Брат Андрей, Божий контрабандист - Джон Шерилл

На конференции Гретье осталась верна себе. Время от времени можно было слышать ее комментарии по поводу того, что люди рассказывали о своей жизни, которую изменил Бог. В перерывах между собраниями Гретье читала какой-то журнал.

В воскресенье вечером автобус привез нас обратно в Алкмар, где я оставлял свой велосипед в гараже. Гретье жила в соседнем с Витте городке. Я подумал, не согласится ли она поехать со мной на багажнике. Это был удобный случай поговорить с ней без свидетелей.

"Хочешь, я отвезу тебя домой на велосипеде, Гретье? Сэкономишь на автобусе".

Гретье скривила губы, и я понял, что она прикидывает, стоит ли ехать со мной ради экономии на автобусном билете. Наконец она пожала плечами и села на багажник. Я подмигнул Корри, и мы поехали.

Как только мы выехали за город, я собрался было заговорить с Гретье о Боге. Но, к моему удивлению, она выдала четкую команду: "Ни слова о религии. Будем любоваться природой".

Я с трудом поверил, что расслышал правильно. Но послушался. За все время поездки я не сказал моей пленнице ни слова о религии. Я говорил о цветочных полях, мимо которых мы проезжали, и узнал, что во время войны она тоже ела луковицы тюльпанов. Когда мы добрались до ее улицы, она наградила меня улыбкой.

На следующий день Корри встретила меня сияющей улыбкой. "Что такое ты сказал Гретье? Должно быть, случилось нечто невероятное!"

"Что ты имеешь в виду? Я не сказал ни слова".

Однако за все утро Гретье действительно не произнесла ни одной грязной шутки. В тот день Ами уронила коробку шоколада. И именно Гретье встала рядом с ней на колени, чтобы помочь собрать рассыпанный шоколад. Во время обеда она поставила свой поднос рядом со мной.

"Можно сесть с тобой?"

"Конечно", - сказал я.

"Знаешь, о чем я думала? - начала Гретье. - Я думала, ты будешь давить на меня, чтобы я "приняла Иисуса Христа", как они говорят на своих собраниях. Я не собиралась слушать это. Но ты не сказал ни слова. А теперь... только, пожалуйста, не смейся".

"Конечно, не буду".

"Я стала думать: "Может быть, Андрей считает, что я так низко пала, что мне нет обратного пути? Поэтому он и не хочет разговаривать со мной на эту тему?" А потом я стала думать, что, может быть, я действительно пала слишком низко. Захочет ли Бог услышать, если я попрошу у Него прощения? Позволит ли Он мне начать все сначала, как утверждали те ребята? Как бы то ни было, я попросила Его об этом. Это была смешная молитва, но я говорила серьезно. И знаешь, Анди, я стала плакать. Я проплакала почти всю ночь, но сегодня утром я чувствую себя просто потрясающе".

Это было первое обращение, которое я видел. За одну ночь Гретье стала другим человеком. Или, точнее, она осталась прежним человеком, но без прежних недостатков. Она осталась лидером, она так же все время болтала, но с какой разницей! Когда Гретье перестала рассказывать непристойные истории, остальные девушки тоже прекратили разговоры на эти темы. На фабрике начала действовать молитвенная ячейка, и Гретье отвечала за посещаемость. Если у кого-то заболевал ребенок или муж оставался без работы, Гретье узнавала об этом и горе было тому человеку, который не положил деньги в общую кассу. Изменение, совершившееся в этой девушке, действительно было глубоким. Каждую ночь на чердаке в Витте я ложился спать, благодаря Бога за то, что Он позволил мне участвовать в этом преображении. Фабрика стала неузнаваемой.

И все произошло благодаря моему послушанию.

Однажды, когда я ехал на велосипеде через главные ворота, меня встретил сюрприз.

"Мистер Рингерс хочет видеть тебя", - сказала Корри.

"Мистер Рингерс!" - должно быть, я что-то натворил, может быть, он узнал, что я в рабочее время веду религиозную пропаганду.

Секретарь открыл дверь в личный кабинет директора. Мистер Рингерс сидел в огромном кожаном кресле и рукой указал мне на противоположное. Я присел на самый краешек.

"Андрей, - сказал мистер Рингерс, - вы помните психологические тесты, которые вы проходили две недели назад?"

"Да, сэр".

"Эти тесты показывают, что вы обладаете очень высоким уровнем интеллекта".

Я ничего не знал об этих уровнях, но, поскольку он улыбался, я тоже улыбнулся.

"Мы решили, - сказал он, - отправить вас учиться на менеджера. Я хочу, чтобы вы на две недели взяли отпуск. Пройдитесь по фабрике и ознакомьтесь со всеми видами работ. Когда найдете то, что вам понравится, мы начнем готовить вас к этой работе".

Когда я наконец обрел дар речи, я сказал: "Я уже знаю работу, которая мне нравится. Я хотел бы занимать должность человека, разговаривавшего со мной после того, как я заполнил тесты".

"Кадровый психоаналитик", - сказал мистер Рингерс. Его проницательные глаза впились в мои. "Полагаю, - сказал он, - что вы не будете возражать, если мы коснемся темы религии".

Я почувствовал, что густо краснею.

"О, да, - сказал он, - мы знаем, что там, наверху, вы выполняете большую работу по обращению в веру. Хочу добавить, что я считаю этот вид деятельности намного более важным, чем производство шоколада".

Он улыбнулся, увидев, что мне стало легче. "Не вижу никакой причины, Андрей, чтобы вам не делать и то и другое. Если вы поможете мне более успешно руководить фабрикой, набирая в то же время работников для Божьего Царства, ну, что ж, я буду доволен".

Тиле была в восторге от моей новой работы. Она надеялась, что это занятие увлечет меня и я забуду о своей миссионерской идее. Но я не мог. И, хотя мне нравилась моя новая должность, я чувствовал все более настойчивую тягу к чему-то неизвестному. В ответ на предложение Рингерса и возможность обучаться психоанализу я согласился проработать на фабрике еще два года. Когда это время истекло, я понял, что мне нужно уйти.

Видя, что я твердо решил это, Тиле перестала спорить и начала помогать мне. Она посещала Голландскую реформатскую церковь, которая посылала за рубеж много миссионеров. Она написала каждому из них, спрашивая, что нужно для этого служения. От всех пришел один ответ: чтобы стать миссионером, в первую очередь необходимо пройти обряд рукоположения.

Но, когда я написал в семинарию Голландской реформатской церкви, я узнал, что мне понадобится двенадцать лет, чтобы пройти программу нескольких классов средней школы, которые я пропустил во время войны, плюс получить богословское образование. Двенадцать лет! У меня опустились руки. Тем не менее я тут же поступил на заочные курсы.

Самой большой проблемой были книги. У меня не было никаких сбережений. И теперь, когда за качественный подбор кадров на фабрике отвечала Гретье, все деньги, которые Гелтье не использовала на содержание дома, быстро расходовались.