Родина - Анна Караваева

— Верно, верно, молодой человек! — подхватил спокойный женский голос, при первых же звуках которого Банникова сразу замолчала.

Все оглянулись. Из-за бугра крыши соседней землянки вышла женщина, аккуратно повязанная пестрым ситцевым платочком; старенький овчинный полушубок, перетянутый узким ремешком, ловко сидел на ее сухощавой фигуре. Трудно было сразу определить возраст этой неожиданно появившейся женщины. На этом приветливо улыбающемся лице была та же серая, мертвенная бледность, худоба и преждевременное увядание, что и на многих лицах, виденных Чувилевым и его друзьями за это время. Но вместе с тем, во взгляде женщины, в улыбке небольшого рта, даже в морщинках, мелкими росчерками разбежавшихся вокруг светлокоричневых глаз, чувствовался сильный, жизнелюбивый характер.

— Верно вы сказали, молодой человек! — повторила женщина, протянув смутившемуся Игорю-севастопольцу сухощавую руку с крепкими, длинными пальцами.

Потом женщина улыбнулась всем открытой и серьезной улыбкой и сказала просто:

— Познакомимся. Ксения Саввишна Антонова.

Ксения Саввишна неторопливо приблизилась к Банниковой и сказала просто и жестко:

— Вот и теперь спектакль устроила, душу отвела, накричалась, свежих людей напугала стенаниями своими…

— Вы маму всегда осуждаете! — со слезами пискнула Тамара.

— Молчи! — мрачно посоветовал ей Виталий.

— Эх, дурочка, думай больше! — медленно, с серьезной усмешкой сказала Ксения Саввишна. — Я хочу вас всех в человеческое состояние привести!

Поочередно посматривая на своих новых знакомых внимательными глазами, Ксения Саввишна промолвила с той же серьезной улыбкой:

— Это я настояла, чтобы Тамара пошла заводских людей разыскивать. «Ступай, говорю, посоветуйся с настоящими людьми, надо, говорю, всем вам на ноги вставать, к жизни возвращаться». Был такой разговор у нас с тобой, Тамара?..

— Был, — вздохнула Тамара.

— Хорошо, что вы пришли, увидели здесь все и узнали, — задумчиво продолжала Ксения Саввишна. — Догадаетесь, как таких… земляночных страдальцев, — она усмехнулась, — к делу приспособить.

Потом Ксения Саввишна кратко, будто стесняясь, рассказала о себе. Она родилась в Кленовске, ей тридцать семь лет. Муж ее работал токарем на Кленовском заводе. Когда муж ушел на фронт, Ксения Саввишна, домашняя хозяйка, пошла на завод вместо мужа, но только месяц успела поработать, как фронт приблизился к городу. Муж у нее погиб, но детей, всех четверых, ей удалось сохранить.

— Муж мой, когда со мной прощался, об одном просил: «Ребят сохрани!..», и я ему слово дала: «Сохраню!»

Она тихо, будто самой себе, улыбнулась и добавила:

— В партизанах мы все были, всякого натерпелись… и вот — все со мной!..

Тут же, меняя тон, Ксения Саввишна деловито объявила, что только что пришла с заводского митинга, где записалась на завод.

— Хватит уж нам, как старьевщикам, с хламом да мусором возиться, примемся теперь за настоящие дела, — заключила она, опять живо блеснув глазами.

Узнав, что Тамару тоже записали, Ксения Саввишна обрадовалась:

— Вот и прекрасно!.. Ну, держись теперь, Тамара, поздравляю!

— Девочка, почти ребенок… — вдруг простонала Банникова, — будет целый день лопатой да молотком… Может, почище найдется для нее работа?

Ксения Саввишна неодобрительно посмотрела на Банникову, вздохнула и указала на угрюмо замолчавшего Виталия.

— Вот еще этого красавца надо к делу определить. Уж, видно, придется вам, молодые люди, его судьбой заняться.

Игорь Чувилев хмуро оглядел бугор землянки со ржавой трубой и застывшую фигуру Банниковой, потом проводил глазами Ксению Саввишну, которая неспешным шагом уходила к себе. Товарищи выразительно кивнули ему, показывая, что лучше отойти подальше от Банниковой и без помех начать серьезный разговор с Виталием. По молчаливому уговору так и поступили.

Виталий стоял, опустив голову и неловко одергивая рваные и короткие рукава своего грязного ватника.

Все расселись на пожелтевшей полянке, среди пеньков, оставшихся от бывших банниковских яблонь.

— Ну, Виталий… — начал полувопросительно Чувилев.

Виталий молчал. Приятели могли считать его почти незнакомым человеком. Лицо, взгляд, манера держаться, одежда не имели ничего общего с прежним гладеньким Виталькой Банниковым, с его красивым галстучком и светлым чубиком на аккуратно постриженной голове. О чем думал, чего хотел теперешний долговязый, угрюмый юноша, было неизвестно. Эта неизвестность, пожалуй, как думалось Чувилеву, больше всего и угнетала каждого, кому хотелось в эту минуту коснуться души Виталия Банникова.

