику. — Хозяин узнал кого-нибудь?

— Кто его знает, может и узнал… — уклончиво ответил Татрик, посмотрев на Айно, и спрятал небольшие свои линялые голубоватые глаза под тяжелыми и обветренными веками. — Иногда лучше не узнавать. Хутор-то на отшибе. Волость далеко, а лес близко… — проворчал он.

Больше Пауль от него ничего не добился. Петер решительно замолчал и окутался вонючим дымом самосада.

С откровенным любопытством Татрик оглядывался вокруг, поводя головой на жилистой шее. Что и говорить, небогато тут жили пока, но… было в этом доме что-то такое, что не мог не заметить старый Петер наметанным своим крестьянским глазом. Стол, табуретки, кровать — все хотя было и грубоватое, но новое и крепкое, видимо сделанное своими руками. Татрик заключил это по некоему подобию плотничьего верстака у окна, на котором лежал рубанок с еще не вынутой из него завивающейся стружкой. На столе, на влажной тряпице в тарелке, лежали какие-то зерна, вероятно испытываемые на всхожесть. Татрик покосился на мешок с семенным луком, висевший в сухом месте на стене. Тут, повидимому, думали о семенах… Все кругом говорило об энергичных намерениях хозяев. Даже стены и потолок, искусно обитые светлой папкой, казалось непримиримо и решительно раздвигали когда-то узкую задымленную нору.

— Когда я женился на Мари… — вдруг раздумчиво сказал Татрик. — Да, когда я женился на своей Мари, то взял за ней в приданое хутор Мяэ. Четыре гектара земли да банька — вот и вся усадьба. Были еще теленок и овца. Тоже так вот табурет с табуретом через комнату перекликались… Да вот…

Татрик посмотрел на Пауля, посмотрел на улыбающуюся Айно и пошевелил кривыми пальцами больших рук своих, словно силясь выразить не совсем понятные ему самому чувства.

— Теперь у нас пара коров и лошадь и пять овец, — пробормотал Татрик. — И свиньи есть… Но я уже не могу есть свинину: желудок не принимает; доктор Тынисберг сказал, что у меня язва желудка от тяжелой работы. Как никак, я тридцать лет ворочал, чтоб Мари могла подавать на стол свиной бок не только по воскресным дням, а и по будням…

— Ну, а у нас с Айно это будет скоро… — сказал Пауль весело и подмигнул Айно. — Верь…

— Я начинаю в это верить… — кивнул Татрик. — Ну, а как сказать о тебе в волости? Посеешься? Семян хватит?

— Не думают ли там в волости, что мы зерно поели? — подала голос от плиты обиженная Айно.

— Что получили ссуды, все посеем. Все четыре гектара пахоты — или я не Пауль Рунге, — сказал Пауль.

— Ответ мужчины, — одобрил Петер. — А семян клевера нет?

— Чего нет, того нет… — согласился Пауль. — Клевера и тимофеевки нет.

— У меня будет излишек… За клевер сейчас хорошие деньги дают, — сказал Татрик. — Но ведь ты не купишь?

— На это денег нет, — и с этим согласился Пауль и поугрюмел. — Придется тебе, Петер, продать другим…

— Когда я женился на Мари, — после молчания вновь пробормотал Татрик, — нам нехватило ржи посеять, — мешок ржи только, семь пудов в нем, — и мне никто не одолжил, даже Кукк, лавочник. Думали, прогорим мы с Мари. И пришел я к старому Курвесту, отцу Марта: «Одолжи, говорю, или под отработку дай». Он на меня немного зол был: сам на хутор Мяэ рассчитывал, купить его хотел, ну, а я ему помешал своей женитьбой на Мари. Вышел он на двор, посмотрел на меня гордо и говорит: «Мне мешок ржи — воробьев накормить… По мешку я не одалживаю, а захочу — даром отдам. Но только, смотри, донеси, не снимая со своей спины, от моего амбара до своего хутора». И кричит работнику: «Дай ему мешок!» Силен я был, ничего, взял мешок на спину, понес. Версту прошел, ничего; вторую выжал, — весь мокрый, ноги в землю врастают, в глазах круги красные. А Курвест с работником в телеге сзади едет… Я тогда полверсты не дошел, свалился. Работник мешок на телегу взвалил и уехал с Курвестом обратно.