Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вся река до самого Стэйнса усеяна черными точками лодок и лодочек и крохотных плетушек, обтянутых кожей, — последние теперь не в моде, и они в ходу только у очень бедных людей. Через пороги, там, где много лет спустя будет построен красивый шлюз Бел Уир, их тащили и тянули сильные гребцы, а теперь они подплывают как можно ближе, насколько у них хватает смелости, к большим крытым лодкам, которые стоят наготове, чтобы перевезти короля Иоанна к месту, где роковая хартия ждет его подписи".
Про эти вставки много спорят — одни их считают натужными, другие же, наоборот, считают, что знаменитая книга о речном путешествии выглядит живой. Мне кажется, наоборот — живой она стала из-за иронии и сюжета, а вставки тут сами по себе. Однако ж, делу не мешают.
"Так-то, сударь", — произносит собеседник со вздохом.
Вот он, звон путеводной ноты — между двух огней, между раздражением и восторгом.
Звенел на тонкой ноте мотор, и машина уверенно шла на юг.
Мы остановились в Молоди. Надо сказать, что места, где умерло много людей — всегда мистические. То есть, я считаю, что где и одного человека зарезали — всё ж место странное, неловкое для жизни и будоражащее, но уж где сто тысяч положили — и вовсе обывателю тревожно.
А тут, у Лопасни и на Рожайке перебили не то сто, не то полста тысяч крымских татар, шедших на Москву. В числах источники начинают путаться — на радость любителям нулей.
Надо сказать, что это классическое сражение русской армии.
Во-первых, оно выиграно русскими по законам воинского искусства, не абы как, а по уму.
Во-вторых, оно надолго определило географию соседних стран.
В-третьих, не прошло и года с битвы при Молодях, как Михаила Ивановича Воротынского, который, собственно там и победил, взяли в оковы, пытали (причём, по легенде сам Иван Грозный подсыпал ему угли к бокам и лично рвал бороду князя) и сослали в Кирилло-Белозерский монастырь. По дороге князь, впрочем, умер. Однако ж, об этом нам сообщает Курбский, а судить по нему о таких историях всё равно, что об истории Отечественной войны по Эренбургу.
Неясно, в общем, что стало с несчастным Воротынским — но уж ничего хорошего, это точно.
И, наконец, в-четвёртых, и в-крайних, битва эта забыта. Нет, видел я как-то в Молодях каких-то ряженых казаков и камуфлированный вермахт с русскими рожами, однако спроси кого на московской улице об этой истории — плюнут тебе в бесстыжие глаза. Потому как утопление рыцарей в Чудском озере и Бородино известны нам по рекламе каких-то сухариков, а вот разгром Девлет-Гирея в рекламе сухариков не освещён.
Краевед с Директором Музея ушли к церкви, Архитектор уткнулся в карту, а оторвавшись от неё, сурово посмотрел на меня.
— А вот скажи, — начал он, — есть ли какая-нибудь геофизическая аномалия, ведущая от Москвы строго на юг?
Я нервно сглотнул, начал мычать и трясти головой. Ничего мне на ум не приходило — поняв это, Архитектор мгновенно утратил ко мне интерес.
Тогда я сел на камушек и, набив трубку, принялся курить, озираясь вокруг. Всё-таки место было непростое, и я вспоминал хоббитов, что шли через поля минувших битв, на которых не то росли особые цветы, не то и вовсе видели странное свечение.
Рассказывали мне, что здешняя усадьба принадлежала Сергею Герасимовичу Домашневу, другу братьев Орловых и военачальнику, что храбро дрался с турками. Впрочем, потом он стал директором Петербургской Академии наук, в этой должности предшествовал княгине Екатерине Романовне Дашковой.
Говорили будто, что рабочие, ремонтировавшие Воскресенскую церковь, что совсем недавно извлекли из фамильной усыпальницы довольно массивный скелет, но священник местной церкви этот остов уже перезахоронил. А деревянные детали гроба тут же рассыпались в руках свидетелей.
Осталась от былого величия, кроме церкви, лишь парк с прудами.
Парк с прудами-то и впрямь были хороши, но уже наступали на них дачники.
А отечественные дачники куда страшнее крымских татар, и отбиться от них попросту невозможно.
Потом я залез в машину, приложился к фляжке и заснул в своём углу.
Я дремал, и мне виделись давние случайные путешествия с друзьями. Вот мы едем в Мураново. Мы едем туда, и раз за разом музей оказывается закрыт и сокровища Боратынского и Тютчева оказываются не исследованы. За забором блеют крохотные козы, дёргая кургузыми хвостиками. Пруд воспет Боратынским, но никто из нас не помнит этого стихотворения, а грязная гладь не манила купаться.
Там мы нашли Святой источник, где рядом с фонтанирующей трубой стояла купальня — маленький бревенчатый домик, похожий на баню. Товарищи мои, да и я сам решили смыть грехи, и, накинув на дверь крючок, полезли в воду. Вода была мутно-белой и, казалось, размышляла — сейчас её подёрнуться ледком или же подождать первых заморозков.
За неимением более подходящего места я процитировал свою любимую фразу, что написал, правда по-французски Фёдор Иванович — "…вполне восхищаясь прекрасной мыслью Жуковского, которой где-то сказал: "Есть в жизни много прекрасного, кроме счастия"… При этом это был зачин поздравления дочери с именинами. Хороший, надо сказать, зачин для поздравления.
Но ещё лучше он подходил ко мне — искавшему утешение в путешествиях.
А вокруг росли огромные борщевники, похожие на бамбук — вдвое выше человеческого роста, они подтверждали святость воды. Место было действительно необычное — по дороге то и дело проходили парами карлики, цокая копытами, прошла одинокая лошадь. Лежал скелет автомобиля — сквозь него тоже пророс борщевник.
Ночь упала на русскую землю, и мы принялись прятаться от неё в придорожных ресторанах, где оттягивались после рабочего дня плечевые и дистанционные, где звучала армянская речь и угрюмо гавкали собаки — неестественно разбросав лапы по земле.
Все искали своего счастия, или чего-нибудь прекрасного, кроме него.
Ночь тогда длилась, мы ехали дальше, а в спину нам борщевники-борщевники трясли своими сложными зонтиками и гудели полыми трубками стеблей.
Оттого я совершенно не понял как, но каким-то образом вся наша компания оказалась в Богучарово. И вот мы уже стояли около странной колокольни.
— Клинкер, — сурово сказал Директор Музея. — Это клинкер.
Какой, к чёрту, клинкер, о чём это они? Спросонья я ничего не понимал. Оказалось, что они говорят о колокольне.
Я окончательно вернулся в реальность и вспомнил, что клинкер — это огнеупорный кирпич. Проверить я это не мог, а мог лишь поверить. Клинкер так клинкер.
Меня больше интересовал Хомяков.
Именно с
