Беспокойный человек - Любовь Воронкова

— Отклонено! — сказал дед Антон и посмотрел на председателя: — Что ж делать-то, голова?

Василий Степаныч нахмурился. Смуглое худощавое лицо его потемнело, только остро светились небольшие серые глаза:

— Что делать? Вообще — людей нам воспитывать надо, а сейчас — закрывать собрание. Что ж ещё?

— Как — закрывать собрание? — вскочив, закричала Катерина. — Ведь не можем мы так оставить этого, если мы знаем, что люди лучшее нашли! Как можно? Как можно даже и не проверить? И ничего Василий Степаныч, если Золотая Рыбка погибнет, я в райком партии поеду! Так и знайте!

— А кто тебе сказал, что мы это так оставим? — сдержанно ответил председатель. — Ничего, бывало и потруднее. Ничего, справлялись.

С говором, с пересудами расходились по домам работники молочной фермы. Катерина вышла, ни на кого не глядя. Свежий ночной ветерок, полный весенних запахов, словно холодной водой облил ее разгоряченное лицо. Она шла, не застегивая жакетки, — ей было жарко. Коса мешала, оттягивала голову назад, и Катерина просто не знала, куда ее деть.

Маруся подбежала и молча взяла Катерину под руку.

— Не унывай! — прощаясь с Катериной, сказал Саша. Даже в темноте видно было, как сверкают его черные глаза. — Первый бой проиграли, но ведь это не конец, а только начало! Ребята, не сдавайся!

— Вот ещё — сдаваться! — закричал Ваня Бычков. — Добиваться будем, а не сдаваться!

Доярки одна за другой подошли к Катерине.

— Ну, что призадумалась, Катерина? — шутливо толкнув ее локтем, сказала тетка Аграфена. — Э, в жизни всяко бывает. А зато как Рублиха-то рассердилась! Ну и раззадорила же ты ее, Катерина! Ну и наделала ты шуму сегодня?

— А вот не поддержали Катерину! — с упреком сказала Прасковья Филипповна, — Одни кричат, другие им вторят. А нужное-то дело и провалили!..

— Да уж очень это дело нам дикое… — смущенно попробовала оправдаться Аграфена — Уж очень риск большой…

— Конечно, по старинке спокойней. Тыщу лет назад так делали, и мы так делать будем… Да только не выйдет по-вашему, жизнь не позволит! Жизнь-то беспокоиться заставляет!

— А что, бабы, — вдруг задумчиво произнесла доярка Таисья Гурьянова, — а вот если бы не было таких людей, как Катерина, таких вот беспокойных, вот бы скучно было на свете! А?

— Правду сказала! — раздался из темноты голос деда Антона. — Баба, а понимает!

— А ты что подслушиваешь тут, старый кочедык! — закричали со смехом доярки. — Ишь ты, идет в темноте да слушает! А может, мы тут тебя ругаем?

— Ругайте, леший с вами! — ответил дед Антон. — Но вот думаю я одну думку… Думаю, думаю…

— Какую же думку, дед? — спросила тетка Прасковья.

— Да вот все насчет этих телят… Катерина! — закричал он вдруг. — Ты голову не вешай! Не вешай, подожди! Дай мне вот только эту думу додумать! Не заступился я за тебя, слабоват я на собраньях воевать, но ты подожди!

Катерина улыбнулась:

— Хорошо, дедушка Антон, я подожду.

— А тебе, Катерина, вперед надо поумнее быть, — продолжала Прасковья Филипповна: — вот сдурили там что-то, напугали сторожа, а глядишь — и это лыко в строку пошло. Ты теперь не маленькая. Комсомолка. Так себя вести должна, чтобы твоя жизнь со всех сторон как хрусталь была.

Послы колхоза имени Калинина

На другой день в полдень Василий Степаныч вошел в избу деда Антона. Дед Антон только что надел свою лохматую шапку…

— Далеко ли, старик?

— Да нет… Тут, по двору, — ответил дед Антон. — Думаю, пока люди обедают да отдыхают, дровец старухе наколю.

— Садись, садись, Василий Степаныч! — приветливо обратилась к председателю бабушка Анна. — Садись, покури!

Василий Степаныч сел на лавку, вынул папиросу. Дед Антон, не снимая шапки, примостился рядом на уголке сундука.

— Ты, пожалуй, спрячь свои «боксы», — сказал он и вытащил из кармана большой пестрый кисет. — Вот эта покрепче будет.

После двух-трех затяжек изба наполнилась сизыми клубами и волокнами дыма, которые, долго не рассеиваясь, плыли над головой. Бабушка Анна, не любившая дыма, незаметно открыла дверь.

— Тепло сегодня, — сказала она, чтобы не смущать курильщиков. — Кабы не куры, так и жила бы нараспашку! Но — куры: чуть откроешь, они уж тут как тут, полна изба!

— Ну и самосад у тебя силен! — сказал председатель, щурясь от едкого дыма цыгарки. — Сам сушил?

