Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Искусство есть гениальное познание. Гениальное познание расширяет его формы. В символизме, как методе, соединяющем вечное с его пространственными и временными проявлениями, встречаемся с познанием Платоновых идей.
Задача символистов сложна: «…от них требуется пророческая смелость неофитов, верующих, что в момент падения вырастут спасительные крылья и понесут над историей… Они должны идти там, где остановился Ницше, – идти по воздуху».
О связи слова и музыки писали почти все символисты…
Поэзия – одновременно Слово и Музыка. Кому как не ей навеивать и внушать вечное, кое часто невыразимо? Словом она говорит и мыслит, Музыкой поет и грезит. Вот почему только лирическую Поэзию можно назвать Поэзией как таковой, она – дитя Мысли-слова и Музыки-грезы.
А главенствует ныне во всей лирической Поэзии Поэзия символическая, ибо она одухотворена идеей, возвышающей ее над суетой обыденной Жизни, и берет из этой Жизни единственное, что в ней вечного – Красоту, признак Добра и Истины.
Поэзия – синтез Слова и Музыки, позволяющий внушить вечное, выразить невыразимое. Символическая поэзия одухотворена идеей проникновения в суть вещей сквозь их покровы, идеей возвышения над суетой обыденной жизни, идеей совмещения Истины и Добра, Красоты и Духовности.
Самарий Великовский:
Верлен музыкален, как никто, пожалуй, из стихотворцев Франции, вплоть до того, что смягченная, как в старинных народных причитаниях, волнисто струящаяся, заунывно колдовская напевность порой отодвигает у него в тень содержательное наполнение слова и сама по себе смыслоносна:
Осени стон,
Как похорон
Звон монотонный.
Тьма за окном,
Все об одном
Плачется сонно.
И вместе с тем Верлен метко наблюдателен, он словно бы невзначай набрасывает зарисовку, порой – простым перечнем-цепочкой безглагольных назывных обозначений. Он придает ей воздушную легкость, вовлекая едва упомянутые им вещи в стремительное круженье-мельканье и вдобавок насыщая, окутывая эту россыпь своим переживанием так, что не различить, где увиденное, внешнее, а где испытанное, внутреннее.
М. Шаповалов:
Итак: не живопись словом, а музыка в слове. Всякие социальные веяния, всякое «содержание» из стихов улетучивалось. Одна из книг Верлена неслучайно называлась «Романсы без слов». В ней запечатлены шорох листвы под налетом легкого ветра, нежный шум дождя по камням мостовой и по крыше, растворяющийся зимний пейзаж в смутном мерцании снега, мучительное созерцание алых роз, грозящих разлукой… Разумеется, некие внешние очертания мира в стихах Верлена оставались не размыты. Но они служили часто лишь фоном, на котором звучит то нежно-печальная, то саркастичная и резкая музыка настроения.
Вершины музыкальности и эмоционального трепета Верлен достигает в замечательных «Романсах без слов». Душевная жизнь поэта здесь полностью слита с природой. «Романсы без слов» – это действительно песни, то печальные, то пленительные, то гипнотизирующие утонченностью чувств, то уводящие воображение слушателя в дальние миры.
Это – истинное чудо, собрание перлов, слова здесь – фразы, строки – страницы; это высшее развитие поэтического импрессионизма, скажут ценители. – Стихи очаровательные, единственные, не допускающие комментария; он был бы бесполезен для поэтов и еще более для не-поэтов, все равно не способных понять стихи Верлена.
Угадать я стараюсь в роптанье
Лики тонкие зовов печальных,
И в мерцанье огней музыкальных
Лик Любви – словно рай в обещанье!..
Любовь Верлена в корне отличается от бодлеровской. Вместо пылкости, страстности, чувственности – сдержанность целомудрия, чистота, боязливые ласки. Любимые губы – первые весенние цветы. Очаровательный платонический шепот. В «Усталости» поэт уже прямо отвергает трубящую в рог хищную страсть, предпочитая объятиям и судорогам обладания невинный поцелуй. Он просит возлюбленную умерить свою лихорадочность, приглушить ласку, убаюкать взглядом. Полузакрытые глаза, скрещенные на груди руки, изгнанное из сердца желание, погруженность в дуновение ветра и песню соловья («Под сурдинку»). Любимая женщина – более воображение, чем реальность. Он не столько видит, слышит, ощущает, сколько помнит ее, часами разговаривает с ней… в одиночестве.
В этой единственной в своем роде, неподражаемой книге поэт рассказывает о себе, о своих фантазиях и мечтах, о своих печалях и болях, о внутреннем и сокровенном.
Как-то особенно больно
Плакать в тиши ни о чем.
Плачу, но плачу невольно,
Плачу, не зная о чем.
Или – начало:
Небо над городом плачет,
Плачет и сердце мое.
Что оно, что оно значит,
Это унынье мое?
Эта книга – плач по утонувшим надеждам и мечтам и предчувствие еще больших горестей.
Все розы были ярко красны,
Плющи – неумолимо черны…
Твои движения опасны,
Мои уныния упорны.
Все небо было слишком нежным,
Зеленым море, воздух ясным…
Я знаю: я – пред неизбежным,
Пред чем-то горьким и ужасным.
Нужны ли комментарии к этой пронзительной поэзии-музыке?
Это – экстаз утомленности,
Это – истома влюбленности,
Это – дрожанье лесов,
Ветра под ласкою млеющих,
Это – меж веток сереющих
Маленький хор голосов.
Свежие, нежные трепеты!
Шепоты, щебеты, лепеты!
Кажется: травы в тиши
Ропщут со стоном томительным,
Или в потоке стремительном
Глухо стучат голыши.
Эта книга – образец высших поэтических достижений, потрясающей выразительности и силы переживаний.
Тяжелей нет мученья
Без любви, без презренья,
Не понять, отчего
В сердце столько мученья.
Слезы в сердце моем —
Плачет дождь за окном.
О, какая усталость
В бедном сердце моем.
Даже в названиях стихов – «Тянется безмерно» – огромная выразительность:
Тянется безмерно
Луговин тоска.
Блещет снег неверно,
Как пласты песка.
Небеса без света,
Тверды, словно медь,
Месяц глянул где-то,
Вновь чтоб умереть.
И вдруг – как молния:
Спляшем жигу!
Ах, я любил ее глаза,
Светлей, чем в звездах небеса,
Те, не лукавые глаза!
Спляшем жигу!
Она умела без конца
Терзать поклонников сердца,
С улыбкой милого лица!
