Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спляшем жигу!
Мудрость
Боже, ты меня ранил любовью,
Рана открыта еще,
Боже, ты меня ранил любовью…
П. Верлен
И все же не вызов, а смирение было главным качеством этого человека – человека, писавшего христианские стихи и нарушавшего христианские заветы. Недаром в его стихах мы столь часто слышим ритмы и мотивы св. Франциска и св. Терезы.
Где пропадал он многие годы? Легенда рассказывает о страшных грехах и жестоком искуплении. А он сам? —
Что ты сделал, что ты сделал?
Исходя следами,
О, подумай, что ты сделал
С юными годами!
Пропитанная возрожденным средневековым символизмом гимническая «Мудрость» – вершина поэзии Верлена, по словам Антуана Адана, представляющая собой поэзию невидимого и потустороннего. Лучшая книга стихов после «Les Fleurs du Mal», – скажет Шарль Морис. А сам автор в предисловии напишет: «Я никогда не думал так, как теперь. Я долго бродил среди заблуждений современности, участвуя в ее ошибках и неведении. Вполне заслуженные страдания обратили меня к Богу, и Бог даровал мне понять это предостережение…»
О душа, что тоскуешь,
И какой в этом толк?
И чего ты взыскуешь?
Или нет упованья,
Не обещан исход,
И бесцельны скитанья,
И неверен оплот —
Долгий опыт страданья?
Верлен был не только новатором в лирической поэзии, но одновременно дал французской католической литературе стихи, наполненные правдивым, глубоким и волнующим чувством. Давно уже никто так не передавал раскаяние, покорность, нежную и неколебимую веру, радостную любовь к Богу. Он действительно попал в тон первых францисканцев или, говоря точнее, передал настроения народа, который воспринял францисканский дух, народа, который в средние века приобщился к нежному покаянию и всепрощению Евангелия. Ему лишь не хватает тех сладких грез, нежных фантазий, любовного опьянения праведной души, которые присущи кантикам убогих монахов из Ассизи, божьих жонглеров и трубадуров аскетизма. Но он правдиво передал с удивительной свежестью отдельные движения души, исполненные грации; он сделал это с очаровательной неловкостью выражений, являющейся наивысшим эффектом искусства. Не следует забывать, что рядом со спонтанными находками в сборнике «Мудрость» есть строки, которые потребовали от него огромного труда. Некоторые из них – это переводы, перефразы, обработки «Имитации Иисуса Христа»[52] или Литургии, уже не говоря о перепевах из Данте.
Конечно, Верлен не был, как то представляется некоторыми его поклонниками, «великим католическим поэтом Франции» – его покаяния часто сменялись грехопадениями, а христианские стихи – эротическими и «кабацкими»; естественно, он не был «праведником», но это не умаляет красоты его мистических и теургических стихотворений. Со времен средневековья никто так не воспевал Евхаристию, Иисуса Христа и Деву Марию, как это делал новый падший ангел, завсегдатай кофеен Латинского квартала. Нет никаких сомнений в том, что «Мудрость» – одна из лучших христианских книг, написанных в Новое время.
Поворот Верлена к христианству не только наполнил мистическим содержанием стихи, но приблизил к пониманию божественной полноты и божественного единства мира, насытил их культурным пафосом европейской цивилизации, давшей множество примеров высочайших взлетов человеческого духа. Верлен «Мудрости» – это совсем другой поэт, чем автор «Сатурнических стихотворений» или «Романсов без слов», – сказался семилетний перерыв, наполненный страданиями и переживаниями «прóклятого». Отныне каждая его миниатюра – мазок огромного эпического полотна, изображающего грандиозность мира и человеческих страстей.
Антуан Адан полагает, что «Мудростью» Верлен порывает с импрессионизмом и приходит к «подлинному символизму», который «занимательной игре» в психологические ассоциации предпочитает «поэзию невидимого и потустороннего». «Мудрость» действительно насыщена «символами души», «раздавленной, углубившейся в ночь, которую пронизывают лучи надежды».
Рубен Дарио:
Я знаю: священный огонь обжигал его руки. И как терзаемый раскаяньем флагеллант осыпает себя ударами кнута, так Верлен бичевал свою душу – капли этой крови запеклись на строках его песен.
Леон Блуа:
Он [Верлен] преклоняет колена при входе в древнее вместилище надежды, в исконный корабль Экстазов и из глубины сознания взывает к воскресшему Богу (у Блуа – «к поруганному бичами» Богу, но в этом выражении следует видеть уступку западному «долоризму», поклонению страданию), чтобы он был свидетелем его жертвы.
«Мудрость», бесспорно, «несравненная книга», поставившая Верлена в «первый ряд поэтов». Порой диву даешься, видя, как лучшие творения мировой поэзии трактовались нашими как свидетельства упадка, «сужение творческого кругозора» – в данном случае только по той причине, что здесь постоянно присутствуют Бог и душа. Когда одухотворение воспринимается как «нарастающий упадок»…
Книга молитв, проповедей, псалмов, пророчеств, насквозь пропитанная христианским гуманизмом и религиозной тягой к запредельному, «Мудрость» сочетает в себе равнодушие к бездуховному с оптимистической мечтой. Символы жизни – жара, жажда, боль. Символ души – надежда. Но и душа уходит на второй план, освобождая место Богу.
О Боже, Ты меня любовью ранил,
И эта рана вся еще дрожит!
О Боже, Ты меня любовью ранил.
О Боже, я познал, что всё ничтожно,
И слава Божия вошла в меня!
О Боже, я познал, что всё ничтожно.
О Господи, Бог святости и страха,
Бездонны пропасти моих грехов!
О Господи, Бог святости и страха.
О Господи, Бог радости и мира,
Мое неведенье, мой страх – томят!
О Господи, Бог радости и мира.
Всё это знаешь Ты, всё это знаешь,
И то, что я беднее всех других!
Всё это знаешь Ты, всё это знаешь.
Но, что могу, всё отдаю Тебе!
Но и в этот панегирик Богу то здесь, то там врывается великий Отец Церкви, охваченный верой и сомнением:
Кругом слепая мгла.
Теряю я сознанье,
Где грань добра и зла…
О, грустное преданье!
Я – словно колыбель.
Ее в глубокой нише
Качает темный хмель:
О тише, тише, тише!
Вершиной «Мудрости» является чисто августиновский «Мистический диалог», до сих пор на русский не переведенный, – диалог грешника и Бога:
– Господи, Ты высказал мне всю свою душу! Воистину я ищу Тебя и не нахожу. Но как мне любить Тебя! Ты видишь, как я низок. Ты, чья любовь
