Оzеро - Евгений Васильевич Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домой Любовь Николаевна собралась только через неделю: сумела-таки выкроить вечер субботы и первую половину воскресенья. Остальную часть выходного надо было посвятить написанию программ для летнего лагеря – время поджимало.
Родители её жили в сорока километрах от города, в небольшом селе Журавли. Детей у них было двое: кроме Любы был ещё сын Александр, работавший в городе на железной дороге. Не старые ещё, хотя оба были пенсионеры – они с радостью принимали дочь и всегда ждали её приезда. Сына тоже ждали, но с дочерью им было теплее, уютнее. Мать тогда стряпала пирожки с капустой и жарила большую сковороду картошки, а отец топил баню. Они и так топили баню два раза в неделю, но в приезд дочери – обязательно. Однако, первым делом Люба старалась помочь что-либо по хозяйству: выросшая в деревне, она знала, что такое крестьянская работа и что лишние руки в своём доме – они никогда не лишние.
Когда Люба добралась, наконец, домой на автобусе – брат отказался довезти её на машине, – дома её ждала побелка.
– Дочь, я уже не достаю, да и голова кружится, – сетовала мать. – Ладно бы стены, а потолки-то – тяжело мне.
– Да ладно тебе, мам, – успокаивала её Люба, – я же говорила, что приеду, выбелю.
– Как поучилась, дочь? Что на работе? – спрашивал сразу обо всём отец. – Не забыла, что в следующий выходной у отца день рождения?
Люба уже переоделась и превратилась из статной деловой дамы в видную работящую привлекательную женщину.
– Не-а, пап, не забыла. Ты только подскажи на счёт подарка, а то мы с Сашкой уже головы сломали.
Отец, перебирая ящик с рыболовными снастями, намекнул:
– Собираемся с мужиками в Хакасию на рыбалку съездить, а у меня спальник совсем никудышный стал, поизносился.
– Поняла, – сказала Люба, – будет сделано! Мам, а где извёстка? Есть разведенная?
– Да вон, под лавкой в бачке стоит. Погоди, дочь, я сейчас ведро принесу, – сказала мать и вышла на веранду.
Уже стемнело, когда потолки снова поголубели, в доме запахло свежестью. Люба вымоталась вконец, но настроение было приподнятым: сейчас баня, ужин и – спать. Хоть дома, она знала, никто её до утра не потревожит: родители не станут, а мобильная связь их деревню ещё не покрыла. В баню Люба всегда ходила с матерью: поговорить, посплетничать, поделиться сокровенным. Она с детства доверяла матери все свои девичьи тайны и секреты, и сейчас ей не терпелось поделиться последними переменами в личной жизни.
Баня была натоплена жарко – в её семье любили париться по-настоящему, без шуток. Дочь с матерью сидели на полке, дышали горячим воздухом, наполненным ароматом пихтовой хвои с примесью черёмуховых веток, запаренных в тазике.
– Как у тебя здоровье, доченька, давление скачет всё?
– Да не переживай, мам. Бывает иногда, но… с такой работой – как ему не скакать.
– Да-а, в моё время в школе было проще работать. Да и с одним классом, это не то, что со школой. – До пенсии Нина Максимовна работала учительницей начальных классов.
– Я уже привыкла, мам. Если б поменьше дуроты было – можно и сейчас работать. А так… не знаешь, за что хвататься: с чего начать и чем закончить. Мам, а знаешь… – медленно, как бы раздумывая – сказать, или не говорить, произнесла Люба, – я на курсах с мужчиной познакомилась…
Мать посмотрела на дочь, затаив улыбку в уголках рта, спустилась на пол, зачерпнула ковшом немного настоя и прыснула на каменку: вода зашипела, по потолку поплыли клубы ароматного пара.
– Да я так и подумала, – наконец сказала она. – А мне и говорить не надо, я по твоим глазам вижу, – открыто улыбнулась мать. – Что за мужчина, хороший хоть? Не женатый? – с тревогой спросила она.
– Да ну, мам… Да не в этом дело… Знаешь, я с ним на курсах совсем мало и общалась-то, так, на лекциях только и разговаривали. А когда разъехались, он мне написал: оказалось, что и ему, и мне стало плохо друг без друга. – Люба смущённо улыбнулась, посмотрела на мать: ждала её реакции.
– Эх, доченька, конечно, не просто всё в жизни так вот взять, и поменять. Ты уже привыкла жить одна… Да и нам так, вроде, проще: хоть приезжаешь почаще. А будь ты замужем, когда б мы тебя видели?
– Мам, да о замужестве и речи нет, зачем оно мне? Просто, этот мужчина, он какой-то особенный, не похож ни на кого, кто у меня был.
– А чем он занимается? – спросила снова мать.
– Он в городе, в какой-то гимназии воспитателем работает, живёт один, дом у него в пригороде, – выпалила Люба.
– Не алкоголик?
– Ну, ты чего, мам? Или я себя не уважаю? Нет, конечно. Знаешь, мы когда с ним разговариваем по телефону – по два-три часа можем говорить, и ещё хочется.
Мать снова улыбнулась.
– Это хорошо, конечно, дочь. Мы с отцом были бы рады, если б у тебя всё наладилось, как у людей. Всё-таки, один человек, он и есть один: ни два, ни полтора. А одному, особенно с годами, только сохнуть хорошо, а цвести уже не сможешь. Внучка-то выпорхнула от тебя, и поминай, как звали. Замуж выйдет, только её и видели.
– Может, ты и права, – сказала задумчиво Люба. – Только… он ростом ниже меня… – выдохнула с сожалением она. – Я когда сапоги на каблуках надену – почти на полголовы ниже.
Мать неожиданно расхохоталась:
– Ох, дочь, насмешила ты меня! Ты думаешь, – продолжала смеяться она, – рост имеет какое-то значение в отношениях между мужчиной и женщиной?
– Конечно, – серьезно ответила Люба. – У меня все ухажёры были выше меня.
– И где они, те ухажёры? – спросила мать, успокаиваясь. – Нет, Любонька, если человек хороший, добрый, к душе и к сердцу лежит, тут сантиметры ни при чём.
Люба сказала:
– Ну…, не знаю я, мам. Для меня это проблема.
– Ну и глупенькая ты у меня, – улыбнулась мать и плеснула водой из тазика на Любу. – Ты же прекрасно понимаешь, что эта проблема выеденного яйца не стоит. Мне всегда казалось, что ты у меня человек независимый. Так?
– Думаю, что так, – ответила Люба.
– А почему же ты в такой мелочи зависишь от людского мнения? Сколько людей, столько и мнений, так ведь? – Люба молча слушала. – И как тут тогда быть? Под кого из них подстраиваться?
