Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы к ним на вершину на ночь глядя не вышла следующая штурмовая связка Сергея Бершова и Михаила Туркевича – истинных героев Эвереста – 82 – на судьбе двух самых первых советских восходителей был бы поставлен крест, экспедиция была бы немедленно свернута по приказу из ЦК КПСС, а само небывалое прохождение юго-западной стены многолюдной командой не принесло бы никакой славы большинству ее членов за их в высшей степени рискованный и самоотверженный труд. На счастье всей экспедиции, Бершов и Туркевич находились в блестящей форме. Именно они первыми прошли большую часть отвесов юго-западной скалы, о чем в сообщениях Тамма в Москву в основном умалчивалось. А ведь это были лучшие скалолазы всей команды и даже страны и, как оказалось, вообще хорошие и сильные люди, от которых, однако, заранее мало кто ожидал, насколько именно их вклад в общее дело превратит исчезающий призрак победы в подлинный и бесспорный спортивный триумф.
Бершов и Туркевич встретили спускающихся Балыбердина и Мысловского недалеко от вершины Эвереста и дали им немного сухофруктов и питья. Учитывая близость высшей точки, они попросили Балыбердина согласиться с тем, что они сбегают на вершину прежде чем помогать первой двойке вернуться в штурмовой лагерь 5. Благородный Владимир Белыбердин и тут не проявил эгоизма. Он понимал, что значит достижимость Эвереста для тех, кто так стремился на него и оказался совсем рядом. И именно он разрешил нравственную проблему, вставшую перед Туркевичем и Бершовым – идти вверх или спасать безмерно задержавшихся в смертельно опасной зоне людей. Балыбердин не стал ни отговаривать их от восхождения, ни обрисовывать, в каком состоянии он находится при Мысловском. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять – лидер команды находится в почти полной отключке. За это его поздно было винить, а спасать еще все-таки было не поздно. Однако Балыбердин решил, что и в таких условиях не имеет права лишать ребят возможности побывать на главной вершине мира и никаких категорических просьб не произнес. Обе связки на время распрощались. К чести Мысловского, немного пришедшего в себя, он тоже не возразил против рывка второй двойки к вершине. И Туркевич с Бершовым рванулись вверх. Через пятьдесят минут хождения и лазания они достигли вершины, и проведя на ней полчаса, поспешили вниз. Через час, в полночь, они подошли к Балыбердину и Мысловскому. За два часа двадцать минут, прошедшие со времени расставания, последние двое прошли вниз совсем немного. Мучительный спуск в темноте имел только одно положительное качество – работа кое-как согревала. В 5 часов утра, уже после рассвета, все четверо подошли к лагерю 5. К этому времени Мысловский и Балыбердин пробыли на ногах 22 часа 50 минут, почти без питья и еды, на морозе, при свете и в темноте, что было своего рода рекордом.
Воздаяния за подвиги в деяниях на диво удавшейся экспедиции со стороны государства были, как обычно, не вполне адекватными. Высшими наградами – орденами Ленина – удостоили Мысловского и Балыбердина. Тамм, как руководитель, гнувший самостоятельную линию, далеко не всегда одобряемую руководством в Москве, получил награду рангом пониже – орден Трудового Красного Знамени. Ту же награду получили Бершов и Туркевич, обеспечившие счастливый финал экспедиции в большей степени, чем кто-то другой. Тамм как начальник экспедиции сработал на грани фола, Белыбердин с Мысловским – на грани жизни. Туркевич с Бершовым впервые в истории совершили все восхождение из последнего предвершинного лагеря практически полностью в ночное время, чем вряд ли стоило бы гордиться, если бы к тому не вынуждало критическое положение первой двойки. Ночной выход на штурм спас жизни двух людей, саму экспедицию – от трагического финала, а Тамма – от серьезнейшей травли. Словом, итог оказался блестящим, хотя мог быть совсем другим. Не случайно Владимир Балыбердин назвал свою главу в книге «Эверест-82» «Неправильное восхождение». И все-таки и все-таки… Одиннадцать восходителей сумело побывать на вершине Эвереста, взойдя туда по сложнейшему пути. Это было чрезвычайно много, просто несравнимо ни с чем другим в практике Гималайских экспедиций того времени на восьмитысячники. Тем не менее, советских альпинистов в тот раз могло быть еще больше.
