Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

— Уйдешь — что будешь делать?

— Поищу работу в какой-нибудь транспортной компании. Я ведь раньше работал на грузовике.

— Это здорово.

— Здорово, — улыбнулся он.

У нее навернулись слезы на глаза.

— Ты прости меня. Я действительно плохая, Кэндзи прав.

— Ничего подобного.

Тамиэ протянула свободную руку и прикоснулась к его щеке. Он взял ее руку, пожал ее, и Тамиэ ответила ему пожатием.

— Что сказать твоей матери?

Тамиэ замотала головой.

— Ничего не говори, слышишь.

— Раз не надо, значит, не скажу. И потом, тебе уж скоро выписываться.

— Как ты думаешь, где я была?

— Так путешествовала же.

— Это неправда. Я была в Токио. И…

Микио наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Поцелуй их был долгим. И пока он длился, в душе его постепенно исчезала муть и становилось прозрачно-прозрачно. Желание в нем молчало. Но от этого делалось только еще светлее.

Это ощущение так и осталось в нем, в самой его глубине. И когда он шел из больницы на работу, его поддерживала какая-то сила, лучившаяся изнутри. Он был все время возбужден. Но это возбуждение было приятным. Может быть, ему почудилось, но Камидзаки, здороваясь с ним, казался каким-то смущенным. Как будто не мог выдержать его взгляда. Зато товарищи по работе смотрели еще дружелюбней, чем обычно. Впрочем, наверняка все это ему только чудилось, но прежде такого с ним не бывало.

Он подал заявление об уходе. Начальник отдела кадров тоже не сказал ему ни слова. В бухгалтерии, куда он пошел за расчетом и выходным пособием, все сделали очень быстро. Когда он вышел за ворота фирмы, он как бы заново оглядел ее. Обыкновенный угрюмый дом с неряшливо болтающимся флагом на крыше, призванным символизировать фирму и ее лозунг о трех любовях[54].

Он купил для Тамиэ что повкусней и вернулся в больницу уже после обеда. Посетителям полагалось приходить на свидания утром, и сейчас в приемной были только больные, перелистывавшие старые журналы. Он снял ботинки, надел шлепанцы и пошел по лестнице на второй этаж. Ему хотелось поскорее сообщить Тамиэ, что он ушел с работы. Правда, он уже говорил ей об этом, и вообще ничего интересного в этом не было, но почему-то ему хотелось это сделать. А может быть, хотелось сказать что-то другое.

Дверь в палату Тамиэ была приоткрыта. В этот небольшой просвет виднелась спина врача. Обход? Но время неподходящее. К тому же в позе врача, словно нависавшего над койкой, было что-то неестественное. Он в растерянности постоял у двери. Из палаты доносился негромкий голос. Тон был умоляющий. Время от времени Тамиэ коротко отвечала. Он встревожился и заглянул в палату. Врач был, конечно же, тот самый молодой человек. Тамиэ не было видно из-за его широкой спины. Беспокойство Микио усилилось. Сколько он ни ждал, разговор все не прекращался. Тон врача постепенно становился все более горячим, и в нем появились даже угрожающие нотки. Микио решительно постучал в дверь.

— Вот и я! — Как ни в чем не бывало, вошел он в палату.

Врач поднялся и взглянул на него. Лицо его, обычно землистое, теперь порозовело, в нем появилась даже известная живость. Но когда врач узнал Микио, выражение озабоченности снова вернулось к нему, и лицо стало бледным как обычно.

— Завтра можно выписываться. Анализ крови показал, что функциональных нарушений в печени нет, — скороговоркой пробормотал врач и, проскользнув мимо него, вышел из палаты.

— Обход был?

— Нет, не обход. Ты вовремя пришел, выручил меня.

— Что такое?

— Странные вещи говорит. Господь бог, мол, то-то и то, целых полчаса говорил.

Микио предполагал совсем другое и не сразу понял, о чем говорит Тамиэ. Видимо, врач вошел в палату, когда она дремала. Она почувствовала, что возле нее кто-то есть, открыла глаза и увидела лицо врача совсем рядом. Она чуть не закричала.

Врач сказал ей то же самое, что и при нем, — завтра, мол, можно выписываться, а потом добавил, что хочет немного поговорить с ней, и уселся. Он настойчиво расспрашивал Тамиэ о ее жизни. Особенно его интересовало, почему она выпила лекарство.

— Разве это можно объяснить? Тут ведь не одна какая-то причина. Просто вдруг чувствуешь: все, нет больше сил, а тут что-нибудь случится, подтолкнет тебя, и решаешься. Да я и не то чтобы смерти хотела, просто мне было все равно, жить или умереть.

— Так чего же он, собственно, хотел?

— Да не знаю. Сказал только, что я очень грешный человек. Это-то конечно. Но он говорит, люди все грешны, все плохие. Этот мир полон такими плохими людьми. В особенности коммунисты — самые плохие из всех, самые гнусные дьяволы, им ничего не стоит убить человека. Обнаружат несчастного человека — и давай соблазнять его разными сладкими словами и превращают в орудие дьявола. И если я не хочу, чтобы со мной это случилось, то я должна верить в этого его бога. Люди по своей природе злы и легко становятся добычей дьявола, поэтому, он говорит, непременно нужен бог.

