Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, Реджинальду Тревору еще никогда в жизни не приходилось чувствовать себя так неловко, как в эту минуту. Он знал, что везет с собой нечто такое, что нанесет его обидчику такой же удар, какой он, Тревор, сам получил от него. Это доставляло молодому человеку и некоторое удовлетворение, и вместе с тем мучило его. Ведь после этого как бы ответного удара он навсегда испортит свои отношения с отцом девушки, которую так искренне и беззаветно полюбил. Но его тут же утешала мысль, что, быть может, сама девушка, эта простенькая, наивная полевая маргаритка, какою она ему казалась, не разделяет взглядов своего отца; остальное же со временем уладится и без этого чересчур уж резкого старика. Затем вдруг мелькнула еще мысль: ведь как-никак, а он едет с крайне неприятным поручением, таким неприятным, что стыдно и выполнять его. А, чтоб пусто было этому Джону Уинтору и еще кое-кому, поставившим его, Реджинальда, в такое щекотливое, почти безвыходное положение!
Когда он стал подъезжать к самому дому, то сразу увидел смотревших на него в окно девушек. Заметив, что обе девушки в шляпах, он понял, что именно их-то он и видел стоящими на горе, а потом бегущими домой, только не по той дороге, по которой ехал он, а по боковой тропинке. Очевидно, они узнали его и Вега хотела бы встречать гостя милою, ободряющею улыбкою, а может быть, и еще более милым словом, но не решалась на это. Впрочем, пока довольно и того, что они хоть в окно смотрят. Сердце молодого человека забилось было сильнее, но тут же и упало: вместо привета, прелестное личико Веги выражало презрительное равнодушие, а черные брови Сабрины были нахмурены прямо враждебно. И когда он хотел снять шляпу и раскланяться перед девушками, они круто отвернулись от окна и скрылись. На крыльце же появился сам хозяин дома и со строгим видом поджидал приближения незваного гостя.
Несколько мгновений царило тяжелое молчание. Гость не решался ни заговорить первым, ни сойти с коня, не получая приглашения со стороны хозяина. Мистер Поуэль ожидал объяснения, зачем пожаловал нежеланный гость, а последний хотя и понимал, что должен дать это объяснение, но не знал, как к нему приступить, и совершенно смущенный тоже молчал. Наконец хозяин с кислою улыбкой осведомился:
— Что вам еще угодно от меня, мистер Тревор? Вам, кажется, опять зачем-то понадобилось меня видеть?
— Да, именно вас. Кого же еще? — грубовато отрезал посетитель, обозленный этим новым оскорблением.
— В таком случае прошу вас скорее изложить вашу надобность, — тем же тоном продолжал Поуэль. — Быть может, вы имеете сказать мне всего несколько слов? Можете сделать это, не сходя с седла. Но если необходимо, я могу и пригласить вас войти в дом.
Сами слова Поуэля, тон, каким они были произнесены, и взгляд, который их сопровождал, — все это был ряд пощечин для блестящего кавалера. Побледнев, он выпрямился на стременах и с резко подчеркнутою иронией отчеканил:
— Благодарю вас, сэр. Мне нет надобности входить под ваш «гостеприимный» кров. То, что мне поручено передать вам, я могу вручить и здесь, оставаясь на лошади. Я предпочел бы вручить это кому-нибудь из ваших слуг, но раз вы очутились здесь, у дверей вашего дома, сами, то позвольте вручить вам лично.
С этими словами молодой человек вытащил из-за пазухи большой конверт казенного вида с красною сургучной печатью. Печать была королевская. Эмброз Поуэль молча взял конверт и, тут же вскрыв его, прочитал про себя следующее королевское послание:
«Дворянину Эмброзу Поуэлю».
«Благосклонно приветствуем вас, верного нашего подданного» — так начиналось письмо. Далее тягучим канцелярским слогом описывалось право короля совершать частные займы у своих подданных, затем излагалось предложение внести в частную кассу короля, для военных и других надобностей, три тысячи фунтов стерлингов, которые-де, по истечении полуторагодового срока, будут возвращены полностью. Письмо заканчивалось словами, что получить эту сумму король доверяет сэру Джону Уинтору, которому Эмброз Поуэль и должен представить ее не позже двенадцати дней по получении этого послания, и что сэром Джоном Уинтором будет выдана форменная расписка в получении денег. Затем следовали печать и собственноручная подпись короля.
— Вначале как бы просьба, а в конце уж прямо разбойничье требование! — с едким смехом проговорил тот, которому адресовано было это письмо.
— Позвольте мне, мистер Поуэль, заметить вам, что я служу не только сэру Джону Уинтору, который послал меня к вам с этим поручением, но и королю, поэтому не могу допустить, чтобы вы так отзывались о короле. Вы, кажется, осмелились назвать его разбойником?
Мистер Тревор произнес эти слова, задыхаясь от разнообразных чувств, теснившихся в его груди. Он едва сдерживался, чтобы не выйти из границ приличия.
— Вы можете думать все, что хотите. Это вам не воспрещается, — с ироническим смехом отвечал Поуэль, разрывая королевское послание и бросая клочки под ноги лошади всадника. — Поезжайте обратно и доложите вашему непосредственному начальнику, как я поступил с этою… с этой просьбой о пособии на бедность.
Нечаянно взглянув вверх, Тревор снова увидел прекрасные личики обеих сестер и прочел на них полное одобрение ответа отца. Посланцем овладело такое бешенство, что он чуть было не прибег к насилию над стариком, бросившим оскорбление не только ему, Тревору, но и тем, кому он служил. Но, сделав над собою громадное усилие, молодой человек сдержался, сообразив, что он со своим слугою слишком слаб в сравнении с целою толпой челяди, выглядывавшей из всех дверей надворных построек и, видимо, готовой грудью броситься на защиту своего хозяина. Их насмешливые лица и злорадное хихиканье ясно доказывали, что они с особенным удовольствием занялись бы этим господчиком, ненавистным им уж за одно то, что он принадлежал к партии короля. К тому
