В погоне за памятью. История борьбы с болезнью Альцгеймера - Джозеф Джебелли

у него больных, которым недавно поставили диагноз и которые были бы не против поделиться своей историей. И добавил, что мне нужен классический случай – я еще не знал, как зыбко определение «классический», когда речь идет о болезни Альцгеймера, – а он в ответ дал мне телефон Дэни. Я позвонил, и Дэни охотно согласился побеседовать со мной. Сказал, что ему одиноко.

Дэни встретил меня у крыльца дома Арнольда и кратко ввел в курс дела. Он объяснил Арнольду, кто я и зачем приехал, хотя, признаться, вероятность, что Арнольд это запомнит, была невелика.

Мы позвонили. Сначала в доме было тихо, и Дэни испугался, что Арнольд ушел куда-то без присмотра – сам Дэни на выходные уезжал отдохнуть. Однако вскоре дверь открылась, и меня представили Арнольду. У него была кудрявая седая шевелюра, льдисто-голубые глаза и широкая сердечная улыбка, от которой сразу теплело на душе. Худой, элегантный, он был одет просто, но со вкусом – темно-лиловая рубашка, клетчатые брюки, остроносые кожаные туфли. Он предложил мне выпить – я вежливо отказался – и мы сели в гостиной, рядом с кухней.

В огромные окна лился дневной свет, на полу лежали восточные ковры, на старинных деревянных комодах с зеркалами стояли живописные антикварные статуэтки, стены были увешаны полотнами XVIII века. На полках стояли монографии о Моцарте, Микеланджело и Вагнере, собрания сочинений Диккенса и Дж. А. Генти. Здесь жил человек образованный, настоящий библиофил, подумал я. Какая жестокость – отнять у него и это: когда человек любит книги и знания, терять память еще больнее. А рядом со мной на письменном столе – фотографии в рамках: родители Арнольда и отец Дэни в Йоханнесбурге. Как будто я очутился в капсуле времени, хранитель которой оставил там небольшое подобие себя самого.

Началась беседа. Арнольд говорил медленно, голос у него был низкий, звучный; с приобретенным за долгие годы британским акцентом – какой контраст с отрывистым южноафриканским говором Дэни! Я расспрашивал Арнольда о его жизни, о дружбе с Дэни и его отцом. О работе, об истории некоторых прелестных безделушек, окружавших нас. Отвечал Арнольд красноречиво и многогранно – да, он явно был человеком блестящего ума. Более того, если бы мы и дальше придерживались подобных тем, я и не заметил бы, что с ним что-то неладно. Тогда я стал задавать другие вопросы – о настоящем. Кто его соседи? Есть ли у него друзья поблизости? Тут картина прояснилась.

– Странно, что вы об этом спрашиваете, – заметил Арнольд. – Это же было во время войны… Мне бы не хотелось об этом распространяться.

Я сменил тему и спросил, как Арнольд предпочитает проводить время теперь, когда он ушел на покой.

– Мне нужно было ухаживать за матерью и сестрой… во время войны, разумеется… но это не слишком подходящий предмет для разговора.

Тут вмешался Дэни:

– Арнольд, мне кажется, Джозефу интересно, чем вы занимаетесь именно сейчас.

– Ах да, конечно, приношу свои извинения. Ну, мне всегда нравилось жить одному. Не терпелось уехать [из Южной Африки]… и не забывайте, был конец войны… Я бы предложил вам выпить, но, наверное, не стану.

– Почему? – спросил Дэни.

– Ну… честно говоря, не знаю.

Меня поразила разница между тем, как Арнольд вспоминал прошлое, все то, от чего его отделяла бездна пространства и времени, и его полной неспособностью осознать настоящее. Дэни несколько раз уговаривал его точнее отвечать на мои вопросы, ненавязчиво подсказывал то там, то сям. Но сомнений не оставалось: Арнольд угасает. Первой жертвой болезни пал участок мозга рядом с гиппокампом – так называемая парагиппокампальная извилина. Там хранятся и оттуда извлекаются новые воспоминания. Вот почему первый симптом болезни Альцгеймера – утрата памяти о недавних событиях. Здесь воспоминания обрабатываются, чтобы затем переместиться в лобную кору на долговременное хранение. Почему эта область поражается первой, мы не знаем. В конце концов бляшки и клубки заполонят и другие отделы мозга Арнольда, в том числе и лобную кору, но пока болезнь их пощадила.

– Давайте я покажу вам дом, – предложил Арнольд. Мы просидели у него в гостиной уже с полчаса, и за это время я отметил и его искрометное лукавое чувство юмора. Зачастую он шутливо упрекал Дэни в забывчивости или в каком-то плутовстве у него за спиной.

– Вы со мной, пожалуйста, без фокусов, молодой человек! – предостерегал он.

Затем Арнольд провел нас в мансарду. По словам Дэни, там он проводил почти все время. Обстановка в мансарде напоминала гостиную, только картины были масштабнее и книг больше. Дэни и самому хотелось там побывать именно сегодня, чтобы понять, сильно ли протекает крыша: по сводчатому потолку медленно растекались пятна сырости, прямо над комодами и столиками, уставленными фотографиями, штукатурка грозно набухла. В ванной, по соседству, потолок кое-где и вовсе обвалился.

– Арнольд! – крикнул Дэни из ванной. – Я опять буду звонить подрядчику! Тут срочно нужен ремонт!

Еженедельно к Арнольду приходили социальные работники из Национальной службы здравоохранения. Я спросил, что он о них думает.

– Социальные работники? – удивился он. – Ах, нет… я об этом ничего не знаю.

– Ну как же! А Том? – напомнил ему Дэни, деловито осматривая карнизы у нас над головами. – Тот парнишка, который к вам приходит, вы же его знаете.

– Том? А, Том… Да-да… приятный человек… правда, он, вероятно, моложе меня лет на двадцать, не меньше.

Пока Дэни осматривал потолок, мы с Арнольдом вышли на балкон, откуда открывался вид на скромные квадратные садики вдоль улицы. Небо было по-прежнему затянуто облаками. Арнольд показал мне на высокий ясень.

– Это мое любимое дерево на нашей улице, – сказал он. – Такое красивое. Видите, там на самом деле два дерева? – Рядом с ясенем и в самом деле росло другое дерево, потемнее. И тут, не сводя глаз с деревьев, Арнольд вдруг проговорил: – У меня много воспоминаний, которые дороги мне… Меня это беспокоит… Но что поделаешь? – Он посмотрел на меня, обреченно пожал плечами и добавил: – Ничего.

Я не знал, как относиться к этим словам Арнольда. До этого у меня была возможность беседовать о состоянии больных только с их друзьями