Ремесло - Сергей Довлатов

Мне вспоминается такая сцена. Заболел мой сокамерник, обвинявшийся в краже цистерны бензина Вызвали фельдшера, который спросил:

- Что у тебя болит?

- Живот и голова.

Фельдшер вынул таблетку, разломил ее на две части и строго произнес:

- Это - от головы, А это - от живота. Да смотри, не перепутай...

Выпустили меня на девятые сутки. Я так и не понял, что случилось. Забрали без повода и выпустили без объяснений.

Может, подействовали сообщения в западных газетах. Да и по радио упоминали мою фамилию. Не знаю...

Говорят, литовские математики неофициально проделали опыт. Собрали около тысячи фактов загадочного поведения властей. Заложили данные в кибернетическую машину. Попросили ее дать оценку случившемуся. Машина вывела заключение: намеренный алогизм... А затем, по слухам, добавила короткое всеобъемлющее ругательство...

Все это кажется мне сейчас таким далеким. Время, умноженное на пространство, творит чудеса.

Пятый год я разгуливаю вверх ногами. И все не могу к этому привыкнуть.

Ведь мы поменяли не общественный строй. Не географию и климат. Не экономику, культуру или язык. И тем более - не собственную природу. Люди меняют одни печали на другие, только и всего.

Я выбрал здешние печали и, кажется, не ошибся.

Теперь у меня есть все, что надо. У меня есть даже американское прошлое.

Я так давно живу в Америке, что могу уже рассказывать о своих здешних печалях. Например, о том, как мы делали газету. Недаром говорят, что Америка - страна зубных врачей и журналистов.

Оказалось, быть русским журналистом в Америке - нелегкое дело. Зубным врачам из Гомеля приходится легче.

Однако мы забежали вперед.

ДОМ

Мы поселились в одной из русских колоний НьюЙорка. В одном из шести громадных домов, занятых почти исключительно российскими беженцами.

У нас свои магазины, прачечные, химчистки, фотоателье, экскурсионное бюро. Свои таксисты, миллионеры, религиозные деятели, алкоголики, гангстеры и проститутки.

СОЛО НА УНДЕРВУДЕ

Напротив моего дома висит объявление:

?Переводы с английского на русский и обратно. Спросить Риту или Яшу. Также продается итальянский столик на колесах... "

Кроме нас в этом районе попадаются американские евреи, индусы, гаитяне, чернокожие. Не говоря, разумеется, о коренных жителях.

Коренных жителей мы называем иностранцами.

Нас слегка раздражает, что они говорят по-английски.

Мы считаем, что это - бестактность.

К неграм мы относимся с боязливым пренебрежением.

Мы убеждены, что все они насильники и бандиты. Даже косоглазая Фира боится изнасилования.

(Я думаю, зря. ) Она говорит:

- Зимой и летом надеваю байковые рейтузы...

СОЛО НА УНДЕРВУДЕ

В Союзе к чернокожим относятся любовно и бережно. Вспоминаю, как по телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, чершлй, как вакса, дрался с белокурым поляком. Московский комментатор деликатно пояснил:

"Чернокожего боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах... "

Как-то мы с Фирой разговорились возле лифта.

Фира пожаловалась на свое одиночество. Давала, говорит, объявление в газету - никакого эффекта. Все приличные мужчины женаты. А годы идут...

Мне захотелось чем-то ее утешить.

- Ты, - говорю, - еще встретишь хорошего человека.

Не отчаивайся. У меня с женой тоже были всякие неприятности. Мы даже чуть не развелись. А потом все наладилось.

- Я твою жену хорошо понимаю, - откликнулась Фира, - каждая русская баба в Америке держится за свое говно. В любом случае - чужое еще хуже.

Вот попадется какой-нибудь шварц...

Кстати, негры в этом районе - люди интеллигентные.

Я думаю, они нас сами побаиваются.

Однажды Хася Лазаревна с четвертого этажа забыла кошелек в аптеке. И черный парень, который там работал, бежал за Хасей метров двести. Будучи настигнутой, Хася так обрадовалась, что поцеловала его в щеку.

Негр вскрикнул от ужаса. Моя жена, наблюдавшая эту сцену, потом рассказывала:

- Он, знаешь, так перепугался! Впервые я увидела совершенно белого негра...

В общем, район у нас спокойный. Не то что Брайтон или даже Фар Раковей. Многие из русских эмигрантов научились зарабатывать приличные деньги.

Наиболее удачливые купили собственные дома.

А неудачники поняли главный экономический закон.

Хорошо здесь живется миллионерам и нищим.

(Правда, миллионером в русской колонии считают любого терапевта, не говоря о дантистах. ) Много и тяжело работают представители среднего класса. Выше какого-то уровня подняться нелегко. И ниже определенной черты скатиться трудно.

