Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

на одну команду победителей, независимо от ее состава, не отпускал), Ерохин дал медали как побывавшим на высшей точке, так и не побывавшим, тому же Шполянскому, например. И по-человечески, то есть абстрагируясь от спортивного формализма, это было справедливо. Однако с точки зрения «полированной доски» формальной истине о действительно имевшем место событии был нанесен явный ущерб. Сговор об умолчании этой истины был несомненным. Доказывать, что всем недошедшим до высшей точки остался сущий пустяк, не имело смысла. Что бы они ни сказали, ответ им был бы один – да хоть бы метр остался, все равно не дошли, а значит и не имеете права считаться восходителями. Их всех поголовно лишили чемпионских званий, заставили сдать медали, и точно так же всех, кажется, кроме Галустова – невольного виновника «криминального» события – лишили звания мастеров спорта, дисквалифицировав до уровня первого разряда. Провинившимся запретили возглавлять спортивные команды, претендующие на участие в чемпионатах страны по альпинизму. Это было направлено в первую очередь лично против Ерохина. На головы всей его команды были обращены как относительно справедливые, так и совсем несправедливые наказания, сочетающиеся с воистину иезуитскими запретами по ограничению их альпинистской деятельности. Но вершиной всей той карательно-назидательной расправы было решение не засчитывать реальный факт состоявшегося выдающегося высотного траверса и восхождения, словно они вообще не имели места. Впрочем, удивляться было нечему. Вся история СССР просто изобиловала «фактами», которые никогда не случались, и не включала множество фактов и определяющих событий, которые в действительности произошли. Так цензурировалась вся история, чего же было возмущаться тем, как обошлись с восходителями на «Победу»? Все они – судимые и их судьи – были детьми, то есть порождениями, Советской системы, многие – рьяными поборниками коммунистической идеологии с партийными билетами в кармане. Как могли рассматриваться с точки зрения интересов большевистской власти все события вокруг Пика Победы? Да он в одном своем названии нес огромную политическую нагрузку! Ведь в нем воплощалась всемирно-историческая победа всего советского народа над фашистской Германией в Великой Отечественной войне! И на тебе – первая экспедиция с треском провалилась. Могла ли страна и ее власть смириться с таким фиаско? Безусловно нет! Должна была вторая экспедиция добиться успеха и взять реванш у опасной горы? Безусловно должна! Поэтому недопустимы были любые сомнения в том, что команда Абалакова, включавшая самых титулованных и достойных альпинистов, действительно достигла вершины, то есть «овладела ею» и взяла реванш. А было ли это так или почти так, не имело никакого значения. Пик Победы был побежден соответствующими кадрами советского общества по указанию и под руководством родной коммунистической партии. Всё. Последующие восхождения уже можно было по желанию властей, в том числе альпинистских, засчитывать или не засчитывать – это уже не имело принципиального значения. Участь конкретных людей, участвовавщих в восхождениях после официально признанного первовосхождения, тоже в глазах властей много не значила.

Если даже не принимать в расчет причины, побудившие Богачева выступить с разоблачениями (а, видимо, они были серьезными, но Михаил о них так ничего и не узнал), то всё равно, за какой предмет в этом деле ни возьмись, он обязательно оказывался объектом убийственного совместного действия враздрай Советской морали, патриотизма, подчинения личности интересам общего дела, индивидуальной честности и социальной справедливости.

Начать хотя бы с Вано Галустова, из-за болезни которого загорелся весь сыр-бор. Каково ему было чувствовать себя виновником наказания своих спасителей? В итоге, будучи наказанным меньше всех (а действительно – как вообще можно наказывать за болезнь, полученную «при исполнении»?), он должен был испытывать особые душевные муки и дискомфорт. Но он хотя бы ни о чем для себя не просил и в решениях, определяющих действия команды, участия не принимал. Все решения принимались единолично Ерохиным. На этом основывался весь стиль его школы и работа команды. Он держал ребят тренировками на пике формы в разгар сезона восхождений, он поднимал их до света и при свете налобных фонариков приводил под стены, которые надо было пройти до того, как солнце нагреет примерзшие ко льду камни и не начнутся прострельные камнепады. Он определял лучших специалистов по прохождению различного рода трудных мест, благодаря чему выдерживался наивысший скоростной режим при любых восхождениях. Кому, как не ему, было решать, что целесообразно и справедливо делать при возникновении чрезвычайных ситуаций, когда на кон одновременно ставились интересы всего спортивного КОЛЛЕКТИВА (а выше интересов коллектива в советском обществе ничто и не признавалось) и вопрос о спасении одного из подопечных? И, надо признать, что с советской точки зрения, более того – с точки зрения официально признанных и практикуемых критериев управления системой, Ерохин принял абсолютно правильное решение – только что не идеальное. В нем был только один изъян. Чтобы оно считалось абсолютно правильным, все должно было оставаться шито-крыто. Ничего другого не требовалось. Ровно ничего. И тогда все члены команды могли праздновать заслуженную победу, получать награды и спортивные звания – в том числе и Вано Галустов, который долго перемогался сверх мочи, чтобы не поставить траверс под угрозу срыва, пока совсем не лишился сил. Но одного признания Богачева оказалось достаточно, чтобы нарушить всю гармонию торжества коллективизма.

