В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

— Я к вашим услугам! — сказал, скоро возвращаясь и выводя меня из задумчивости, капитан. — Значит, семья? У меня жена, две дочери и два внука. Вот и вся семья. Все живут с нами.

— А зятья?

— Дочери разошлись. Так сложилась их судьба, — он снова снял фуражку и принялся поглаживать околыш.

— Та — ак, дочери сидят дома. Внуки учатся или в детский сад ходят. Муж карьерой доволен. А жена пашет на трех работах? — спросила я.

— Не — ет! — засмеялся капитан. — Жена на одной работе, зато пропадает там день — деньской. И много получает при этом. Впрочем, здесь нет никакого секрета — она работает заместителем директора в той же кампании, где и я.

— В управлении канала имени Москвы? — ахнула я. — Так вы ее подчиненный?

— Это никак не сказывается на наших семейных отношениях, как вы, возможно, подумали, — спокойно возразил капитан.

— И где же вы познакомились?

— Это было давно. Она же не всегда была начальником! Мы поженились рано. Я еще учился. Начались проблемы с деньгами. И мать, и жена хотели, чтобы я бросил учебу и пошел работать. Но я продолжал учиться, подрабатывая по ночам.

— Вы с детства мечтали стать моряком?

— Мечтал, конечно. И фамилия как будто обязывала — Седов. А жена, как пошла по карьерной лестнице, так и не сворачивала с этого пути, она женщина очень в себе уверенная и деятельная.

«Что — то все это не очень вяжется с заштопанными трусами», — подумала я, вспомнив забавную деталь, и спросила:

— Она у вас, наверное, и шьет, и вяжет?

— Ну, что вы? — засмеялся капитан. — Она даже пуговицу не может пришить. Я сам все дома делаю, только гладить не люблю. А вы, Наташа, любите гладить?

Люблю ли я гладить? Вот где наши точки соприкосновения. Терпеть не могу гладить. Лучше два раза постирать и три раза пол помыть, чем один раз погладить.

Так вот где собака порылась, как любил говаривать наш экс — экс — президент! Я — то думаю, кто капитану штаны штопает, а он, оказывается, сам — с — усам!

— Моя жена скорее спринтером станет, чем швеей, — усмехнулся он. — Она, если не на работе, так на тренировке, — продолжал после небольшой паузы капитан. — Не думайте, что я этим горжусь или, наоборот, стесняюсь. Это просто факт, который меня никак не задевает.

— А что задевает? — быстро спросила я, уловив легкое волнение в его голосе.

— Странное дело, Наташа, — продолжал капитан, как будто не замечая последнего моего вопроса, — вот вы, как женщина, можете объяснить мне одну вещь, — я насторожилась, стараясь не пропустить ни слова. — У меня никогда не было ни романов, ни тайн от нее. Я никогда ей не изменял. Скорее можно предположить, что у нее были любовники, — он слегка задумался. — А она всю жизнь меня ревнует. Просто яростно ревнует! До печенок иногда достает. Это что, любовь такая, что ли?

— Любовь бывает разной, помните поговорку: любовь зла — полюбишь и козла. Казалось бы глупо это и грубо, но ведь в точку, а?

— Тогда почему она не греет, эта любовь?

Я ничего не ответила капитану. Мне было его жаль — такого сильного на вид и такого ранимого внутри. Его жена, вероятно, была из тех людей, которые не умеют дарить тепло, как бы ни старались. И дело здесь не в ревности. Они окружат тебя заботой, они, кажется, готовы на все для тебя. Но рядом с такими людьми царит холод, а при общении остается пустота.

Он задумался, глядя на спокойную воду.

— Погрузка закончена! — подбежал к капитану вестовой.

— Вижу! Вижу! Степа! — по — домашнему ответил капитан и повернулся ко мне. — Знаете что, Наталья, вечером у нас будет рыбалка. Уверяю, что вы такого еще не видели. Придете?

— Обязательно, Александр Александрович!

Шпионский дебют

Однофамилец знаменитого мореплавателя капитан Седов поднялся на мостик, и вскоре плавкран — корабль двинулся дальше. Я попыталась опереться на леер, натянутый вокруг палубы вместо бортика, но цепь ускользала от меня.

— Наташа! — окликнул меня матрос Степа. — Ты зря там пристраиваешься! Булькнешь за борт — и поминай, как звали!

— Хотелось побыть туристкой на вашем приятном судне! — поделилась я с ним. — Степ! А кого — то ты мне напоминаешь? Не могу вспомнить! Тоже длинный такой, голубей с чердака выпускал!

— Ха! — заинтересованно заржал Степа и подошел поближе.

Он действительно был длинным, моя голова едва доходила ему до груди. Даже странно — как только верста коломенская, так обязательно Степа! Или они вырастают до своего имени уже потом?

