Потемкин - Ольга Елисеева

Вняв совету Потемкина, петербургский кабинет работал быстро. Уже 8 марта князю был послан проект трактата с Польшей[1268]. 14 марта из Елисаветграда светлейший ответил Екатерине: «В гусарах мелкие офицеры лутчие из поляков, во Франции их принимают с охотой. Пусть они ветрены и вздорны, но… ежели удастся их нам связать взаимной пользою с собою, то они не так полезут, как союзники чаши теперешние, которые щиплют перед собой деревнишки турецкие, и те не все с удачею»[1269].

Работа над присланным из Варшавы текстом договора, а также русским контрпроектом заняла у Потемкина около полумесяца. Важное затруднение князь видел в желании Станислава Августа II «самому предводить» вспомогательными польскими войсками. Подчинение иностранному фельдмаршалу было несовместимо с его королевским достоинством, и король требовал формально распространить свое командование и на всю русскую армию. «Если б он со своими примкнул ко мне, — говорил Григорий Александрович 27 марта, — я бы не поставил себе в обиду, в самом же деле не давая ему от себя как только одного виду начальства»[1270]. Но эта мера предусматривалась на крайний случай. Светлейший князь предлагал особо оговорить в тексте договора, что «войска востребованной стороны должны быть под начальством генерала стороны требующей»[1271].

Кроме того, русская сторона была неприятно удивлена размерами территориальных притязаний Польши. Секретный первый артикул присланного из Варшавы проекта предусматривал присоединение к Речи Посполитой Бессарабии (современной территории Молдавии) и Молдавии по реку Серет (северо-восточной части современной Румынии). Такое требование неизбежно вело к конфликту с Австрией, желавшей получить земли вниз по Дунаю. Потемкин считал, что Польша просит о многом, чтобы получить хоть что-нибудь. Он советовал ни в коем случае не обещать таких значительных приобретений, потому что «поляки прежде время разславят по всему свету»[1272].

Сложным был вопрос о согласовании чинов в русской и польской армиях. «Чины литовские равного звания… уступают коронным, — сообщал князь. — У них не по степеням идут, а вдруг получают иногда первые достоинства, а некоторые и покупать можно. У нас же до фельдмаршала дойтить — есть редкость»[1273]. Потемкин предлагал сначала согласовать польские чины с литовскими, а потом «все установить по табели нашей», то есть распространить на польскую армию Табель о рангах.

Из документов, подготовленных Потемкиным, создается впечатление, что речь идет о постепенном слиянии польской и русской армий. Князь предусматривал переход аристократии Речи Посполитой на службу в Россию, а также объединение российского дворянства со шляхетством Украины, Литвы и Коронной Польши общей системой чинопроизводства. «Таким образом учредить артикулы о равенстве чинов обоих государств, чтобы дворянство обостороннее было яко единое», — писал Григорий Александрович.

Осуществление подобных планов должно было стать важным шагом на пути к унии России и Польши. «Надобна крайняя осторожность, чтоб конфедерация наша не возжгла другой, по видам прусским», — предупреждал князь. С этой целью «прусский двор и английский надлежит менажировать». Такое предложение не нравилось Екатерине. Она пометила на полях: «Колико прилично по собственному тех дворов поведению»[1274].

Потемкин предлагал ввести в состав конницы вместо драгун и передовой стражи казачьи формирования числом до 10 тысяч, набранные на территории Польской Украины. Крупное православное казачье войско создавало внутри польского корпуса прочную опору для русского командующего.

Подготовка к заключению союза шла полным ходом. Казалось, даже Екатерина наконец склонилась к этому[1275]. Замечания Потемкина вошли в текст русского контрпроекта, который был отпечатан и отправлен в Варшаву. Однако таинственность, которой Станислав Август окружал в Варшаве обсуждение проекта, вызывала большие подозрения. Опасались, что происходит сговор между королем и Россией, ведущий к новому разделу Польши. В этих условиях прусской дипломатии действовать было особенно легко. Уже в мае 1788 года Потемкин с беспокойством сообщал императрице: «В Польше [население] в большой ферментации, а особливо молодежь»[1276].

Возбуждение, или «ферментация» (от фр. fermentation — волнение), в которой пребывали поляки, толкало многих в объятия Пруссии, обещавшей помощь против предполагаемой русской агрессии. Чтобы хоть как-то воспрепятствовать прусской агитации, петербургский кабинет выразил инициативу созвать в Польше чрезвычайный сейм по вопросу о подписании союзного договора. «В Польшу давно курьер послан и с проектом трактата, — писала Екатерина Потемкину 27 мая, — и думаю, что сие дело уже в полном действии. Универсал о созыве сейма уже в получении здесь». Россия очень рассчитывала на то, что сейм поддержит ее предложения о создании вспомогательного польского войска. Однако время для возбуждения симпатий польского общества было упущено. К началу сейма Россия сражалась уже не с одной Турцией. 26 июня шведский король Густав III, не объявив войны, атаковал крепость Нейшлот[1277]. Страна, воюющая на два фронта, уже не могла восприниматься как сильный и желанный союзник.

В этих условиях Станислав Август неожиданно смешал карты своих петербургских покровителей. Он присовокупил к русскому контрпроекту отдельное условие, о котором не знали ни Екатерина, ни Потемкин. Король хотел, чтобы Россия дала согласие на установление в Польше института престолонаследия вместо выборности короля, а наследником польской короны был бы назначен его племянник Станислав Понятовский. Старошляхетская оппозиция, недовольная как идеями о престолонаследии, так и союзом с Россией, выступила против всего букета предложений в день открытия сейма 25 сентября 1788 года[1278]. Под влиянием прусских обещаний возвратить земли, утраченные по первому разделу, сейм занял антирусскую позицию.

Таким образом, Россия лишилась возможного союзника в непростой войне, которая уже начала перерастать в коалиционную. Потемкин приложил серьезные усилия для того, чтобы этого не произошло. Но совокупность факторов от нерасположенности Екатерины до активного противодействия прусского короля помешали заключению альянса. Князь уже видел, что в скором времени со стороны Польши вместо планируемой поддержки будет исходить реальная угроза. Совместными усилиями Берлин и Варшава могли ударить русской армии в бок. Необходим был серьезный успех, чтобы доказать мощь России и остеречь возможных противников. На протяжении 1788 года все взоры были прикованы к Очакову.