Самые мудрые из эмигрантов либо по-настоящему разбогатели, либо вконец обнищали. А мы с женой все еще где-то посередине. Сыты, одеты, бывали в Европе. Меню в ресторане читаем слева направо.

А ведь первую кровать я отыскал на мусорной свалке. То. да, четыре года назад мы оказались в совершенно пустой квартире. Хорошее было время...

МЫ СТРОИМ ПЛАНЫ

Перед отъездом все мои друзья твердили:

- Главное, вырваться на свободу. Бежать из коммунистического ада. Остальное не имеет значения.

Я задавал им каверзные вопросы:

- Что же ты будешь делать в этой фантастической Америке? Кому там нужен русский журналист?

Друзья начинали возмущаться:

- Наш долг - рассказать миру правду о коммунизме!

Я говорил:

- Святое дело... И все же, как будет с пропитанием?

В ответ раздавалось:

- Если надо, пойду таскать мешки.,. Тарелки мыть... Батрачить...

Самые дальновидные неуверенно произносили:

- Я слышал, в Америке можно жить на государственное пособие...

Лишь немногие действовали разумно, то есть - постигали английский, учились водить машину.

Остальные в лучшем случае запасались дефицитными товарами.

СОЛО НА УНДЕРВУДЕ

Мой друг Шулькевич вывез из Ленинграда семь ратчноных отрезов на пальто. Впоследствии на Западе сшил. говорят, ". ч них чехол для микроавтобуса..

И все же большинство моих друзей, главным образом, рассуждало на философско-политические темы. Был такой популярный мотив в рассуждениях:

- Мы уезжаем ради своих детей. Чтобы они росли на свободе. Забыли про ужасы тоталитаризма...

Я соглашался, что это веский довод. Хотя сам уезжал и не ради детей. Мне хотелось заниматься литературой.

Знакомый журналист Дроздов говорил мне:

- Лично я, старик, устроен неплохо! Но дети! Я хочу, чтобы Димка, Ромка и Наташка выросли свободными людьми. Ты меня понимаешь, старик?

Я вяло бормотал:

- Что мы знаем о своих детях? Как можно предвидеть, где они будут счастливы?!..

Дроздов готовился к отъезду. Научил своих бойких детишек трем американским ругательствам. Затем произошло несчастье.

Жена Лариса уличила Дроздова в мимолетной супружеской измене. Лариса избила мужа комнатной телевизионной антенной, а главное - решила не ехать. Детей по закону оставили с матерью. Заметно повеселевший Дроздов уехал без семьи.

Теперь он говорил:

- Каждый из нас вправе распоряжаться лишь собственной жизнью. Решать что-либо за своих детей мы не вправе.

О Дроздове мы еще вспомним, и не раз...

Подготовиться к эмиграции невозможно. Невозможно подготовиться к собственному рождению. Невозможно подготовиться к загробной жизни. Можно только смириться.

Поэтому мы ограничивались разговорами.

СОЛО НА УНДЕРВУДЕ

Мой знакомый Щепкин работал синхронным переводчиком в ленинградском Доме кино. И довелось ему переводить американский фильм.

События развивались в Нью-Йорке и Париже.

Действие переносилось туда и обратно.

Причем в картине был использован довольно заурядный трюк. Вернее, две банальные эмблемы. Если показывали Францию, то неизменно возникала Эйфелева башня. А если показывали Соединенные Штаты, то Бруклинский мост.

Каждый раз Щепкин педантично выговаривал:

//Париж... Нью-Йорк... Париж... Нью-Йорк... "

Наконец, он понял, что это глупо, и замолчал.

И тогда раздался недовольный голос:

"Але! Какая станция? "

Щепкин немного растерялся и говорит; "Нью-Йорк".

Тот же голос; "Стоп! Я выхожу... "

ТЕЛЕЖКА С ХЛЕБНЫМ КВАСОМ

Как я уже говорил, наш район - Форест-Хиллс - считается довольно изысканным. Правда, мы живем в худшей его части, на границе с Короной.

Под нашими окнами - Сто восьмая улица. Выйдешь из дома, слева железнодорожная линия, мост, правее - торговый центр. Чуть дальше к северо-востоку - Мидоу-озеро. Южнее - шумный Квинс - бульвар.

Русский Форест-Хиллс простирается от железнодорожной ветки до Шестидесятых улиц. Я все жду, когда здесь появится тележка с хлебным квасом. Не думаю, что это разорит хозяев фирмы "Пепси-кола".

По утрам вокруг нашего дома бегают физкультурники.

Мне нравятся их разноцветные костюмы. Все они - местные жители. Русские эмигранты такими глупостями не занимаются. Мы по утрам садимся завтракать. Мы единственные в Америке завтракаем как положено. Едим. например, котлеты с макаронами.