Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

Впрочем, злорадство Веги было не серьезное, а такое же легкое, ребяческое, как вся она.

Сабрина оставила возражение сестры без ответа. Но ее молчание и покорный вид красноречивее слов говорили, что она чувствует себя неправою и побежденною. Подметив и это, Вега в порыве искренней сердечности спросила:

— Разве тебе очень хотелось бы знать, Саб, как я отношусь к Реджинальду Тревору?

— Да, конечно, — созналась Сабрина. — И когда ты скажешь мне это, я объясню тебе причину моего… любопытства.

— О, в таком случае я все охотно скажу тебе, милая Саб. Слушай! Реджинальд Тревор для меня так же безразличен, как всякий другой мужчина. Все они для меня лично ничего не значат.

— Неужели ты ни в кого не влюблена, Вегочка?

— Ни в кого. Сколько же раз мне повторять тебе это?

— И никогда не была влюблена?

— Ах, Саб, какие странные у тебя вопросы! А этот последний всех страннее. Ведь ты всегда говорила мне, что не понимаешь и не признаешь другой любви, кроме неизменной, постоянной до гроба. И мне думается, что если бы я была в кого-нибудь влюблена, то оставалась бы влюбленною в одну и ту же особу до сих пор. Но я даже и понятия не имею об этом чувстве, потому что никогда не испытывала его. Да по правде сказать и не желаю испытывать, если он так терзает всех людей, как тебя.

— Это что еще за глупости! — едва не вспылила сдержанная Сабрина. — Я — влюблена и терзаюсь этим! Еще что выдумаешь? Уверяю тебя, что ничего подобного со мною нет.

— Нет, Саб, есть, и даже очень много «подобного», — невозмутимо продолжала Вега, чувствуя за собою превосходство положения и намереваясь использовать его до конца. — Может быть, ты думаешь, что никто ничего не замечает? Ну, ты сильно ошибаешься. По крайней мере я не была слепа за все время его отсутствия на войне…

— Кого это его? — с притворным хладнокровием осведомилась старшая сестра.

— Ну, ты, конечно, не догадываешься, о ком я говорю, — насмешничала веселая блондинка. — А я сейчас не хочу доставлять тебе удовольствия лишний разок услышать это имя… Скажу только, что с тех пор, как его нет, ты стала совсем другою, чем была раньше, Саб. Право, ты очень изменилась. Я еще помню время, когда ты была точь-в-точь такая же шалунья, как мы с Гектором. Но последние два года ты ходишь с меланхоличным видом… влюбленной киски. Только в самые последние дни — после получения известного письмеца — ты снова немножко повеселела, ха-ха-ха!

Засмеялась принужденно и Сабрина, хотя ей было вовсе не до смеха. Она чувствовала, что попала в тупик, устроенный ей сестрою. Письмо, на которое не раз уже намекала Вега, действительно рассеяло опасения, которым предавалась Сабрина. У нее никогда не возникало сомнения в верности того, кто был ей дорог и кому была дорога она, но она боялась за его жизнь, и его последнее письмо, извещавшее о… возвращении с войны, успокоило ее и заставило «повеселеть», как выразилась Вега.

— Слава богу, что Реджинальд Тревор не имеет для тебя никакого значения, дорогая сестренка, — поспешила она свести разговор с себя на тему о Треворе. — Если бы мы с отцом знали это раньше, то мы были бы избавлены от больших забот.

— Забот? О чем? — наивничала Вега.

— Ну, конечно, о тебе.

— По какому же поводу?

— Да по поводу вот этого кавалера, — пояснила Сабрина, кивнув на всадника.

— Напрасно вы так заботились обо мне, Саб, — возразила серьезным тоном Вега. — Я теперь уже достаточно велика, так что сама могу позаботиться о себе в подобных случаях.

Это звучало гордо со стороны молоденькой девушки, едва достигшей семнадцатилетнего возраста, но мнившей себя такою же взрослою, как двадцатилетняя Сабрина. Эта наивная на вид девушка обладала, однако, очень независимым характером, и не только не намерена была терпеть над собою контроль старшей сестры, но даже считала себя вправе контролировать сестру, потому что была любимицей отца, хотя, казалось, к нему скорее подходила бы старшая дочь.

— Уж не вашим ли с отцом заботам следует приписать то обстоятельство, что Реджинальд вот уже около двух недель не показывался у нас? — допытывалась, придравшись к случаю, Вега.

— Тут я ровно ни при чем, Вегочка, — ответила Сабрина.

— Так, значит, один отец? Да? Это-то ты уж наверное знаешь, и я прошу тебя сказать мне. По твоему лицу вижу, что ты знаешь, Саб.

— Да, наша горничная Гуензсиана как-то проговорилась мне, что между этим франтом и нашим отцом произошло объяснение, после которого «красное перо» и перестало появляться в нашем доме. Отец прямо сказал ему, что находит излишними его посещения.

— Да? Ну и что же возразил на это обладатель красного пера? Наверное, длинноухая Гуензсиана слышала это и сообщила тебе, — продолжала Вега, отмахиваясь от роя комаров, приставшего к ней.

Сабрина взглянула на сестру и, убедившись, что та действительно серьезно не заинтересована, ответила:

— К сожалению, горничная не расслышала, что именно сказало в ответ отцу «красное перо». Она только сообщила мне, что «перо» что-то глухо пробормотало сквозь зубы и тотчас же удалилось с видом полного разочарования.

— Странно, что Гуензсиана ничего не сказала мне, — заметила Вега. Девушке в самом деле казалось странным, что Гуензсиана, всегда выказывавшая именно ей, своей молодой госпоже, особенную симпатию, ничего не сообщила ей об этом.

— Нисколько не странно, — возразила Сабрина. — Гуензсиана боялась, как бы это не расстроило тебя.

— Ха-ха-ха! Какая удивительная деликатность!.. Но Гуензсиана не хуже вас с отцом должна бы знать, что это на меня нисколько не повлияет.

— Радуюсь, Вегочка, твоему благоразумию. Но отец, очевидно, не предполагал в тебе такой рассудительности, иначе он был бы избавлен от лишней неприятности. При его характере ему, конечно, было очень неприятно устраивать Реджинальду такие проводы, как их описала Гуензсиана. Она говорила, что отец был очень взволнован и что…

Сабрина вдруг прервала свою речь, когда, взглянув на