Все участники скандала от Абалакова до Ерохина были убеждены, что правы на сто процентов. Ведь каждому из них когда-то доводилось идти на скромненький (а иногда – и не очень) обман в интересах команды, спортобщества или всей Родины. Равно как и каждому не хватало щепетильности: Ерохину – для того, чтобы не трубить о ненайденном на вершине абалаковском туре; Абалакову – для того, чтобы провести разбирательство происшествия без обвинений всех и вся и нарочито жестоких наказаний. Разве нельзя было, к примеру, оставить в списке победителей и чемпионов всех, кто вместе с Ерохиным взошел на высшую точку, а тех, кого он направил сопровождать обессилевшего Галустова, наградить особой наградой за доблесть, проявленную при спасении жизни товарища? Наверняка можно было, но судьям это и в голову не пришло. Наказывая один обман, они пошли на другой, уже, пожалуй, просто чудовищный – официально установить, будто реального восхождения не было вообще. Игорь Ерохин не стал оспаривать решения федерации альпинизма СССР, понимая, что это бесполезно. Той же зимой он кое-с кем из своих «перворазрядников» подал заявку на восхождение, получил разрешение и отправился на Домбай-Ульген. Чтобы «сделать вершину» по-быстрому, они решили идти по гребню, не прибегая к попеременной страховке, связавшись вшестером так называемым «паровозиком», то есть одной веревкой. Расчет был таков: все люди грамотные, техничные альпинисты, но если кто-то один из них оступится или сорвется, пятеро его запросто удержат либо забросив веревку за выступ, либо прыгнув с гребня в другую сторону. Однако на сей раз расчет не оправдался. Тот, кто сорвался с гребня Домбай-Ульгена, сдернул за собой еще троих одного за другим, после чего веревка, заброшенная пятым в связке за уступ, оборвалась еще до того, как он успел почувствовать рывок.

Улетевших вниз во главе с Ерохиным достали из-под стены и торжественно похоронили в Москве при стечении множества альпинистов. Смерть ребят заставила заговорить о несправедливости их наказания и противоестественности решения не засчитать им «Победу». Вдогонку погибшим было принято формальное запрещение ходить «паровозиком», то есть в связках больше чем трех человек. Однако явочным порядком все же было изменено решение о незачете высотного траверса. В очередном сборнике советского альпинизма с помпезным названием «Побежденные вершины» появилось сообщение о состоявшемся восхождении на Пик Победы с перечнем имен восходителей во главе с И. Ерохиным. Этим и завершилась сначала спорная и блестящая, затем скандальная и трагическая спортивная карьера одного из выдающихся альпинистов страны. Однако с гибелью Ерохина и троих его спутников основанная им школа альпинизма и присущий ей динамичный коллективный стиль восхождений не был истреблен. Наоборот. Через два десятилетия она доказала и показала всему альпинистскому миру свои сильные стороны и поразительные возможности, когда в 1982 году состоялось выдающееся первопрохождение на вершину Эвереста по юго-западной стене последовательно одиннадцатью восходителями советской команды. Подобного еще не бывало ни по технической сложности и протяженности стены, ни по числу побывавших на вершине Эвереста членов одной экспедиции.

Эту первую в истории советскую Гималайскую экспедицию возглавлял Евгений Игоревич Тамм. Физик, сын знаменитого физика Игоря Евгеньевича Тамма, академика, он превосходил отца по альпинистской квалификации. Как человек, выросший в атмосфере высокой культуры, буквально пропитанный ею, Евгений Игоревич был принципиальным противником той диктаторской манеры руководства людьми, которых объединяет и приводит в команды только их добрая воля и любовь к горам. Тем не менее, в составе экспедиции на Эверест были люди из МВТУ, воспитанные Ерохиным или ходившие с ним, которые