— Скажи — ка Степа? Где ребята отдыхают?

— Известно где — в кают — компании!

— Но там же курить нельзя! А вот где они курят? Есть такое место?

— Нету! У нас на борту курить запрещено!

— Но ведь курят же?

— А это уже нарушение приказа будет, — важно пояснил Степа. — Уж кому, где приспичит нарушать, там и нарушают, стало быть! Кто на рельсе длинной усядется, кто на платформе. Но все следят за окурками — масло везде и горючка.

Пожалуй, матросам больше нравилась «рельса». По рельсам передвигается, как мне потом объяснили, катучий мост. А на нем установлен мостовой перегружатель, который в народе называют козловым краном. Сооружен он по такому же принципу, как и обычный козловой кран, только побольше в размерах. Этот кран был таким огромным, что возвышался над всей палубой. Вот на этих высоких рельсах и любили посидеть мужики. Но мне на стальном листе сидеть в осеннюю пору вроде не полагалось. Да и не курю я вообще — то. Что для налаживания отношений не есть хорошо, как говорит мой папа. Известно ведь, что приятельские связи создаются в курилках.

Я отправилась в путешествие по плавкрану, раздумывая, где бы пристроиться, чтобы все видеть, но в то же время не сидеть на рельсе, не курить и не вызывать подозрений из — за того, что я вечно торчу на палубе?

Методично я обошла палубу, чтобы запомнить, где что находится, пока светло. Попадая на железный настил, я слушала вкусный звук отдающихся шагов. Иногда каблуки утопали в чем — то мягком. Везде было чисто выметено, как на городской улице. Въевшиеся пятна мазута и солярки были присыпаны песком, но не исчезли.

Жилой отсек на плавкране находится не посередине, как это бывает на теплоходах, а на носу. Из него ведут два выхода: налево и направо. В коридоре жилого отсека настелен линолеум, а в каютах, как я успела заметить — ковры. И это при работе с соляркой и мазутом? Заметив возле входа кучу домашней обуви, я поняла, какой выход нашли ребята. Они переобувались в жилом отсеке, сбрасывая грязные сапоги. Поэтому — то капитан встретил нас в тапочках — он просто не успел переобуться, он же смотрел на нас из своей каюты в бинокль.

Некоторые матросы щеголяли по жилому отсеку в носках и даже в белых. Все это сильно напоминало деревенский дом: тапочки, носки, стирка и выход на две стороны, похожий на сени. Здесь только бочек с квашеной капустой недоставало.

Выйдя на улицу, я принялась осматривать жилой отсек снаружи. На нем было навешано множество дверей, но куда они вели — неизвестно. Для кладовых и подсобок на первом этаже было слишком мало места, скорее всего, это были двери, ведущие в трюм, возможно, не связанные с основным пространством нижнего отсека.

Как дань теплому дню, обе двери, ведущие в жилой отсек, были распахнуты настежь. Шагая вдоль одного борта, я отчетливо видела часть другого сквозь проем. Там, заложив руки за спину, мерял палубу длинными ногами командир спасательных работ. Вид у него был задумчивым. Добираясь до носа, Дмитрий Перов, как и я, и поворачивал назад, видимо, не желая со мной встречаться, не думаю, что он не видел меня. «Я ведь могу с ним поговорить, раз у меня образовалось свободное время», — решила я простую для себя задачу, огибая жилой отсек с носа и направляясь к командиру.

Как только он заметил мои маневры — тут же прибавил шагу, беря курс на корму. Я, конечно, не из тех, кто напрашивается на приятельские отношения, но когда тобой так явно пренебрегают, во мне разгорается дух противоречия.

— Дмитрий Степанович! — окликнула я его. — Вы случайно не за мной следите? Лучше идите сюда, поговорим!

— Сейчас не могу, поговорите с кем-нибудь другим, — сухо ответил он, не оглядываясь и не прибавляя шагу.

— С кем? Никого нет на палубе!

— Ну, конечно, все же заняты делом!

— Намек понял! — я дурашливо приложила руку к несуществующему козырьку.

Командир насмешливо посмотрел на меня и сделал вид, что уходит наверх, мягко ступая обутыми в кроссовки ногами. «А он не старый совсем, — подумала я, — и довольно интересный, глаза внимательные и умные. Но меня он, явно, недолюбливает».

Вдруг я заметила, что по корме, где стояли накрытые брезентом механизмы, довольно далеко от меня, волоком протащили длинный ящик.

— Что на этом корабле происходит с ящиками? — возмутилась я, понимая, что не успею туда добежать — до кормы было, как до соседней улицы. — Что они таскают их туда — сюда? А может, это забыли что — либо из продуктов? Тогда почему не на склад понесли?