Мир приключений 1964 - Георгий Кубанский

3

Христиан фон Тимрот ушел из гостиницы до завтрака, чтобы не встретиться с тучным антикваром. К Пфанеру, конечно, он не пошел; его больше устраивал ловкий Росбах.

В магазине шла утренняя уборка. Щуплый, невысокого роста лысый господин в синем балахоне встретил раннего клиента почтительным поклоном.

Магазин был большой, но двигаться в нем можно было только по узеньким тропочкам между шкафчиками, вазами, часами, рыцарскими доспехами, статуями.

— Господин Росбах?

— К вашим услугам. — Он повернулся к женщине, которая метелкой из перьев снимала пыль с гобелена. — Фрау Анна, после закончите.

Женщина ушла. Росбах снял с себя балахон и оказался в длинном, по-пасторски высоко застегнутом сюртуке.

— Вас, по всей вероятности, интересует старинное оружие? — сказал он.

— Увы, господин Росбах, — вздохнув, ответил Тимрот, — я после ранения потерял интерес к оружию.

— Картины?

— Нет. Рукописи.

— Определенной эпохи?

Тимрот не нашелся, что ответить: он даже не подозревал, что рукописи делятся по эпохам.

— Как бы вам объяснить, господин Росбах, — оттягивал он, чтобы собраться с мыслями. — Меня интересуют рукописи Аристотеля.

Росбах сдунул пылинку с рукава своего сюртука и, переведя взгляд на клиента, спокойно сказал:

— Навряд ли сохранились его рукописи. Слишком далеко от нас. — Он подошел к настенному шкафчику, достал оттуда два больших листа зеленоватой бумаги, положил их на стол перед покупателем. — Может, это вас соблазнит?

Тимрот посмотрел на листы: один написан старинным немецким готическим шрифтом, другой — не то по-французски, не то по-итальянски. Подписи на обоих листах с декоративными завитками.

— Неплохое приобретение для коллекции. Письмо Колумба и письмо Лютера, — вежливо, ненавязчиво сказал Росбах.

— Подлинные?

Росбах провел рукой по голому черепу и голосом пастора, читающего воскресную проповедь, промолвил:

— Только бог и авторы этих писем могут судить об их подлинности.

— Или ваш копиист, — вежливо подсказал Тимрот.

Росбах исподлобья взглянул на старика:

— Вы антиквар?

— Нет. И даже не коллекционер.

— Вы не покупатель, а продавец.

— Угадали.

— Что предлагаете?

— Рукопись Аристотеля.

До этой минуты лицо Росбаха было каким-то вежливо безразличным, и вдруг оно стало иронически презрительным. Тимрот это заметил.

— Вы не верите?

— Покажите рукопись.

— После того, как договоримся.

— О чем?

— Об условиях покупки.

Росбах резко поднялся.

— Вы не из Петербурга ли? — спросил он прерывистым голосом.

— Оттуда.

— И эта рукопись…

Тимрот не дал ему закончить фразы:

— Та самая.

Росбах удивленно посмотрел на спокойно сидящего в кресле посетителя.

— И такую рукопись вы предлагаете к продаже?! — После минутного молчания он добавил: — Смело! Очень смело. Но не советую. Могут быть неприятности.

— А вы продайте ее без неприятностей.

Росбах отнес в шкафчик письма Колумба и Лютера, долго возился с замком, наконец уселся в кресло и внезапно спросил:

— Кто вас направил ко мне?

— Никто. Ваша вывеска.

— Вам, очевидно, очень нужны деньги.

— Не ошиблись.

— С кем я имею честь?

Тимрот протянул свой паспорт.

И уверенность, которая чувствовалась в барственном жесте “фон Тимрота, офицера в отставке”, убедила Росбаха, что перед ним человек, с которым можно иметь дело.

— Деньги будут, господин барон. Но не за рукопись. С нее надо стричь купоны, как с государственных займов.

— Не понимаю.

— Сейчас вы поймете. Раньше древности покупали только ученые — они нужны были им для работы. А теперь? Коллекционируют люди, которым некуда деньги девать. Они собирают древности из тщеславия, от скуки. Эти горе-коллекционеры приобретают все — и рукописи, и ночные горшки, только скажите им, что рукопись писал Конфуций или палач Людовика Святого, а горшком пользовалась Екатерина Медичи или Мария Стюарт. Не сама вещь их прельщает, а тень, которая лежит на этой вещи. Но беда в том, уважаемый господин барон, что профанов с каждым днем становится все больше, а подлинных старинных вещей все меньше. Что прикажете? Закрыть лавочку? Никоим образом! Раз есть спрос, то нам, антикварам, приходится самим создавать древности.

— Понятно, господин Росбах, но при чем тут моя рукопись? Ведь она подлинная!

— И хорошо, что подлинная. Мы с этой подлинной рукописи сначала снимем две-три копии. Есть у меня человек, который это делает мастерски. А мои постоянные клиенты-профаны будут драться за честь быть обманутыми. Потом, когда разделаемся с копиями, продадим и оригинал в какой-нибудь заокеанский музей. Устраивает это вас?

— Не очень. Это долгий путь, а мне, господин Росбах, деньги нужны сегодня, завтра.

— Покажите рукопись.

Тимрот достал из кармана завернутую в носовой платок небольшую книжку. Росбах развернул платок, откинул верхнюю деревянную крышку. Розовая краска залила его уши, сухое лицо все собралось в морщины. Но когда пальцы Росбаха перекинули последнюю страницу, его уши и лицо были уже густо-красного цвета, а лысина в испарине.

Он закрыл книжку, подержал ее меж ладоней, бережно, как держат птичку, наконец сказал:

— Это трактат Аристотеля, но писал его не сам Аристотель. И это неважно. Подлинная древность… Подлинная… Восьмого или девятого века… Я вам дам деньги. Я буду платить копиисту… Все беру на себя. — Он завернул рукопись в платок, вернул ее Тимроту. — В час дня будет здесь мой копиист. Соблаговолите и вы прийти с рукописью.

4

Тимрот явился ровно в час. За столом рядом с Росбахом сидел тощий, узкий в плечах человек лет сорока, с тонким острым носом и глубоко ушедшими под лоб серыми глазами; на длинной шее помещалась большая голова с растрепанной рыжей шевелюрой. На нем был надет добротный сюртук, скорее всего с чужого плеча: неимоверно широкий и с шелковыми отворотами, из-за которых белела грубая холщовая рубаха не первой свежести. Обе руки он держал на столешнице и выбивал дробь длинными нервными пальцами. Перед ним лежали два листа серой шероховатой бумаги.

На Тимрота он посмотрел исподлобья и тут же отвел взгляд.

— Познакомьтесь, господин барон. Это Фосс.

Фосс даже головы не повернул в сторону Тимрота.

— Покажите, — сказал он.

У этого сурового с виду человека голос неожиданно оказался низкий, звучный, ласкающий.