— Что ты думаешь делать, Виталий? — нарочно как можно строже спросил Чувилев.

— Не знаю, — тихо, не поднимая головы, ответил Виталий.

Наступило молчание. Чувилев огорченно развел руками. Тогда Сунцов решительным жестом показал, что надо спрашивать всем и быть настойчивее. И вновь, по молчаливому уговору, все пятеро принялись задавать Виталию разные вопросы.

— Хочешь ты кончать среднюю школу?

— Не знаю… да и не смогу я, отстал.

— Как жил ты до этих пор, то есть во время оккупации?

Не меняя позы и холодного тона, Виталий ответил:

— Жил… как придется.

— Ну, что ты делал?

— Что придется.

— Например?

— Дровами торговал.

— Откуда же дрова?

— После пожаров… всякие обгорелые остатки… Делал из них кучки и продавал.

— А еще что делал?

— Всякое, что придется. А случалось, что и никакой работы не было.

— Как же тогда ты выпутывался?

— Как… — губы Виталия на миг свело кривой улыбкой. — Как… Ну, потаскивал где что придется… воровал, попросту говоря.

— У немцев воровал?

— Ясно, не у своих… О хлебе мы сильно скучали, — продолжал, помолчав, Виталий. — Немцы ведь никому ничего не выдавали. Редко-редко когда хлебушка купишь или выменяешь.

— Как вы трое сохранились?..

— Да так, случайно… Немцы ужасно тифа боятся. Как бывало сунутся к нашей землянке, я или Тамара начнем кричать: «Тифус, тифус!..» Они скорей прочь, да и чем в землянке можно им поживиться?

— А скажи, Виталий, о чем ты думал, когда тут были немцы?

— О чем думал?.. — Виталий наморщил лоб и пожал плечами. — Думал о том, как бы с голоду не умереть… ну, выжить, словом…

— Ну, вот и выжил. А теперь, брат, действовать надо. Пришло время действовать. Слышишь? — наступая, сказал Сережа Возчий.

— А что я могу? — хмуро спросил Виталий.

— Как «что»? — сурово спросил Чувилев. — Люди со всех улиц пришли на завод записываться, даже старики.

— А ты, Виталий, как слепой или глухой, оказывается, ничего не знаешь и не можешь! — насмешливо вставил Сережа.

Виталий вскочил и вдруг, изогнувшись длинным телом, закричал тонким и злым голосом:

— Я что, преступник какой!.. Ты что кидаешься на меня, с-суслик рыжий? Уберите его от меня! Суслик рыжий!.. Черт! Да и все подите вы к черту-дьяволу!..

— Стой, Виталий!.. — опомнившись от неожиданности, начал было Игорь Чувилев, но Виталий длинными, звериными прыжками уже убегал куда-то.

Чувилев, жарко, по уши, вспыхнув, с возмущенным, злым лицом повернулся к Тамаре:

— Ну и братец у тебя! Чертополох какой-то!

— Если бы я знал, что встречу здесь… этакого дикаря, я просто не стал бы участвовать в этом нелепом разговоре! — с надменно-оскорбленным видом сказал Сунцов.

— Виталий стал совсем непонятный! — виновато вздохнула Тамара. — Я думала, что уж вас-то всех он послушается, а он — вот видите… Мы с мамой на него уже рукой махнули… С нами он если и поговорит, то обязательно потом раскричится и убежит.

— Во всяком случае после сегодняшней попытки мы за вашим Виталием ходить не будем, — твердо заявил Сунцов.

— Но это не значит, Тамара, что ваше семейство так и останется в стороне от жизни, — не скрывая иронии и досады, заговорил Чувилев.

Тамара подняла на него виноватый и недоуменный взгляд.

— Никто не останется в стороне — прежде всего потому, что для восстановления завода и всего нашего города потребуются тысячи рабочих рук, — разъяснил Чувилев. — Каждый человек будет на счету!

— Плюнуть бы на всю эту историю и уйти! — решительно шепнул Игорь-севастополец Сунцову: все было противно ему на банниковском пустыре.

Анатолию тоже казалось, что Чувилев совсем напрасно задерживается здесь. Досадно было, что и Юля, не собираясь уходить, все порывается заговорить с Тамарой. Сунцов жестом отозвал Юлю:

— Не понимаю, чего ради ты топчешься тут, Юля?

— Ах, Толечка… — зашептала Юля, умоляюще глядя на Сунцова. — Я не могу уйти отсюда, если не поговорю с Тамарой… Я хочу ей сказать…

— Скажите пожалуйста! Хватит с нее Чувилева, который, я вижу, уже ведет свою линию…