После спуска в базовый лагерь последних из одиннадцати успешно взошедших на вершину участников дошла очередь и до поправившихся после работы на высотах до 7800 м Николая Черного и Владимира Шопина. Они уже шнуровали ботинки, чтобы отправиться наверх, когда из Москвы поступило категорическое требование прекратить дальнейшие восхождения. Одиннадцать победителей там сочли более чем достаточным числом, а потому разрешить выход на штурм двенадцатого и, тем более, тринадцатого члена экспедиции не желали ни за что. Им не было дела ни до альпинистских амбиций, ни до возможности осуществить мечту жизни людей, находящихся буквально на ее пороге. Воинствующие атеисты из ЦК КПСС испытывали суеверный страх перед числом 13 ничуть не меньше, чем верующие с существование Бога и его Врага, бывшего когда-то любимым архангелом. Чьи бы то ни были подвиги во имя мечты, тем более спортивной, после того, как государственное задание оказалось успешно выполненным, стали совершенно не нужны родной коммунистической партии, верными сыновьями которой являлись многие члены экспедиции, начиная со старшего тренера Овчинникова, хотя и не ее начальника Евгения Игоревича Тамма. Он подчеркнуто держался в стороне от политики и даже победную реляцию главе КПСС и всего государства начал словами: «Уважаемый Леонид Ильич!» вместо положенных: «Дорогой Леонид Ильич!» – за что и получил щелчок по слишком уж независимо поднятому интеллигентскому носу в виде ордена Трудового Красного Знамени вместо ордена Ленина. Ну, а что до Коли Черного, то в последующие годы он совершил три восхождения на восьмитысячники – Канченджангу, Аннапурну и Шиша-Пангму. Но высшую вершину Земли «добрать» до конца ему не позволили. Не дали.
Глава 22
В том же самом ОКБ, в котором Михаил познакомился с альпинистом Володей Шполянским, его ожидала, как оказалось впоследствии, и новая профессия. Но осознал он это не сразу. Начальником конструкторской бригады Михаила был Николай Васильевич Ломакин. При первом знакомстве с ним Михаила удивили две вещи – надтреснутый голос и худоба, заставлявшая воспринимать его более рослым, чем он был. Не очень крепкого здоровья, Николай Васильевич, тем не менее, был деятелен и бодр. По возрасту он как раз годился Михаилу в отцы. Впрочем, он тоже сразу сказал своему новому сотруднику: «Я смотрю на вас, как на сына». И, действительно – сын Николая Васильевича был молодым инженером того же возраста, что и Михаил.
Работать с Николаем Васильевичем оказалось интересно, несмотря на скучный характер тематики бригады общетехнической документации. Собственно конструировать там не приходилось, хотя конструкторский опыт был необходим, поскольку требовалось создавать разные классификации для разных направлений авиационной техники, а также комплектующих изделий и их составных частей. Не будучи специалистами в области классификации, они оба – и начальник и его молодой коллега – видели недостатки существующих и модернизируемых классификационных схем. При их детальном анализе многие недостатки оказывались принципиально неустранимыми, но самым главным из них было то, что в любой иерархической системе больше говорилось о принадлежности любого предмета классификации к более общим классам, подклассам, типам и видам, чем собственно о признаках и свойствах этого предмета. И Николай Васильевич Ломакин сделал решительный, просто небывалый по естественности, простоте и смелости шаг, позволивший освободиться от обязательных пут иерархии и не использовать иерархический подход там, где он не давал никаких выгод.
Через несколько лет весь мир профессионалов, занятых решением проблемы тематического поиска информации, смог оценить перспективность идеи дескрипторного индексирования – а именно: идею описания любых сообщений главным образом посредством имен предметов и их свойств, о которых идет речь в этих сообщениях. В СССР, насколько мог судить Михаил после работы в этой сфере в течение тридцати пяти лет, это впервые предложил Николай Васильевич Ломакин в 1960 году, а в Соединенных Штатах Америки примерно тогда же – профессор математики Кельвин Муерс. Муерс получил мировую известность и считался прародителем всего дескрипторного направления в информационном поиске. Николай Васильевич был хорошим разносторонне мыслящим инженером-практиком с дипломом всего лишь техника, но, в отличие от Муерса, он работал и существовал не в открытом обществе, а закрытом – и, мало того, еще и в закрытой, то есть засекреченной, отрасли. Поэтому единственным учеником действительного отечественного родоначальника дескрипторного направления Николая Васильевича Ломакина как был, так и остался Михаил Горский. С тех пор, как шеф поделился с ним своими мыслями, а он, Михаил, их поддержал и начал
