Личное дело майора Воскресенского - Екатерина Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забираю пестрящий яркими красками букетик. Отрываю ещё пару подсохших листочков. Прохожу через ворота, бреду по аллее, глядя только перед собой. Сворачиваю направо почти в самом конце. Немного вглубь, и я на месте.
— Мамочка...
Слезы сами бегут по щекам, стоило увидеть выгоревшую фотографию на куске светлого гранита. Перешагиваю через низкую резную оградку. Подхожу ближе, прикасаюсь пальцами очерчивая контур крестика.
— Мам, а я цветы тебе принесла. Живые. Как ты любишь.
Давясь слезами, выбрасываю засохший веник из специальной урны, заменяющей вазу. Выплескиваю застоявшуюся воду. Ищу колонку. Она где-то здесь, рядом. Слезы все текут, размывая картинку перед глазами. Нахожу воду. Набираю чистую.
Снова перешагиваю через оградку. Спотыкаюсь. Падаю, сильно царапая ладонь о торчащую из нее тупую пику. Боль пронзает все предплечье. Пережидаю жмурясь. Воду не уронила. Хорошо. Ставлю в неё живые цветы, расправляю так символично мазнув по ярким лепесткам своей кровью.
— Мамочка, ты прости, что я пришла поплакать. Мне больше не к кому. Они все забирают у меня. Наши с тобой танцы забирают, мам! — срываюсь и рыдаю в голос. Здесь точно никто не осудит. — М-мне т-так н-не хватает т-тебя, — заикаюсь в своей истерике. — Я б-больше н-не нужна н-никому. И М-максу н-не нужна. Т-только т-тебе была.
Пытаюсь сделать вдох. У меня не выходит. В груди больно, горло сдавлено, голова кружится и ладонь саднит. Хватаю ртом воздух как выброшенная из воды рыба.
— М-ма-ма, — хриплю, глядя на фото.
— Носом дыши, — слышу тихий мужской голос у себя над ухом. — Медленно вдыхай вместе со мной. Давай, маленькая.
У меня получается. Холодный сырой воздух щиплет раздраженные ноздри. Тёплая ладонь ложится мне на живот, слегка надавливая на него.
— Выдыхай через рот, — он продолжает говорить со мной.
Выдыхаю.
— Умница, — хвалит, как послушного щенка. — Ещё раз, Юна. Медленный вдох через нос. Выдох через рот. Дыши же, девочка. Сама. Давай.
И я дышу, послушно выполняя команды Воскресенского.
— А я все думал, когда рванет, — бубнит он скорее для себя.
— Тебе сюда нельзя, — тихо хриплю ему.
Макс, хмыкнув, поднимает меня с земли, держит одной рукой, второй старается отряхнуть мне штаны.
— Уходи.
— Ага. Побежал уже.
Огрызаясь, сажает меня на скамейку. Скептически осматривает. Снимает с себя куртку, поднимает меня, подстилает её, сажает сверху.
— Моя мама... — слова даются так сложно.
— Знаю. И что на меня успела ей громко нажаловаться, успел услышать.
— Я хочу побыть с ней одна. Или, — к горлу снова подступает ком, а слезы щиплют глаза. — Это мне теперь тоже нельзя?!
— Ч-ч-ч, — садится рядом, обнимает. — Можно, конечно. Сколько угодно. Но не сегодня. В таком состоянии я тебя одну не оставлю. Уверен, она бы меня поддержала.
Молчим. Мне все равно, как Максим меня нашел. Лучше бы не приезжал. Поцеловал и исчез. Еще и жалел, наверное!
— Идем, — помогает мне встать.
Терпеливо ждет, пока я попрощаюсь с мамой. Помогает перешагнуть через оградку. Накидывает на плечи свою куртку поверх моей. Поддерживая за талию, ведет к воротам. Пристегивает на переднем пассажирском.
— Что это? — замечает рану на ладони.
— Содрала об ограду, когда упала. Нестрашно.
Закатывает глаза, демонстрируя всем своим видом, что я просто глупый ребенок. Приносит из багажника аптечку. Промывает порез перекисью. Она шипит и превращается в розовую пену. Промокает салфеткой.
— Больно, — дергаю рукой.
Ловит за запястье, возвращает на место. Дует на ранку. Заклеивает ее пластырем.
— Едем в травму, — сообщает мне, хлопнув дверью.
— Это всего лишь царапина.
— Это кладбище, Юна. Мало ли что может туда попасть. Хочешь заражение крови? — пугает меня. — По глазам вижу, что не хочешь. А исчез я потому, что работы было много. У меня кроме Зарецкого есть еще масса других дел, которые надо было срочно решить. Насчет твоих танцев я попробую поговорить с Владом, пока он здесь.
— Спасибо, — рассматриваю его руки, спокойно лежащие на руле.
Красивые, сильные. В глаза смотреть не могу. Мне стыдно и за истерику, и да, черт возьми, за поцелуй.
Доезжаем до травмпункта. Меня осматривают, еще раз обрабатывают рану, делают какую-то прививку и отпускают.
Макс не везет меня домой. Останавливается у небольшого кафе с блеклой неоновой вывеской. Выбирает столик. Заказывает чай и жаркое в горшочках. Мой желудок предательски урчит, радуясь предстоящему обеду. Воскресенский довольно щурится, глядя на меня.
Тянет руку через стол. Прикасается пальцами к губам.
— Втянула ты меня в историю, девочка. Потерпи немножко, ладно? Я все решу. У нас еще есть время.
Глава 17
Макс
Юнкин переезд бесит. И в груди давит противно. Я знаю, что Влад ее не тронет до свадьбы. Это принципиальная позиция. Я не такой благородный. В башку снова лезут сомнения. Да, он дебил, конечно, но может с ним ей и правда будет лучше? Только как отдать теперь, если уже присвоил? Я так не умею. Предупреждал глупую девчонку.
Помог ей перевезти вещи. Они там вдвоем остались. Я не смог. Чтобы отвлечься, позвонил сыну. Мечусь теперь по квартире, представляя разные непотребства, которые сотворил бы с ней я, не Влад. Он другой. Холодный, надменный. Весь такой из себя аристократичный. А у меня все горит внутри. Я долго замораживался, превращая кровь в застывшую магму. Юнка вытащила из меня наружу все живое. Маленькая зараза! Оно теперь кипит, болит и не дает покоя. Как оголенный нерв. Поможет только мышьяк.
Не хочу мышьяк.
Открываю ноут. Влезаю в систему безопасности и… рушу ее к чертовой матери! Давай, Зарецкий! Отвлекись от девочки. И
