Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Даю, даю слово сделать все, что ты захочешь, - пообещала удивленная панна Сольская.

- Адочка, я уеду от вас, - прошептала Мадзя.

В первую минуту эти слова не произвели на Аду никакого впечатления. Она слегка пожала плечами и увлекла Мадзю к диванчику, на который они обе уселись.

- Что это значит? - спокойно спросила она. - Я не допускаю мысли, чтобы в нашем доме тебя могли обидеть.

- Никто меня не обидел, - возбужденно заговорила Мадзя, - но я должна, должна уехать. Я уже давно хотела сказать тебе об этом, и все не хватало духу. Но сегодня я чувствую, что больше...

- Но в чем же дело? Я не понимаю тебя и... просто не узнаю, - возразила Ада, с тревогой глядя на подругу.

- Поверишь ли, я сама себя не узнаю! Что-то со мной случилось. Душа моя истерзана, сломлена, разбита. Я часто просыпаюсь ночью и, веришь ли, спрашиваю себя: я ли это?

- Стало быть, у тебя нервы не в порядке или ты больна. Но мы-то чем виноваты?

- Вы? Ничем. Вы были так добры ко мне, как никто другой, - сказала Мадзя, опускаясь на колени и прижимаясь к Аде. - Но ты не знаешь, сколько я здесь у вас пережила, сколько здесь страшных воспоминаний. Когда я бываю в городе, я спокойна, но стоит мне вернуться сюда, и мне начинает чудиться, будто в каждой комнате, в каждом закоулке притаились мои мысли и каждая из них для меня - нож острый. Так ты позволишь мне уехать, Адочка? - прошептала Мадзя со слезами на глазах. - Поверь, тебя умоляет человек, которого пытают на медленном огне.

Панна Сольская вздрогнула.

- Разреши мне хотя бы отвезти тебя к родителям, - сказала она.

- Зачем? У меня здесь работа, я не могу ее бросить. И потом, разве ты взяла меня от родителей? Я пришла к вам из города и в город вернусь.

Ада задумалась.

- Не понимаю, ничего не понимаю! - сказала она. - Назови мне хотя бы одну разумную причину твоего бегства.

- Почем я знаю? - возразила Мадзя. - Спроси у лесного зверька, почему он убегает из парка, спроси сосну, почему она засыхает в оранжерее? Я здесь не в своей среде, поэтому мне больно от всякого пустяка, от всякой сплетни...

- А, сплетни! - перебила ее Ада. - Дорогая моя, мы не вправе насильно удерживать тебя, но... может быть, тебе следовало бы поговорить еще со Стефаном?

Мадзя закрыла руками лицо.

- Ты не представляешь себе, как мне хотелось бы избежать этого разговора. Но я знаю, так нужно.

Глядя на Мадзю, панна Сольская покачала головой.

- Сейчас я пришлю его сюда, - сказала она, выходя из комнаты.

На душе у Ады стало все же спокойней.

Через несколько минут явился пан Стефан. Сев рядом с плачущей Мадзей, он мягко спросил:

- Где же вы намерены поселиться?

- У панны Малиновской или у кого-нибудь из нашего союза, - ответила Мадзя, утирая слезы.

- На этой неделе, - сказал вполголоса Сольский, - я поеду к вашим родителям просить вашей руки.

Слезы у Мадзи сразу высохли. Она прижалась к стенке и, вся дрожа, воскликнула:

- О, не делайте этого! Ради бога!

Сольский пристально смотрел на нее.

- Я хочу просить вашей руки, - повторил он.

- Это невозможно! - с испугом возразила Мадзя.

- Вы не хотите стать моей женой? Знаю, я некрасив, у меня много недостатков...

- Вы самый благородный человек из всех, кого я знаю, - перебила Мадзя. - Вы сделали мне столько добра, я вам так обязана...

- Но моей женой...

- Никогда! - воскликнула Мадзя в порыве отчаяния.

- Быть может, вы любите другого? - спросил Сольский, по-прежнему не повышая голоса.

Мадзя часто дышала, теребила в руках платочек и, наконец, бросив его на диванчик, ответила:

- Да.

Сольский поднялся.

- В таком случае, - сказал он все так же тихо, - прошу прощения. Я никогда не посмел бы становиться другому поперек дороги.

Он поклонился и вышел спокойным, ровным шагом, только глаза у него потемнели и губы стали совсем белые.

Когда Сольский вошел в свой кабинет, к нему бросился Цезарь и, подпрыгнув, уперся могучими лапами в его грудь. Сольский отпрянул и дал собаке пинка.

- Пошел вон!..

У Цезаря сверкнули глаза, он оскалил зубы и грозно зарычал на хозяина. Сольский пришел в неистовство: схватив со стола стальную линейку, он изо всей силы ударил собаку по голове.

Цезарь повалился на ковер. Его большое тело задергалось в судорогах, из ноздрей потекла струйка крови. Потом он скрючил лапы, вытянулся и издох.

Сольский позвонил. В дверях появился дежурный слуга и, взглянув на лежащую собаку, остолбенел.

