Великие Цезари - Александр Петряков

Все это, несомненно, так, но Августу в определенной степени удалось изменить демографическую ситуацию в государстве в лучшую сторону. И не столько при помощи брачного законодательства, сколько благодаря установившемуся прочному миру и экономической и политической стабильности. Люди поверили в будущее без гражданских войн, требовавших человеческих жизней и обременительных финансовых пожертвований в виде новых налогов или открытого грабежа. И естественно, что мирная спокойная жизнь без войн, поборов, постоянного страха репрессий, возможности лишиться недвижимой и иной собственности стимулировала создание семей и рождаемости. В «Деяниях божественного Августа» говорится, что во время переписи после сорок второго года до Р.Х. «учтено было голов римских граждан четыре миллиона шестьдесят три тысячи», а во время переписи в четырнадцатом году после Р.Х. (год смерти Августа) «учтено голов римских граждан четыре миллиона девятьсот тридцать семь тысяч». Таким образом, за время его правления народонаселение Рима увеличилось почти на четверть. А общее число жителей империи исчислялось цифрой от семидесяти до ста миллионов.

Как видим, борьба за нравственность и улучшение демографической ситуации принесла желанные плоды, при этом следует признать, что хоть и были пострадавшие, однако в целом эти реформы были восприняты народом не без одобрения. Как и принятые, и уже не в первый раз, так называемые законы против роскоши. Цезарь в свое время запретил бездетным женщинам пользоваться носилками, украшать себя жемчугом до сорокалетнего возраста. Было запрещено устраивать пиры с гастрономическими изысками, хранить дома более пятнадцати тысяч денариев, каждая лишняя колонна в перистиле (внутренний дворик в богатых домах) облагалась налогом. Однако толку от этого не было – красиво жить не запретишь. А укротить страсть женщин к нарядам и украшениям еще никому не удавалось. Даже императору. Вспомним образ жизни его дочери и внучки. И хоть он приказал в пылу гнева сровнять с землей выстроенный внучкой роскошный дворец, но что касается нарядов и украшений, сами понимаете, это запретить никому невозможно. Даже если женщина находится в неволе, она находит возможность украсить себя мишурой, пусть и сделанной из засушенного хлеба или кусочков дерева.

Еще хотелось бы отметить не столько безликую государственную необходимость таких нововведений Августа, сколько его личную заинтересованность в искоренении пороков. Консерватор по своим убеждениям, он надеялся улучшить общество, обратив его взор на чарующие картины прошлой жизни, ну а раньше, как известно, все было лучше: и урожаи, и нравы, и культура, и так далее. И в этом у него, естественно, было немало единомышленников. Апологетами идиллии золотого века при Августе были, как уже мы знаем, великие поэты Вергилий, Гораций, которых он ласково прикармливал, и Овидий (если иметь в виду не «Науку любви», а «Метаморфозы»).

Зато историки его времени, что чрезвычайно важно, не были столь верноподданны. Они тоже ностальгировали по прошлому, но республиканскому прошлому, и не могли простить Августу необратимости установленного им единовластия. Уже упоминавшийся Тит Лабиен так и не смог смириться с поражением республиканцев и до конца дней хранил верность Помпею. Его называли Бешеным, потому что он, не задумываясь, выкладывал то, что думал, невзирая на чины и должности, и не случайно именно его сочинения были подвергнуты сожжению. Когда свитки были брошены в огонь, известный в то время оратор Кассий Север сказал, что и его следует сжечь живьем, потому что он знает содержание этих книг наизусть.

Сенека Старший, отец прославленного философа, сочинил «Историю с начала гражданских войн», но его труд, за исключением вступления, да и то неполного, не дошел до наших дней. В сохранившемся фрагменте он, подобно Полибию, сравнивает историю Рима с периодами человеческой жизни. Он полагал, что период царей – это детство, период завоеваний после Пунических войн – зрелость. А когда во внешнем мире у Рима не стало достойных соперников, он обратил свои силы на самое себя, и начались гражданские войны, которые истощили и изнурили его настолько, что он стал стариком и вынужден был, как младенец, опереться на руку тирана. Таким образом, делает пессимистический вывод Сенека Старший, вместе с гибелью республиканской демократии рухнет и само одряхлевшее государство. Он сильно ошибался. Императорский Рим оказался на удивление крепок и долговечен.

Написал свою «Историю» также неоднократно упоминаемый на этих страницах Гай Азиний Поллион, человек, много сделавший для культуры того времени. Он, еще раз напомним, открыл первую в столице публичную библиотеку, поддерживал, как и Меценат, поэтов и художников, да и сам писал стихи и был замечательным оратором. Он исследовал в своем труде события от начала первого триумвирата до битвы при Филиппах. И хоть он сам был активным участником событий после этой битвы, где дрался на стороне Антония, дальше писать не стал, не желая себе неприятностей. Сенатор и консуляр, он в свое время служил под командованием Цезаря, поэтому, вероятно, Август его не трогал, и благоразумный Поллион дожил до глубокой старости.

Но самым известным и крупным историком того времени был, несомненно, Тит Ливий, выдержки из сочинения которого «От основания Города» мы здесь обильно цитируем. Август всячески поддерживал Ливия, хоть и называл его «помпеянцем». А называл он его так опять же за республиканские пристрастия. Описывая борьбу Цезаря с Помпеем, Ливий отдавал предпочтение Помпею, да и вообще задавался вопросом: а не лучше ли было для Римской республики, если бы в ее истории Цезаря не было вообще? Ценность завоеваний Цезаря блекнет перед фактом гибели загубленной им республики. Однако трезвомыслящий историк не слишком акцентировал свое негативное отношение к единовластию, подробно и с глубокой любовью к обычаям и подвигам предков повествуя в ста сорока двух книгах удивительную историю римского государства. И это в определенной степени могло сближать его с императором, в котором он видел хоть и монарха, но и такого же, как и сам, патриота и поклонника старых моральных и нравственных ценностей. Ливий прекрасно видел, что принципат Августа является ширмой, маскировкой диктатуры, однако не мог не признать, что прекращение раздоров и мирная жизнь под единой рукой властелина более полезны отечеству, чем раздираемая честолюбиями полководцев, консулов и сенаторов республика. Он скрупулезно работал над эпическим, по сути, сочинением целых сорок пять лет и довел описание исторических событий до девятого года после Р.Х.

Если обратиться к сексуальной жизни в Древнем Риме, то она резко отличалась от последующих эпох своей обыденной доступностью. Римлянин в своем доме мог беспрепятственно воспользоваться услугами любой рабыни. И не только рабыни, но и мальчика, если у него были гомосексуальные склонности. Впрочем, очень многие были бисексуальны. Госпожа также могла привлечь к любовным играм раба, но делала это всегда тайно, потому за это ей грозило жестокое наказание. Были, конечно же, и продажные женщины, и ими чаще всего становились бывшие рабыни, вольноотпущенницы. Была категория куртизанок, утонченных и образованных женщин, умевших скрасить досуг не только телом, но и своим изысканным вкусом и познаниями в области искусства и литературы. К этой категории условно можно отнести представительниц высшего сословия. Мы уже упоминали возлюбленную Катулла Клодию, воспетую поэтом под именем Лесбии, а также Семпронию, мать Децима Брута Альбина, одного из убийц Цезаря, которая, как пишет Саллюстий, была сторонницей Катилины. Впрочем, эту тему мы уже затрагивали.