Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я рванул в сторону белого шляха. Высматривать маркировку времени не было – я должен был забраться как можно выше, чтобы уйти с пути лавины. В два скачка одолел один высокий уступ, потом следующий. Боялся, что ботинки соскользнут с мокрого камня, но, на счастье, шипы цеплялись за малейшие выступы, а руки будто сами толкали меня наверх. Я неодооценивал свой инстинкт выживания. Гром потока звучал все отчетливее и уже закладывал уши. Нельзя было смотреть в сторону лавины, и я еще несколько раз подбросил свое тело вверх по камням. Уперся в тупик и тогда все-таки повернул голову к потоку. Взор закрыли искры от миллиона снежинок, которые щитом прикрывали смертоносную бурю. Еще мгновение – и ударная волна столкнула бы меня в пропасть.
Я подумал о том, чтобы прижаться к камням, но клочок скалы, на котором я находился, был слишком ненадежным укрытием. Наконец, я заметил цепь, свисавшую с верхнего склона. Дотянуться до нее я не мог: звенья висели слишком высоко. Оставалось прыгать. Узкая полоска камня под ногами не давала простора для разбега, а если бы я ошибся, полетел на дно Котлины. Впрочем, я бы и так полетел. Короче, я прыгнул.
Одновременно с тем моментом, как в ладони впился ледяной металл, меня накрыло снежным облаком. Поток с силой рванул тело в сторону, но я лишь крепче сжал цепь в руках. Лицо обожгло сеткой маленьких иголок, и я крепко зажмурился. Трепало, на удачу, недолго, а снежная масса, как я и рассчитывал, прошла ниже. Когда грохот стал утихать, я раскрыл глаза.
Долину полностью накрыл плотный белый туман, под покрывалом которого еще хрипели и трещали куски льда – вуууммм, хруууумм, красссс! Вдоль устья вслед за потоком неслись обломки ледяной доски, но основное представление было окончено. Я выдохнул с облегчением, уперся ботинками в скалу и стал подтягиваться на цепи. Суматошный подъем уже давал о себе знать: изможденное тело почти лишилось сил. Я бросил взгляд вверх, чтобы оценить, как далеко вершина склона. Именно в этот момент небо исчезло во тьме. Огромный булыжник сорвался со скалы и ударил меня в грудь, опустошив легкие. Цепь вырвалась из рук, а горы перевернулись вверх тормашками. Я повис в невесомости, всего на короткий миг, за которым последовал сокрушительный удар в спину. Затем в бок, а потом в другой, и еще, и еще. Вскоре, устав спотыкаться от одного болевого шока к другому, сознание покинуло меня.
***
Дорогой читатель, как ты можешь понять, читая эти строки, я все-таки не погиб бесславной смертью идиота. Выжил чудом, правда. Пришел в себя от того, что кто-то облизывал мне лицо. Я открыл глаза. Вокруг было темно, но в полумраке надо мной различался низкий деревянный потолок. Я лежал на жестком матрасе, накрытый одеялом из шерсти. Память не сохранила никаких фрагментов о том, как я здесь оказался. Зато c пробуждением пришла боль. По всему телу будто разгорались маленькие пожары. Я попробовал развернуться на бок, но в ребра словно вонзили раскаленные прутья. Спина отзывалась тупой, ноющей болью, а ног вовсе не чувствовалось. Я задумался, в каких местах у меня переломаны кости и смогу ли вообще ходить.
К щеке вновь приникло что-то теплое, шершавое и мокрое. Рядом с кроватью сидел большой пес. Хотя большой это слабо сказано – собак таких размеров я никогда в жизни не видел и поначалу испугался, что на меня глядит взрослый медведь. Пес потряс головой, раскидывая висячие уши, и поставил лапу на пенек, что стоял возле кровати. Массивная морда наклонилась, уткнув нос в термос. Он все знал без слов: мне и впрямь страшно хотелось пить. Перетерпев боль, я присел на матрасе и приложился к термосу. Отвар был горьким и неприятным на вкус. Мне сразу захотелось выплюнуть содержимое. Я сдержался, рухнул обратно в постель и через пару мгновений провалился в беспамятство.
Когда в очередной раз пробудился, было уже светло. Деревянный потолок над головой и пенек возле кровати. Я был в том же самом месте. Значит, не привиделось. Только пса не было. Тело все еще кусала боль, но она была тише, чем раньше, и мне удалось присесть на кровать. Каменная печка в углу, рядом друг на дружку аккуратно сложены поленья. На полках рядом – кухонные принадлежности: чайник, термос. Я встал с кровати: ноги, на счастье, оказались целы. Возле окна на стене была прикреплена карта национального парка. Официальных шляхов на ней отмечено не было, зато кто-то сделал множество пометок и нарисовал собственные тропы. В нескольких областях, в том числе на Лодовом гребне было выведено жирными буквами: ЛАВИНЫ. Вокруг карты непостижимыми узорами расположились стикеры разных цветов. На каждом от руки было что-то написано. «Купавы – Петр – овцы – май. Паленица – Ярослав – козы – май, другая половина». Под картой висел рисунок, выполненный по видимости детской рукой. На нем огромный лохматый пес стоял рядом с улыбающимся человечком в капелуше, который держал в руке палку. И подпись: «Лалу и Снежка! Дякуем за гостины».
Хозяина не было. И кого мне благодарить за спасение? Наружу вела дубовая дверь, будто вырезанная в стене. Я сделал несколько шагов туда-обратно, понял, что от слабости не свалюсь, и толкнул дверь наружу. Передо мной открылся вид просторной и широкой долины. Деревянная хижина стояла на невысоком склоне, рядом с хорошо протоптанным каменистым путем. В одну сторону дорога вела широким полотном на высокогорье, в другую сужалась к мягким очертаниям равнины. Я поискал взглядом знакомые высоты, чтобы понять, где нахожусь. Триглав быстро выдал себя острыми пиками за невысоким перевалом вдалеке. По положению солнца я определил, что гора лежит к юго-западу от меня. Это значило, что сейчас я находился ближе к Карпатской стороне парка, в самом конце синего шляха. Если продолжить путь на север, окажешься в Польше.
Рядом с хижиной под навесом стояли большие сани. Вот как я сюда попал. Несколько участков земли вокруг были огорожены простыми деревянными заборчиками. Сейчас внутри лежал только снег. Все указывало на то, что я был в домике бацы. В Нагоре так называли пастухов, которые жили в горах. Они пасли коз и овец, пригнанных с низин на период весны и лета.
Пес появился незаметно. Я почувствовал, как сзади меня кто-то обнюхивал и при том еще пофыркивал. В дневном свете животное казалось
