Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

– Ты приблизишься к Варилин и остальным, названным Дела-ной, и организуешь подход к Белой Башне. Вот условия, которые я приму: Элайда должна подать в отставку и уйти в изгнание. – Ибо Элайда никогда не согласится принять сестер, которые взбунтовались против нее. Амерлин не вмешивались в то, как управлялись Айя, но Элайда провозгласила, что сестры, покинувшие Башню, больше не входят ни в одну из Айя. Согласно ее заявлению, они должны будут просить повторного допуска в свои Айя, после того как понесут под жестким надзором епитимью. Элайда не воссоединит Башню, только расшатает ее еще сильнее. – Это единственные условия, которые я приму. Единственные. Ты поняла меня?

Глаза Беонин закатились, и она упала бы с лошади, если бы Мор-врин не поддержала ее, бормоча что-то под нос, усаживая Серую ровно в седле и хлопая ее по лицу, не так уж и легонько. Остальные уставились на Эгвейн, словно никогда прежде ее не видели. Даже Делана, которая наверняка предполагала что-то подобное с самого первого произнесенного ею слова. Они остановились из-за обморока Беонин, и кольцо солдат вокруг них выстроилось по приказу, который выкрикнул лорд Гарет. Иные уставились на Айз Седай, и волнение явственно читалось на их лицах, хотя они и были спрятаны за забралами шлемов.

– Пора возвращаться в лагерь, – сказала Эгвейн. Спокойно. То, что нужно сделать, должно быть сделано. Возможно, уступка исцелит Башню, но она в это не верила. А теперь могло дойти до того, что Айз Седай будут противостоять друг другу на улицах Тар Вало-на, если ей не удастся осуществить свой план. – У нас еще есть дела, – сказала она, беря в руки поводья, – а времени совсем мало. – Эгвейн молила, чтобы его оказалось достаточно.

Глава 17. Тайны

Едва Делана убедилась, что посеянные ею семена дали всходы, она сказала, что лучше будет, если их не увидят прибывающими в лагерь вместе, и удалилась, погнав свою кобылу рысью по снегу, оставив всех в гнетущей тишине, в которой слышался лишь топот копыт. Стражи выдерживали дистанцию, а солдаты сопровождения вновь переключили внимание на фермы да перелески, не бросив в сторону Айз Седай больше и взгляда, насколько могла заметить Эг-вейн. И все же мужчины никогда не знают, когда надо держать рот за зубами. Попроси мужчину помолчать, и он только больше начнет сплетничать, конечно, только с теми, кому он может доверять, что вовсе не значит, что они не передадут новости всем, кто только станет их слушать. Со Стражами может быть иначе – и Айз Седай всегда настаивают на том, что действительно все иначе, по крайней мере те, у кого есть Стражи, – но, без сомнения, солдаты разболтают о том, как спорили сестры и как Делана была отослана после хорошего разноса. Женщина все очень точно рассчитала. Если позволить, то брошенное ею семя разрастется быстрее, чем сорняк или дикий виноград, но Серая очень аккуратно оградила себя от возможных обвинений. Правда в конце концов почти всегда выплывает наружу, но под конец ее чаще всего настолько окружают слухами, догадками и откровенной ложью, что большинство людей ей просто не верит.

– Надеюсь, мне не надо спрашивать, слышали ли вы об этом раньше, – Эгвейн произнесла это небрежно, оглядывая окрестности, по которым они проезжали, но ей понравилось, что все стали отрицать это с достаточным негодованием, включая и Беонин, которая двигала челюстью и сердито смотрела на Морврин. Эгвейн доверяла им, насколько осмеливалась, – они не могли принести клятв, не намереваясь сдержать каждого слова, если только они не были Черными Айя, ничтожную вероятность чего она старалась учитывать в своих расчетах, – но даже присяга верности могла не помочь, если вполне преданный человек делал худшее, что мог, искренне веря, что поступает так из лучших побуждений. А люди, которые принесли клятвы вынужденно, были мастерами в обнаружении лазеек и потайных ходов.

– На самом деле вопрос состоит в том, – продолжала она, – чего добивалась Делана. – Этим женщинам не было нужд^: объяснять, каждая из них имела опыт в Игре Домов. Если Делана хотела только прервать переговоры с Элайдой, чтобы ее имя осталось в тени, достаточно было всего лишь поговорить с Эгвейн наедине в любое время. Восседающим не нужен предлог, чтобы прийти в кабинет Амерлин. Или она могла использовать Халиму, которая проводила большую часть ночей в палатке Эгвейн, несмотря на то что была секретарем Деланы. Эгвейн мучили головные боли, и бывало, что только массаж, который делала Халима, мог успокоить боль, давая возможность заснуть. В такой ситуации достаточно анонимной записки, чтобы Эгвейн одарила Совет эдиктом, запрещающим любые переговоры. Самый изощренный крючкотвор не сможет не признать, что переговоры об окончании войны несомненно имеют отношение к ведению войны. Но, очевидно, Делана хотела, чтобы об этом узнали и Шириам, и остальные. Распространяемые ею слухи метили в другую цель.

– Раздор между главами Айя и Восседающими, – сказала Кар-линия столь же холодно, сколь окрестные снега. – А может, вражда и между самими Айя. – Небрежно поправив плащ, затейливо вышитый белым по белому, но отороченный густым черным мехом, она словно обсуждала цену катушки ниток.

– Почему она этого хочет, я сказать не могу, но таковы будут результаты, если мы не будем очень осторожны, а она не знает, что мы осторожны или что у нас есть смысл быть таковыми, так что, поразмыслив логически, ее целью может быть или что-то одно, или и то и другое.

– Первый ответ, приходящий на ум, не всегда правилен, Карли-ния, – произнесла Морврин. – Без сомнения, Делана продумала свои действия чрезвычайно тщательно и думала она об этом же. – Решительная Коричневая больше верила в здравый смысл, чем в логику, по крайней мере так она говорила, но на самом деле она смешивала то и другое, что делало ее весьма твердолобой и недоверчивой к простым или быстрым ответам. – Делана, возможно, пытается привлечь на свою сторону кого-то из Восседающих в некоем деле, которое для нее важно. Может, она хочет, чтобы Элайду в конце концов объявили Черной Айя. Результат не важен, мы можем и не подозревать о ее целях. Восседающие могут быть столь же мелочны, как и другие. Кто знает, может она затаила какую-то обиду на тех, кого назвала, еще с давних пор, когда она была послушницей, а они ее наставляли. Лучше сосредоточиться на том, что из этого выйдет, чем переживать о мотивах, пока мы не узнаем побольше. – Ее тон был столь же безмятежен, как и ее широкое лицо, но холодное спокойствие Карли-нии на мгновение сменилось холодным презрением. Ее здравомыслие не делало скидок на человеческие слабости никому. В особенности тем, кто не соглашался с ней.