- Что случилось, ваше сиятельство? - воскликнул он.

- Убери его отсюда!

Бледный, перепуганный слуга ухватил за передние ноги еще теплый труп и выволок его на лестницу, а затем во двор.

Через несколько минут к брату зашла Ада.

- Теперь мне все понятно! - с раздражением сказала она. - Я от тетушки Габриэли; оказывается, графиня прочитала Мадзе проповедь об обязанностях девицы, которая выходит замуж за Сольского. Тетушка сама говорит, что получилось слишком резко. А ты виделся с Мадзей?

Засунув руки в карманы, Сольский смотрел в окно. На вопрос сестры он ответил не сразу.

- Да, виделся и... получил отказ...

- Ты?

- Я. У панны Бжеской, - прибавил он тише.

- Это недоразумение!

- Все ясно, - возразил он. - Она любит другого.

- Кого?

- Отгадать нетрудно.

У панны Сольской перехватило дыхание, она опустила глаза.

- Что это? - спросила она изменявшимся голосом, заметив кровь на ковре.

- Я убил Цезаря.

- Ты? - воскликнула Ада.

- Он зарычал на меня.

- Ты убил его... за то, что он зарычал? - повторила Ада, медленно приближаясь к брату.

На мгновение их взгляды скрестились. Глаза Сольского еще горели яростью, глаза Ады сверкали от возмущения.

Пан Стефан отвернулся и снова стал смотреть в окно.

- Сегодня я уезжаю в деревню, - сказал он. - Может, и ты поедешь?

- Нет! - отрезала Ада и вышла из кабинета.

Когда она вернулась к Мадзе, девушка сидела на диванчике, съежившись в комок; после ухода пана Стефана она, видно, и не шелохнулась. Лицо ее было очень бледно, в глазах светились тоска и тревога.

- Так ты отпустишь меня, Адочка? - прошептала Мадзя, умоляюще глядя на подругу.

- Я не имею права удерживать тебя, - ответила Ада. - Но побудь у нас хотя бы до тех пор, пока найдешь квартиру.

- Я найду сегодня же. Теперь только третий час.

- Поступай как знаешь, - сказала панна Сольская, не поднимая глаз.

Мадзя бросилась перед ней на колени.

- Ты сердишься? Ты презираешь меня? - шептала она, целуя руки Ады. - О, если бы ты знала, как я несчастна!

Панна Сольская поцеловала ее в лоб и подняла с пола.

- У меня голова идет кругом, - сказала она Мадзе, - никак не соберусь с мыслями. Я не решаюсь делать тебе в эту минуту какие-то предложения. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, помни...

Тут обе они разрыдались. Затем Мадзя промыла глаза и оделась, чтобы отправиться в город.

Еще раз попрощавшись с Адой, она подошла к двери; только тогда панна Сольская, словно очнувшись, спросила:

- Послушай, ведь у Корковичей тебе было очень плохо, а все же ты их жалела?

- Да, у Корковичей мне было плохо, но - там я могла терпеть. У тебя мне жилось лучше, чем дома, но... нет больше моих сил...

Они кивнули друг другу, и Мадзя вышла из дому.

Часов в шесть вечера, когда карета Сольского уже выехала со двора, Мадзя вернулась. Она уложила свои вещи и покинула дом Сольских с тем же старым чемоданом, который привезла из Иксинова.

Никто с ней не попрощался, прислуга вся попряталась. Только сторож кликнул ей извозчика, а швейцар вынес чемодан с таким видом, будто впервые видел Мадзю.

В восемь часов вечера в кабинет Ады вошли тетушка Габриэля и старая графиня.

- Что же это такое, - сказала старуха, усаживаясь в кресло, - говорят, вы на меня в претензии из-за панны Бжеской?

- В претензии? Нет. Но все получилось не так, как могло получиться, а могло быть хорошо, - возразила Ада.

- Милая Адзя, - сказала старушка со спокойным и даже довольным видом. Ты - эмансипированная девица, Стефан - поэт, а Габриэля любит вас до безумия; вот вы втроем и состряпали план, возможно, очень подходящий для театра, но непригодный для жизни. Подумай сама, ну что это за супружество Сольский и учительница? Медовый месяц они бы прожили превосходно, затем он бы заскучал, она почувствовала бы себя несчастной, а на ваш дом свалилась бы новая семья, о которой вы ничего не знаете.

- Мне известно, что это порядочные люди, - заметила Ада.

- Ну что за довод! - возмутилась старуха. - Порядочные люди - это одно, а светское общество - это совсем другое; их там никогда бы не приняли. Нет, все получилось как нельзя лучше, с чем я и поздравляю... себя за откровенность, а эту барышню за проявленную гордость. Разумеется, если только за всем этим не кроется еще что-нибудь.

- Вы, бабушка, оскорбляете подозрениями честную девушку, запротестовала Ада.

- Вовсе нет, дитя мое. Просто я уже стара и не доверяю тем людям, которых не знаю с детства. А вам это наука на будущее - помните, что не в своем кругу даже знакомства заводить не следует.