Путь Базилио - Михаил Харитонов

Козёл решительно протянул руку к карте — и тут, наконец, заметил, что весь зал залит багровым светом.

— Извините, — сказал крупье, — игра окончена.

Попандопулос поднял глаза, и увидел, что его визави лежит на стуле, свесив щупла. Обе ротощели отвисли, в неподвижных глазах застыло неимоверное усилие. На полу валялся подкладкой наружу синий берет, как символ сокрушённой гордыни.

— Ментальное перенапряжение, — профессионально отметил крупье. — Он полностью выложился. Скорее всего, кровоизлияние в мозг. Согласно установленному порядку, — сообщил он козлу, — смерть игрока во время игры означает его проигрыш. Поскольку вы играли вдвоём, то выигрыш ваш. Но смерть необходимо засвидетельствовать. Сейчас я позову врача и представителя муниципальных властей. Пожалуйста, ни в коем случае не трогайте печать! — он показал на забранный тканью столик и величественно удалился.

Не теряя времени, козёл встал и, обойдя столик, подобрался к трупу со спины, как бы для того, чтобы заглянуть в его карты — а тем временем просунул ловкую руку сначала в левую протожабру, а потом и в правую.

В левой звякнула связка ключей. Её козёл на всякий случай оставил на месте. В правой был бумажник, который Септимий счёл законной добычей и экспроприировал. Если кто и заметил его манёвры, то сделал вид.

Под конец он всё-таки посмотрел в карты покойника. У того был исключительно сильный набор. Вероятность его испортить у козла была минимальной. Если бы покаянец играл честно, то имел бы все шансы на выигрыш.

Формальности заняли неожиданно много времени. Муниципальные упыри копались, проверяли какие-то документы. Далее выяснилось, что на покойнике висит не только неоплаченный штраф, но и просроченный потребкредит Райффайзенбанка. Это обстоятельство вызвало новый взрыв усердия у должностных лиц. При этом законный выигрыш Попандопулоса так и оставался опечатанным, пока он снова не пошёл к администраторше и не нажаловался. Та, памятуя о своём не вполне корректном злоперденье, приняла его любезно, в ситуацию вникла и решила вопрос с властями довольно быстро.

Оставалось полчаса до полуночи, когда Попандопулос с набитыми доверху подсумками стоял у стойки и размышлял, стоит ли ему здесь задерживаться далее. Достойной «хакамады» у него не было, но теперь он мог её приобрести за деньги или выменять в любом магазине артефактов. С другой стороны, повысившаяся чувствительность к ментальному подавлению как бы намекала, что пора и честь знать: его пребывание в Бибердорфе затянулось. Удача могла вот-вот кончиться. Он прямо-таки чувствовал, как последние её крупицы просыпаются сквозь ороговевшие пальцы.

Он уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей вниз, когда его окликнули.

Навстречу козлу поднимался давешний спиногрыз. Ротожопь его румянилась от возбуждения.

— Как удачно мы встретились, герр Попо! Будем играть? Вы обещали, — напомнил он, увидев выражение лица Попандопулоса.

Козёл мрачно кивнул и развернулся, мысленно давая зарок не увлекаться, беречь нервы и играть исключительно по маленькой.

Глава 44, которая как бы намекает нам, что не всякая успешная презентация успешна

15 дня 11 месяца Тарзана 889 года Тарзана / 15 ноября 312 года о. Х. Позднее утро. Страна Дураков, домен шерстяных, крепость Болат-Юрт.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Нэ жалэй. Нэ зави. Нэ плач.

«Народный пасловиц и пагаворка. Кныга маладова байца». — Гиен-Аул, «Нахнахиздат», 566 год Тарзана.

Небо над холмами было такого цвета, будто в облака вылили бочку лимонного сока. Такой же была и стена старинного дома — старинная, кирпичная, почти вся затянутая цветущим плющом. Над прохладным зевом арки свисали цветы тревожно-алые. Чуть правее виднелась узенькая, заросшая мелкой зеленью тропинка, сразу за ней — обрыв и внизу долина.

Сухо дрожал воздух, пахнущий солнцем и кирпичной пылью. Со старой сливы свешивалось покосившееся птиячье гнездо.

Запряжённый четвернёй дилижанс замедлил ход, притормозил, встал. Возница — грустный и плешивый гозман в ермолке — сощурился, прикидывая, пройдёт ли упряжка в узкий проход.

— Не пропрёмся, — с сожалением сказал гнедой першерон, заглядывая в арку.

— Не ссы, дёрнем и пропрёмся, — не согласился чёрный и презрительно испустил ветры. Гозман поморщился, но хвататься за кнут не стал. Ему нужно было проехать.

— Давайте помалу, — распорядился он, усаживаясь поудобнее.

Забренчала упряжь, заскрипели оси. Кони, напрягаясь, двигали дилижанс мелкими рывками, готовые в любой момент сдать назад.

В крышу дилижанса кто-то постучал изнутри. Гозман всполошился: велев коням стоять, он бросился открывать дверь.

На свет выбралось существо в бесформенном чёрном балахоне, с глубоким капюшоном на голове. Капюшон шевелился, как от ветра, но ветра не было. В тёмной дыре капюшона невозоможно было ничего разглядеть. Да и заглядывать туда почему-то не хотелось.

Существо покрутило головой, задержалось на гозмане, потом уставилось на лошадей. Гозман тут же кинулся на своё место и там застыл ледяным болванчиком. Лошади прижались друг к другу боками и пошли шагом, поднимая ноги абсолютно синхронно, как на параде. Дилижанс со скрипом втянулся в проход, чудом не зацепившись за древнюю кладку.

Остановился дилижанс уже на другой стороне, где всё было по-другому. Вместо буйного разнотравья вдоль дороги тянулся газончик из неправдоподобно зелёной травы, ровненько подстриженной муравьями-листорезами. По краям стояли строем, молодцевато вытянувшись, молодые яблоньки с белёными стволами. Воздух тоже был другой — какой-то оцепеневший, что-ли.

Гозман очухался и продрал глаза. Неприятного существа не было: видимо, оно ушло к себе в дилижанс. Кони стояли слегка обалдевшие, так что понадобился кнут и доброе слово, чтобы они пришли в себя и задвигали копытами. Дилижанс снова пополз по дороге, издали напоминая маленького чёрного жука.

Нахнах, дежуривший на башне южной стены Болат-Юрта, оторвался от окуляра подзорной трубы и сказал напарнику:

— Ани на нашэй старанэ, да. Далажы Тарзану, щто ани будут чэрэз десят мынут.

Второй обезьян сказал «ы-ы», поправил чуни и запрыгал вниз по железной лестнице, ведущей на Двор.

Железный Двор был, как тому и следовало, обит железом. Оно было везде — даже плац выложили ржавыми плитами. Повёрнутая во Двор стена казармы была заложена проклёпанными броневыми листами. Пятиметровые стены были украшены пиками. На каждую была насажена чья-нибудь голова — подсохшая на ярком солнышке, но вполне натуральная, с запашком. Старики говорили, что труп врага всегда хорошо пахнет. В таких вопросах Тарзан со стариками не спорил. Даже на традиционные праздики он приходил, извалявшись в падали, как подобает охотнику-нахнаху. Не все консерваторы были от этого в восторге, но приъодилось терпеть: молодой вождь их переигрывал и на этом поле.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});