Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря - Серафим (Чичагов)

В 1879 году 28 мая жена мещанина Пензенской губ. г. Ломова Наталья Ивановна Соколова отправилась с тремя товарками на богомолье в Саров и Дивеевский монастырь. Двое суток они шли под сильным дождем до г. Темникова, где в женском монастыре отстояли обедню. Во время обедни Наталья Ивановна вдруг упала без чувств, и когда пришла в себя, то сказала, что ей сильно ударило в голову. Товарки хотели ее оставить в Темникове и идти в Саров, но больная упросила их нанять лошадь и вести ее в Саров. 25 числа привезли ее в Саров недвижимую никаким членом; в Сарове она пролежала трое суток, и в субботу вечером ее приобщили Св. Тайн. В воскресенье после ранней обедни она попросила товарок повести ее на источник батюшки о. Серафима. Двое едва ее подняли с постели и довели до источника; там она попросила облить водой ей голову из кувшина, и когда это сделали, то она почувствовала себя лучше, освежилась и попросила подвести ее под желоб, где она с отдыхом несколько раз обливалась. Они пробыли на источнике с ранней обедни и до вечерни, а вернувшись домой, подкрепились пищей и в самый звон к вечерни отправились пешком в Дивеевскую обитель. В Дивееве они прожили одни сутки. Наталья Ивановна свиделась тут со своей родной теткой М. Т., которую еще и не знала. С радостью рассказала она о своем исцелении.

Евдокия Филипповна Кочелаевская, старица Дивеевской общины, получила исцеление от батюшки Серафима еще при начальнице Екатерине Васильевне Ладыженской. Исполняя послушание на огороде, она как-то оскользнулась, упала в глубокий погреб и сильно ударилась боком о кадки, между которыми ее нашли без всяких чувств. Ее вытащили с большим трудом, она была как мертвая и пролежала в келье две недели. Посылали в Елизарьево за фельдшером, он пустил ей кровь, ставил банки, но пользы не было. Затем ее перевезли в больницу; по дороге она все кричала от каждого толчка, так как У нее было погнуто ребро. Можно себе представить, какая это была боль! Когда ее поднимали или переворачивали на кровати четыре сестры, то она ужасно кричала, и с ней делались обмороки. И так с первой недели поста она страдала до Страстной, когда в четверг всех больных приобщил о. Василий Садовский. После обеда все они легли отдохнуть. Кровать Евдокии Филипповны была прямо к двери, а рядом с нею у окна лежала больная Вера, которая нередко говаривала Евдокии, чтобы она призывала в молитвах батюшку Серафима. «Так, — рассказывала Евдокия, — я часто и призывала его, говоря: "Батюшка Серафим, помоги мне!" Как я только заснула после причастия, вижу: входит батюшка Серафим в полумантии и с палочкой (как изображают на картинах). Я закричала: "Батюшка Серафим, как я страдаю, помоги мне, у меня болит очень бок!" Он ответил: "Вот я и пришел к вам убогим! Принес тебе пластырь и обязание" (слова из молитвы после 9 кафизмы). Сел он у меня на кровати и так крепко сжал мне бок, что я проснулась и долго чувствовала, точно у меня именно как пластырь лежал на боку месяца три. Проснулась, а батюшки уж нет, а я его видела точно наяву. Чувствуя, что боль затихла, я попробовала повернуться сама; могла без боли шевелиться, тогда как меня четыре сестры поднимали, и я кричала. Верочка проснулась и говорит: "Видно, я крепко уснула и не слыхала, как тебя ворочали!" Я отвечаю, что я повернулась и села на кровати сама. Она удивилась, но я ничего ей не сказала, а после уже секретно передала все нашей старшей. Когда на Пасху приехала к нам в больницу матушка начальница Екатерина Васильевна со всеми больными христосоваться и ко мне подошла, тогда наша старшая рассказала, как батюшка Серафим меня исцелил; она этим уже утешилась и все у себя записала».

Достопочтенная сестра обители Варвара Александровна Карамзина записала 24 февраля 1885 года следующее.

