Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пятый – хвост!
Хор начинает сначала и опять забывает упомянуть о хвосте, что тотчас же ставится ему на вид дискантом. В этой упорной борьбе между хором, видимо не желающим останавливаться на мелочах, и дискантом, считающим эту мелочь чрезвычайно важной, и состоит все второе действие, причем продолжительность его прямо пропорциональна числу остающихся верст, о точном количестве которых никто не имеет ни малейшего представления.
Героем третьего акта является прапорщик Игнатов[200], по прозвищу Архиерей, рассказывающий о своем обучении искусству чтения их сельским дьячком, по забытой теперь и, слава Богу, исчезнувшей системе, когда буквы именовались аз, буки, веди и т. д. и когда надо было сперва назвать имя буквы, затем другой, затем слога по именам букв, затем самый слог, и производить эту операцию до окончания фразы. Галиматья получалась удивительная. Но то, в чем состояла ее прелесть, было тоже не менее удивительно: Архиерей умел составлять такие фразы, которые не могли быть прочитанными – по старой системе – не только в присутствии барышень, но и более опытного дамского элемента, хотя в нормальном чтении имели самый безобидный характер.
Но кончился и третий акт, а все еще не кончилась степь, и вообще неизвестно, собирается ли она кончаться; во всяком случае, притворяется бесконечной.
Хм… Что бы еще выдумать? Рассказать разве какую-нибудь солдатскую сказку?
Много рождалось их во время переходов, и пользовались они тоже большим и заслуженным успехом, несмотря на то что сюжет их бывал очень небогат своим содержанием, а главную роль играли простонародные выражения, в большинстве забытые и мало кому известные, и воскрешение которых встречалось общим одобрением. Но прибегнуть к этому последнему средству не удалось, так как внезапно появившийся генерал Марков принял организацию дальнейшего развлечения на себя.
– Назар Борисович (полковник Плохинский), ведите роту для охраны железнодорожного переезда!
Это известие обещает, во-первых, возможность часа два просидеть на земле, хотя бы и мокрой, а во-вторых – бесплатно присутствовать на интересном спектакле единоборства орудия капитана Шперлинга или подполковника Миончинского с красным бронепоездом, где победа не оставляет ни малейшего сомнения, а царица полей принимает в нем участие не в качестве страдательного элемента, а в образе восторженного зрителя, награждая аплодисментами окончание каждого раунда, если и не всегда кончающегося нокаутом противника, то неизменно выигрываемого по очкам.
Получив приказание генерала Маркова, рота ускоренным шагом вскоре достигает переезда, не имеющего ни шлагбаума, ни будки сторожа. Линия железной дороги идет по очень невысокой насыпи, уходя в обе стороны в ровную степь насколько видит глаз. Сзади на рысях подходят два орудия и становятся у переезда. Одно из них обращает свое жерло и внимание направо, другое – налево. Рота располагается соответствующим образом, разделяясь на два амфитеатра, в пятидесяти шагах позади каждого орудия. Спектакль обещает разыграться на двух сценах.
В своем законном нетерпении и уже готовые кричать «Время!» и топать о землю ногами, двумя далекими и глухими взрывами, означающими подрыв полотна и заменяющими в данном случае удары гонга, зрители оповещаются о поднятии занавеса и начале представления.
Перед сотнями жадно впившихся глаз медленно открывается наполненная артистами обширная и глубокая сцена. В своей роли первого любовника генерал Марков занимает центр авансцены на самом переезде и, похлопывая нагайкой по голенищу своего сапога, смотрит на проходящие мимо него пехотные части. В глазах идущих людей ясно видна завистливая горечь пасынков судьбы перед облагодетельствованной первой ротой, которая хотя и ощущает некоторую влажность от намокшей земли в противоположной голове части своего тела, но относится к ней стоически и ни за что не согласится уступить свое место.
На втором плане, за дефилирующими по авансцене частями, у молчаливо стоящего орудия суетятся артиллеристы. Один из них, обладающий, по всей вероятности, самым живым и беспокойным характером, влез на телеграфный столб и, не находя иного выхода для своей бурной энергии, рубит провода. В результате этой полезной деятельности они теряют свое горизонтальное положение и свисают к земле длинными и никому не нужными веревками. Однако, не удовлетворенный этим очевидным успехом, артиллерийский наблюдатель самоотверженно усаживается на фарфоровые чашечки столба, мужественно переносящие тяжесть его тела, и, приложив к глазам бинокль и слегка покачиваясь по сторонам, смотрит в невидимую для зрителей даль степи, одновременно создавая в представлении капитана Згривца весьма красочный, но трудно представляемый себе образ «кобеля на гвозде». У находящегося за моей спиной второго орудия тоже наблюдается многообещающее шевеление и еще один «кобель на гвозде».
На третьем плане сцены – степь, на четвертом – полоска горизонта.
Между тем кончился дождик или только отдыхает, и ушли вперед пехотные части. Исчез с переезда и генерал Марков, поскакавший куда-то обратно. Теперь стали появляться идущие рысью подводы и, подскакивая на рельсах, уноситься вперед по мокрой дороге. А на самом горизонте обозначилось маленькое белое облачко – красный бронепоезд. Вскоре он сообщает о своем прибытии высоко взметнувшимся фонтаном земли от гранаты, разорвавшейся в безопасной дали от переезда.
Все чаще и чаще взлетают струи черной земли, не принося никакого вреда. «Товарищи» бомбардируют третий план сцены – степь. Молчит орудие подполковника Миончинского, и с высоты телеграфного столба «кобель на гвозде» не считает нужным форсировать события.
Неожиданный разрыв снаряда с подошедшего с другой стороны бронепоезда, в расстоянии 200–300 шагов от роты, заставляет сидевших спиной к орудию капитана Шперлинга произвести необходимое перестроение и повернуться к ней лицом.
Предстоящая дуэль обещает быть захватывающим зрелищем и не заставляет себя долго ждать. Раз и два вздрагивает от произведенных выстрелов орудие, посылая красному бронепоезду сообщение о том, что он имеет дело с капитаном Шперлингом. Приняв во внимание полученную телеграмму, тот как будто начинает отползать, ибо его снаряды рвутся уже значительно дальше. Не удовлетворившись этим ничтожным результатом, не способным привести в восторг зрителей, наше орудие вздрагивает в третий раз, и сидящий на столбе «кобель на гвозде» приходит в необыкновенную ажитацию и, размахивая рукой, что-то кричит, что тот же Згривец переводит короткой и ясной суворовской фразой: «Прямо по суслам!»
Надо думать, что так оно и есть, ибо исчезает вившийся над горизонтом дымок и прекращают рваться снаряды. Весь амфитеатр разражается бурными аплодисментами, а польщенный Шперлинг снимает фуражку и, приложив руку к сердцу, раскланивается во все стороны.
– Браво! Бис! – ревут благодарные зрители.
Теперь с этой стороны уже не предвидится ничего интересного, а потому весь зрительный зал обращается в другую сторону, откуда все еще летят снаряды, все приближаясь к дороге, по которой