— Что еще за бог?

— Да какое это все имеет значение?

Тамиэ приподнялась на койке. Тут он впервые заметил, что капельницу убрали.

— Совсем недавно сестра унесла.

Тамиэ смело развела руками в стороны. Халат распахнулся, обнажилась грудь. Он смущенно отвел глаза, и Тамиэ поспешно запахнула халат.

— Купил тут разное. Тебе, наверно, уже можно поесть.

Тамиэ заглянула в бумажный мешок.

— Все очень вкусно. Только мне пока не хочется.

— Тогда потом. Тасиро-сан придет, тогда.

— Ладно. А можно я немного дам сестре? В больнице, знаешь, когда выписываешься, принято благодарить сестер.

— Можно еще купить.

— И так сойдет. Деньги ведь нужны.

Он вспомнил, что Тамиэ работала в больнице.

— Слушай, сестры тут какие-то странные. Ни слова не говорят и вообще ужасно грубые.

— Так они почему ни слова не говорят, — со смехом сказала Тамиэ, — они еще не умеют как следует говорить по-японски.

— Не умеют говорить по-японски?

— Ну да, они ведь из Южной Кореи. Я сразу поняла. В той больнице, где я раньше работала, они тоже были.

— Так ведь и в Южной Корее есть какие-нибудь больницы.

— А их покупают. И они работают здесь за гораздо меньшую плату, чем японские сестры.

— Покупают? Да как же это…

— А вот так. Не хватает рабочих рук, работа тяжелая… А они обходятся дешевле, чем японские сестры, да и не жалуются.

Микио рассеянно посмотрел в окно. Отсюда был виден супермаркет на углу. Под гирляндами разноцветных флажков, украшавшими вход, сновали женщины с бумажными сумками. От них так и веяло спокойствием обыденной жизни. Как не вязалось с этим то, что сказала Тамиэ.

— Только это ненадолго; говорить они научатся, а работу тяжелую бросят. Кое-кто уезжает обратно в Южную Корею, а в основном они все идут в бары, кабаре. Я ведь тоже так сделала.

— Ну, ладно. Я, пожалуй, пойду. Купить тебе пирожное?

Тамиэ не ответила. Он обернулся. Она звала его взглядом. Он подошел к ней, и она обеими руками обхватила его за шею. Он так и остался стоять в неудобно-склоненной позе, обнимая ее.

— Я думаю, может, мне опять пойти работать в больницу, — тихо сказала она ему на ухо. — Я боялась, я больше не смогу, а полежала здесь и поняла, что, кажется, смогу.

— Может, не стоит?

— Не говори ничего, обними меня покрепче, — жарко прошептала она. — Знаешь, я в больнице убила человека.

Он сделал движение, но руки Тамиэ с силой остановили его.

— Женщину, лет сорока. В таком возрасте первый раз рожала. Роды прошли нормально. И плацента тоже вышла спокойно. После родов я должна была за ней ухаживать. Регулярно ставить градусник — нет ли осложнений. Кровотечение тоже было в норме, я не беспокоилась. А однажды было сразу несколько родов, работы масса. Мне уже за другими велели смотреть, но я и к той ходила. И вот я вижу, что у нее кровотечение никак не прекращается. Я как-то не придала этому значения. Подумала: может, сообщить, — а потом забегалась, занялась другими делами. Прихожу к ней, а у нее кровотечение страшное. Я испугалась, побежала за доктором, а уже было поздно. Она умерла от потери крови. Мужа потом врачи успокоили, объяснили все как-то, но все равно же, она из-за меня умерла, я недосмотрела.

На своих щеках, прижатых к ее лицу, он почувствовал горячую влагу. Он крепко обнял Тамиэ.

— Я тихонько пришла к ней на панихиду. Доктор мне строго-настрого велел никому ничего не говорить, но я не могла усидеть. А как собрались выносить гроб, муж стал с нею прощаться. Начал говорить, а потом вдруг замолчал и голову опустил. И не поднимает. И плечи дрожат. Я не выдержала и убежала. Бегом. Так и бежала всю дорогу.

Горячая грудь прижавшейся к нему Тамиэ затряслась. Он инстинктивно начал гладить ее по спине. Но ей не становилось легче.

Раздался стук, и дверь отворилась. Они не успели отпрянуть друг от друга. Это пришла густо накрашенная медсестра. Она видела, как они обнимались. Но стояла с непроницаемым видом. Он отошел к окну. Сестра протянула Тамиэ градусник. Тамиэ вставила его под мышку и легла. В палате был тяжелый, спертый воздух. Через некоторое время сестра протянула руку, Тамиэ отдала ей градусник. Сестра поглядела на него, сдвинув брови, небрежно сунула его в карман халата и стала записывать данные в карточку. В этот момент Тамиэ что-то сказала на незнакомом ему языке. Сестра удивленно взглянула на нее. Черты лица смягчились. Тамиэ поочередно указала на себя и на него и снова сказала что-то непонятное. Тогда сестра едва заметно улыбнулась и произнесла благозвучную короткую фразу. Тамиэ ответила ей, сестра бросила быстрый взгляд в его сторону и вышла из палаты. Взгляд был мягкий и приветливый.