«Сегодня меня Бог сподобил приобщиться Святых Тайн, и я была утешена в этот важный и радостный для меня день известием, что к одной из наших больных (Карамзина начальствовала в больнице) пришли из Воронежской губ. два брата, приобщились также, и один из них получил исцеление от батюшки Серафима, а потому и пришел сюда по обещанию, тем более что имел здесь больную сестру Ирину Иларионовну и племянницу Машу в живописном корпусе. Я пожелала их видеть и лично расспросить об исцелении. У Артемия было давно желание побывать в Сарове и в Дивееве, но все домашние дела и заботы его отвлекали; наконец в сентябре прошедшего 1884 года он сильно заболел и был близок к смерти, и все родные приходили к нему уже прощаться. Как только он мысленно в молитвах призвал батюшку Серафима и дал обещание идти, если выздоровеет, непременно в Саров, ему сделалось лучше, он выздоровел, собрался в путь, но родные и домашние восстали, говоря: "Как ты уходишь, когда сын у тебя на призыве? Подожди хотя, чем дело твое кончится, пойдет ли он в солдаты, или останется?" Так он и остался, сын не пошел в солдаты, и Артемий в январе месяце снова заболел еще сильнее, так что не было уже никакой надежды на выздоровление. "Я опять повторил свой обет, — рассказывал он, — думая, что уж никакие дела не остановят, и как только поправлюсь, то пойду в Дивеево. Видно, за молитвы батюшки Серафима Господь вторично исцелил меня. Но опять то же восстание! «Как, — говорят, — пойдешь один в такую даль, да как оставишь домашние дела?» Я ответил, что если бы я умер, ведь дела бы ваши шли и без меня! (Они кузнецы были.) Жена у меня хворает, вот уже лет 13 как у нее нога в ранах, долго мы это скрывали от домашних, чтобы они не помнили чего. Я уже пролечил на нее рублей семьдесят, а все пользы нет. Говорю ей: да оставь ты это лечение, отдай себя в волю Божию! Лучше обещай сходить в Саров к батюшке Серафиму, и пойдем вместе. Она отвечает: «Да я молюсь батюшке Серафиму, а все лучше нет». Я ей отвечаю: «Да это потому, Мария, что вера-то у тебя холодная, как бы ты с горячей верой молилась, поверь, что получила бы исцеление». Как-то мы с женой были в соседнем селе на празднике у родных. Возвращаясь домой, Мария говорит: «Что это, Артюша, нога-то у меня точно горит, никогда этого не было!» Как приехали, я снял с нее сапог, — а нарочно заказывал очень широкий, — оказалось, он полон крови, и не менее, я думаю, пяти чашек вылилось чистой крови. Она словно мертвая покатилась, мы все напугались: опомнится на мгновенье да и снова покатится... Значит, с ней делались обмороки. Мы ее приобщили, пособоровали; я уж так и думал, что она умирает... А что же? После того как кровь, видно дурная, вся стекла, ей стало лучше да лучше, раны на ноге стали затягиваться и нога заживать. Идти зимою она, конечно, побоялась, а я уже после этого решился не откладывать своего обещания и идти один. На мое счастье, видно уже Бог внушил старшему брату идти со мною". "И сам дивлюсь, — говорит Григорий, — до того мне никогда и мысль не приходила идти в Саров, и сами дивимся, как наши жены и дети никто ни слова, словно с такою любовью нас провожают!" Далее Артемий предполагал весной опять прийти с женой, да еще с родственницей, которая тоже получила исцеление в Сарове на источнике батюшки Серафима. У нее болела рука в кисти: была большая рана».

Одна странница сообщила следующее чудо. «Есть у меня, — говорила она, — сын, и единственный; пил он ужасно, и горе мне было страшное: такое горе, что и рассказать не умею. Что ни делала я с ним, ничто не брало, ничем не могла отвадить от вина. Слыхала я о батюшке Серафиме, кой-как насилу достала бумажный образочек его, картинку, повесила его у себя и стала ему постоянно и сердечно молиться: "Батюшка, отвади сына моего пить!" Вот раз сижу я, и вдруг вбегает ко мне сын-то, лица на нем нет, весь трясется, я, надо, перепугалась... Что ты, говорю, что ты?! "Маменька, — говорит, — прости мне, Христа ради, никогда пить не буду, капли вина в рот не возьму! Сейчас я хотел напиться, вдруг вижу: старик-то с палкой, что у тебя повешен в рамке, зашевелился, стал больше да больше и совсем вышел из рамки живой, подошел ко мне суровый да грозный такой, поднял на меня дубину и говорит: Перестань мать огорчать и не смей более пить вина!" Так вот, родимая, с тех самых пор Бог хранит: вылечился сын-то и капли в рот вина не берет. Вон он какой милостивец у вас батюшка!» Родственница игумений Марии, помещица Нижегородской губернии Лукояновского уезда, Александра Николаевна Юферова (в замужестве Ленина), случайно узнав о том, что Елисавета Алексеевна Ушакова — игуменья в Дивееве, поехала навестить ее и ознакомилась с монастырем. Тут она выслушала рассказ о канавке батюшки Серафима, и что этим местом шла Сама Царица Небесная, пожелала тоже прогуляться по ней и сорвать травку, которая целебна от всех болезней. Прошло много времени, и Александра Николаевна забыла о дивеевской травке, как вдруг сделалась больна. Страшный нарыв на нёбе грозил задушить ее, и выписанный превосходный доктор из имения гр. Кочубея, Иван Дмитриевич Соломон, осмотрев больную, сказал, что пока будет назревать нарыв, она промучается две недели и не ручается, что нарыв этот назреет, а скорее задушит больную. Когда доктор уехал, Александра Николаевна предалась отчаянию, как вдруг спасительный луч света озарил ее: она вспомнила дивеевскую травку. Нашли ее и подали ей. Больная раскрыла рот, насколько то было возможно, чтобы хотя самая малость попала этой травки... Помяв во рту лепесток, она заснула и проспала 20 часов, к ужасу окружающих. На другой день она встала с постели радостно, покойно, и нарыва как бы и не бывало в горле. Приехавший доктор Соломон так удивился, что, когда узнал причину, несмотря на то, что был лютеранин, воскликнул, перекрестившись: «Ну так воистину велик же ваш Серафим!» Вследствие этого Соломон сам поехал в Саров и Дивеево.