Путь Базилио - Михаил Харитонов

— Встрэть дилижанс и атведы дарагих гастей, — бросил он ожидающему нахнаху. — Дай пакушат и патом заведы в башню. И скажы, пусть идёт смэна. Скорэнько.

Смена явилась минут через пять. За это время Тарзан обдумал, в каком виде ему приходить на совещание.

В своей личной комнате — во всех крепостях домена шерстяных была комната вождя — Тарзан скушал креп с ежевичным муссом, выпил каппучино[46] и позволил себе немного «Baron Otard VSOP». Заел коньяк пастилкой: шерстяные острым обонянием не отличались, но кто-нибудь мог унюхать запах алкоголя. Алкоголь считался харамом, и не без оснований — тому были виной особенности обмена шерстяных, прежде всего проблемы с алкогольдегидрогеназой[47]. Тарзану, прошедшему две основательные перепрошивки, никакие вредные последствия не грозили — но объяснять такие моменты рядовому составу было совершенно ни к чему.

Размышляя об этом, вождь нахнахов рассеянно передвигал вешалки в платяном шкафу, ища подходящий смокинг. Остановился на угольно-чёрном приталенном, в комплект к которому шла дымчато-серая сорочка под тон шерсти и парадные рейтузы того же цвета. Композицию завершил атласный кушак, бабочка и пара полезных аксессуаров. Джейран принёс туфли-лодочки, надел на ноги господина и тщательно вылизал. В последний момент Тарзан вспомнил о парфюме, вытащил из клетки любимого Труссарди и сильно сжал. Мощная струя оросила левое запястье. Нахнах постучал им о правое, потом потёр лапами за ушами. В таком виде, решил он, можно являться в приличное общество.

Увы, обычные нахнахи в таковом обычно не состояли. Так что Тарзану пришлось пробираться в переговорную залу секретным ходом. Нет, ничего харамного в его одежде не было. Но солдатня, в жизни не видавшая ничего прекраснее тактического жилета, могла поднять своего вождя на смех. Убивать хороших солдат по такому ничтожному поводу Тарзану не хотелось.

А вот переговорную Тарзан любил. Это было место, обставленное в его вкусе: просторная комната без окон, обитая жёлтыми штофными обоями, с камином, изящным столом орехового дерева и четырьмя золочёными креслами в стиле «позднее кагебокко». В правом углу, где нахнахи обычно держат оружие, стоял белый рояль. На нём Тарзан иногда — когда не было никого поблизости — наигрывал что-нибудь заветное, ну или просто импровизировал… Освещалось всё это великолепие лампами поняшьей работы. Их мягкий желтоватый свет Тарзан любил даже больше, чем естественное освещенье.

Когда он вошёл, все участники совещания были уже в сборе. Возле камина устроился ответственный за спецпроекты хемуль Гжегож Бженчишчикевич, более известный как Гжещ. Обычно неряшливый, он на сей раз причепурился: на нём была хемульская кофта до колен, а на столе лежал бювар красной кожи. Чуть поближе сидел и курил сигару Мага, начальник службы личной безопасности Вождя. А у стены, в неизменной своей жилетке, коротал минуты полковник Барсуков.

Когда Тарзан вошёл, Гжещ с трудом оторвал попу от стула, привстал и потряс башкой. Мага, как полагается, вскочил и вытянулся по струнке. Полковник не шевельнулся, но Тарзан понял, что замечен. Сомневаться не приходилось: взгляд полковника ощущался почти физически, шкурой. Тарзан вспомнил, как однажды попробовал посмотреть ему в глаза. Посмотрел. И потом неделю шарахался от собственной тени, которая, казалось, внимательно за ним наблюдает.

— Добра и здоровья, — поприветствовал он собравшихся, радуясь, что можно не ломать язык. Он давно сделал операцию на горле, избавшившись тем самым от грубого обезьяньего акцента. К сожалению, простые нахнахи могли это понять неправильно.

— М-м-м… доброго дня, пан Тарзан, — отозвался хемуль, с облегчением садясь на место.

Мага бросил на штатского взгляд, полный неприязни.

— Ас-саляму алэйка, — сказал он, склоняясь перед Тарзаном[48] в демонстративном поклоне и столь же демонстративно игнорируя прочих.

— Ни пуха, — полковник Барсуков окинул рассеянным взглядом окружающее пространство.

Тарзан сел на последний свободный стул и с удовольствием вытянул ноги.

— Приступим, — распорядился он. — Мага, начинай.

— Ми собралыс гаварит важное, — сообщил безопасник. — Нада засвыдетельствоват высокый дастоинство прысутствующых.

Он торжественно вытащил из-под стола корзинку с котегами.

Тарзан раздражённо дёрнул углом рта. Обычай ему не нравился: как и многие другие нахнахские обыкновения, он отдавал дурновкусием. Но Мага искренне считал все обряды нахнахов священными, а полковнику Барсукову было всё равно. Лишний раз огорчать безопасника или быть неправильно понятым полковником Тарзан не хотел.

— Дастойный воин нэ вэдает усталост, бол и няш, — торжественно провозгласил Мага. — Докажым что ми достойны сидэт и решат вапросы как нахнахи. Я сейчас доказать, что мой воля сыльный и я нэ баюс няш, — он взял котега, положил в пасть и перекусил шейку.

Гжещ посмотрел на корзинку с отвращением.

— Может, не надо? — как обычно в таких случаях спросил он.

— Ты ымээш право отказаца, — тем же тоном сообщил Мага, — но тагда твой голас в сабрании будэт савэщательным, — последнее слово безопасник произнёс с невыразимым презрением.

— Как будто я тут что-то решаю, — пробормотал хемуль. — А, ладно, давайте, что-ли… — он достал из корзинки котега. Тот умудрился вывернуться, упал ему на колени и тут же поскрёбся крохотными розовыми коготками о хемульское пузо, испуская волны панического няша.

— Да чтоб тебя, животное, — хемуль утёр пот со лба, прижал котега к столу и ловким движением скрутил ему шею. — Гляньте-ка: не обоссался, — с удовольствием заключил он, глядя на чистую столешницу.

Тарзан едва заметно усмехнулся. При первом знакомстве хемуль производил впечатление интеллигента и тряпки. Однако предыдущим местом работы Гжегожа был Отдел прогрессивных изысканий Мумидольского Института Экспериментальной Биологии. В ходе изысканий он прикончил собственными руками — и, как правило, довольно мучительными способами — больше существ, чем даже Мага. Исполнители маналул шли к хемулю за консультациями в особо сложных случаях — то есть когда нужно было эффектно замучить редкое, нетривиальное существо. Добросердечный Гжещ обычно приходил на помощь, находя болевые точки даже у актинидии или шампиньона.

Наступил черёд Тарзана. Ему попался самый няшный котег, граций на двадцать. Он не пытался урчать или ластиться — просто смотрел на шерстяного огромными голубыми глазами.

В голове Тарзана поднялась обычная заняшивающая муть-взвесь. Спасти котега, укрыть его… спрятать… накормить несчастного… согреть… он такой маленький, он такой красивый, такой хороший… как же его жалко…