— Сам! — ответил дед Антон самодовольно. — Уж так никто не высушит, будь спокоен. У плотника Акима тоже подходящий табак, но против моего — куда!

Покурив, поговорив о том о сем, председатель спросил:

— Так ты, старик, как же насчет вчерашнего думаешь?

Дед Антон вздохнул:

— Думаю, вот двор построим, а там, глядишь, все само собой и уладится…

— Эх, старик! — покачал головой Василий Степаныч. — Вот нет у тебя твердой линии! А почему? Опять повторяю: ты сам в это дело не веришь.

Дед Антон молча пустил клуб дыма.

— А вот я, старик, думаю, — продолжал председатель, — как это, думаю, олени в лесу живут? Или дикие козы. Отелится олениха, теленочек такой же, как у коровы, слабенький. А отелится иногда — еще снег в лесу. И ничего! Шустрые растут. Да куда покрепче наших телят!

— Эко ты, голова! Да ведь их природа другая, — возразил дед Антон: — дикие. Из рода в род свою силу передают. А нашей корове передать нечего, сама изнежена.

— Постой, постой! — оживился председатель. — А помнишь, у Волнухиных стельная корова в лесу заблудилась? Уж и снег выпал, а ее никак не найдут. А потом нашли, да глядь- с ней теленочек ходит. Помнишь? Так вот и не заболел же! Да еще какой бедовый был!

— Помню… — задумчиво сказал дед Антон. — Но а ведь бабы-то нам на это что скажут? Скажут — это так просто, случайность. Разве они это всерьез примут?

— Случайность? А ты книжку Штеймана прочел? Ведь он же и сам с этого начал. Вспомни, как у них до тридцать второго года было. Тоже и суставолом и воспаления. До шестидесяти процентов падеж доходил. И уж что-что не делали! Полы перестилали, известкой белили, дезинфекцией поливали… Пройдет какое-то время, а болезнь опять в телятнике, как пожар, вспыхивает. Штейман и сам не знает, что делать, прямо куда броситься не знает. Уж до того дошел — по старому примеру, начал каких поценнее телят к себе на квартиру брать, у себя в комнате растил. Ну это разве выход? Смешно! Ведь их десятки голов! Вот тут-то его одна корова и надоумила. Тоже вот так ушла из стада в морозный день да отелилась в лесу. Через неделю нашли. Ходит около леса, и теленок с ней по снежку бегает — крепенький, здоровенький. И ни разу ничем не заболел. Вот тут-то Штеймана и озарило насчет холодного воспитания.

Председатель докурил цыгарку и, подойдя к печке, потушил ее о шесток.

— И надумал я, старик, одно дело.

Дед Антон с любопытством взглянул на него:

— А какое же дело-то? Ну-ка?

— А вот надумал я: не съездить ли нам самим в Кострому да не поглядеть ли на их хозяйство своими глазами? Так-то наши люди думают- мало ли что в книжках написано — бумага все стерпит. А уж кто против скажет, если своими глазами поглядим?

— Хм!.. — улыбнулся дед Антон. — Ну что ж, надумал ты дельно. Очень интересно на это поглядеть. Очень даже интересно! Тогда бы наши телятницы, конечно, убедились!

— А главное, ты бы сам убедился! — засмеялся председатель. — Вот и поезжай и убедись!

У деда Антона заиграли огоньки в глазах. Но он не успел и рот раскрыть, как бабушка Анна ответила за него:

— Ну что ты, Василий Степаныч! Да ведь он только дома востер! А там — и заблудится и не найдет ничего!

— Эко ты!.. — начал было дед Антон.

Но бабушка Анна снова перебила его:

— Да еще, Василий Степаныч, он у нас разиня, деньги у него вытащат… И голодный насидится, если ему не накроют на стол да не подадут! Он у себя за столом хлеба не отрежет!..

— Эко ты!.. — опять начал дед Антон.

Но бабушка Анна не давала ему сказать слова:

— В ту зиму, помните, Василий Степаныч, ездили вы всё в район, лучших животноводов тогда вызывали. Так ведь и то ухитрился: шапку потерял! Рюмочку выпил — и расплелся весь. И не чуял, как шапка с головы свалилась! Так бы и ехал с крестным ходом, да, спасибо, Катерина Дозорова тогда его своим платком повязала. Вот и едет по деревням — не то мужик, не то баба! Встречные шарахаются, а свои всю дорогу со смеху на него помирают. И я-то не знаю ничего, жду. Слышу — подъехал. Выхожу встречать, гляжу — спит в санях. Но сразу чует, что лошадь остановилась, поднимает голову. Я и гляжу: что такое? Вроде баба, а из-под платка усы торчат! А это старик мой с праздника явился!.. В район и то благополучно съездить не мог. А вы его — в Кострому! Да он там не только шапку потеряет, а и голову-то оставит где-нибудь!..

Председатель слушал и смеялся, приговаривая:

— Помню, помню!